Армянская дилемма в Российской Империи: опора на Востоке или угроза внутри?

В России армян знали еще со времен Средневековья. В царствование Алексея Михайловича одна армянская компания в 1667 году получила царскую жалованную грамоту на привоз из Персии в Россию шелка и сырца. В связи с этой восточной торговлей в русских городах появились армянские колонии. Первым крупным армянским центром в России стала Астрахань, где армянские купцы держали внешнеторговый оборот России с Востоком. В 1740 году армяне получили дозволение построить свои церкви в Москве и Санкт-Петербурге. В царствование императрицы Екатерины II правительство стало поощрять переселение армян в Россию на южные вновь присоединенные территории. Армянам разрешали поселяться возле Азова, в Новороссии и по Кавказской линии. С присоединением Грузии число армян — подданных русского царя многократно увеличилось.

Военно-политическое сотрудничество с армянами началось с эпохи царствования Петра I. С этих времен российское правительство видело в армянах опору для достижения своих целей на Востоке. С этого времени отдельные представители армянских семейств стали проникать в высшую российскую военную и чиновную элиту.

Идеологи освободительного движения армянского народа связывали с Российской империей свои надежды на освобождение Армении из-под власти иноверных мусульман. К концу XVIII века при активном участии армян в России стали строиться планы по освобождению Восточной Армении из-под власти персидских шахов, а Западной — из-под власти турецких султанов.

По Туркманчайскому мирному договору, завершившему русско-персидскую войну 1826−1828 годов, к России были присоединены Эриванское и Нахичеванское ханства, на территории которых высочайшим указом от 21 марта 1828 года была образована Армянская область.

Российские власти начали политическое и административное обустройство своих новоприобретенных владений в Закавказье. В 1849 году из территорий, входивших в состав Армянской области, была образована Эриванская губерния. Ранее, в 1836 году, императорским указом было принято «Высочайше утвержденное положение об управлении делами Армяно-Григорианской церкви в России». Означенное положение лишь с частичными и незначительными дополнениями и изменениями оставалось действующим в российском законодательстве вплоть до 1917 года.

Армянская, или, как ее назвали власти России — «Армяно-Григорианская», церковь является одной из древнейших автокефальных Восточных христианских Церквей. С IV века ее возглавляет верховный патриарх-католикос всех армян с традиционной резиденцией в Эчмиадзинском монастыре, что располагается неподалеку от Еревана. Присоединение Восточной Армении переместило престол патриарха-католикоса — монастырь Эчмиадзин — в пределы России, а самого патриарха сделало подданным российского императора.

Армянская церковь оставалась объединяющим началом разделенного и пребывающего в рассеянии армянского народа. До эпохи модерна армянский народ составлял единоверную христианскую общину, формальным главой которой был эчмиадзинский патриарх-католикос. Армянская церковь, как бы сказали сейчас, была главной опорой армянской идентичности. Однако в ситуации разделенного народа в составе Армянской церкви имелись и другие патриаршие кафедры, пытавшиеся оспорить первенство Эчмиадзина. На территории Османской империи существовало четыре армянских патриархата, лишь формально подчиненных ему. Из них наибольшим авторитетом обладал сисский католикос, а наибольшим весом — константинопольский патриархат. Константинопольский патриарх проявлял достаточную независимость и действовал как глава Армянской церкви в Османской империи. Османское правительство признавало его единственным главой всего армянского миллета (общины) империи и даровало ему исключительную административную и судебную власть. Таким образом, патриарший титул в Армянской церкви не имел такой же смысловой нагрузки, как, например, в Русской православной или Греческой церквах.

Тем не менее, именно в Эчмиадзинском престоле и патриархе-католикосе власти Российской империи усмотрели свой собственный трансграничный инструмент влияния на зарубежное армянство — особо важный в период военных конфликтов, в особенности с Османской империей. Российская дипломатия полагала необходимым использовать авторитет и духовную власть эчмиадзинского патриарха в деле религиозно-политического влияния на армян — подданных Османской империи в период продолжающегося ее кризиса. Важным оставалось и персидское направление.

Трансграничность определяла противоречивую задачу. С одной стороны, армянский патриарх-католикос должен был обладать духовным авторитетом у зарубежных армян, с другой — отвечать требованиям внутренней политики России и подчиняться ей. В соответствии с Положением 1836 года, Армяно-Григорианская церковь в России была встроена в государственную систему инославных конфессий. Власть патриарха была ограничена государством, а церковные архиереи превратились в государственных служащих. Для повышения престижа католикоса среди зарубежных армян имперское правительство пошло на значительные уступки в отношение управления духовными делами Армяно-Григорианской церкви на своей территории. Очень часто ему приходилось терпеть неподчинение эчмиадзинского патриарха требованиям законов и политическим видам Империи.

Но все равно здесь у России были свои плюсы. Впервые с ХIII века Эчмиадзин оказался в стране, управляемой христианским монархом, в то время, как остальные армянские патриархи и католикосы оставались подданными иноверных магометан.

Ни одна из инославных церквей в Российской империи, кроме Армяно-Григорианской, не имела собственного выборного главы с резиденцией на российской территории. Наличие патриарха давало Армяно-Григорианской церкви даже внешнее преимущество перед господствующей православной церковью, в которой патриаршество было упразднено при царе Петре I.

В то время, как имущество прочих церквей, включая господствующую, во второй половине ХIХ было либо секуляризовано, либо находилось под государственным управлением, Армяно-Григорианская церковь оставалась единственной в России церковной организацией, имевшей собственные имения, другие недвижимые имущества и капиталы, которые составляли источник ее дохода.

Тем не менее, несмотря на все эти внешние преимущества, усилия российского правительства в направление подчинения зарубежных армян Эчмиадзинскому престолу в конечном итоге обернулись усложнением сначала — армянского религиозного, а потом и армянского национального вопроса внутри самой Российской империи. Это привело к достаточно тяжелому кризису накануне и во время Первой русской революции 1905−1907 годов. На практике, в ситуации с армянской трансграничностью Российская империя столкнулась с тем, что проведение ее внутренней политики оказывало влияние на ее соседей. При этом оказалось сложным проецировать влияние вовне без серьезных последствий для собственной внутренней политики. Быстро определилось, что Османская империя имеет свою собственную внутреннюю политику по отношению к своим армянам, которая посредством трансграничности оказывала уже влияние на армян Российской империи.

Вторым существенным моментом снижения значения Эчмиадзинского престола становилось то, что ключевым элементом в начавшуюся эпоху модерна становилась этничность, а не религиозная конфессия. Запуск армянского национального проекта на старте проходил в рамках конфессиональной организации. Но затем поднявшийся национализм отодвигал клерикалов на второй план или вообще устранял их из движения.

Сдвиг подобной парадигмы хорошо заметен в решении «Восточного вопроса» в первую половину ХIХ века. С 1774 по 1828 год Российская империя посредством серии мирных договоров добилась от Османской империи признания за ней официального статуса защитника и покровителя христиан — подданных турецкого султана. Единоличный протекторат России над турецкими христианами не приняли ведущие европейские державы. По примеру России и для противодействия ей Британия и Франция стали действовать схожим образом, конструируя собственные конфессии для организации своего протектората. Для противодействия русскому влиянию Англия способствовала распространению среди турецких армян протестантизма, а Франция — католицизма. После очередной русско-турецкой войны 1827−1828 годов из-за вмешательства европейских держав оттоманское правительство решило в 1830 году создать среди своего населения автономную общину — «миллет», которая получила название: «католики». Эта община формально объединяла всех турецких подданных римско-католического вероисповедания. На следующий год после основания «католической общины» в Константинополь прибыл первый протестантский миссионер. Начиная с этого момента, прозелитизм в отношение западных держав принял значительные размеры с опорой на школы и денежные субсидии. Связанные с Британией пришлые миссионеры действовали в Османской империи столь ревностно, проникая даже в глубинку Малой Азии, что в 1847 году был создан миллет под названием «протестанты». На практике же оказалось, что обе эти общины «католиков» и «протестантов» по своему этническому составу были армянскими. Армяне использовали их для сотрудничества и проникновения на Запад. Так к Крымской войне для армян Османской империи был создан канал культурного и политического взаимодействия с Западом. После Крымской войны западные державы придали своей политике вообще форму покровительства всем христианам без различия исповеданий, т. е. включая и православных.

Параллельно в 1840-е годы начались преобразования армянского константинопольского патриаршества с введением элементов народного самоуправления. В этом усматривалось опять же культурное влияние Запада, связанное с появлением во Франции нового поколения просвещенных армян — выходцев из константинопольской армянской общины. В 1841 году при константинопольском патриархе было созвано совещательное собрание для обсуждения финансовых вопросов. В 1847 году собралось второе собрание из четырнадцати духовных лиц и двадцати светских представителей для обсуждения общего управления делами армян в Османской империи. В 1853 году это собрание учредило специальный совет для организации дела народного просвещения.

Необходимость регламентации подобного рода собраний потребовала обращения к османским властям. Те на основе реформаторского декрета хатти-и хумаюн от 1856 года при тесном сотрудничестве с армянской константинопольской общиной выработали в 1860 году «конституцию» — «сахмандрутюн» или армянский устав для самоуправления армянской общины — «миллета». В 1863 году после некоторого колебания османское правительство дало силу этому декрету. С этого времени армянский константинопольский патриарх превратился в этнарха, подконтрольного султанскому правительству, в религиозного и политического лидера турецких армян. Однако «сахмандрутюн» совершенно в духе западного конституциализма существенно ограничивал полномочия патриарха в пользу представительного органа — национального собрания, состоявшего из избранных духовных и светских депутатов. В «сахмандрутюне» была предусмотрена возможность апелляции к эчмиадзинскому католикосу как к высшей инстанции, но только по вопросам «чисто религиозного характера». Все остальные вопросы — церковно-административные, школьные и другие решались армянской общиной Турции самостоятельно. Внешне все это напоминало национально-культурную автономию с парламентом в религиозной оболочке. Дело представлялось так, будто турецкие армяне в церковном и культурном отношении получили несравненно больше того, что имели армяне российские с их огосударствленной Армяно-Григорианской церковью и бюрократией внутри нее. Как казалось, новая организация турецких армян в основе своей имела вполне себе политическую перспективу в направление движения к независимому армянскому национальному государству.

Новое поколение турецких армян, получивших образование во Франции, заняло более активную общественную позицию и начало оспаривать место и значение традиционной армянской знати при принятии коллективных решений. Со временем и очень скоро «младоармяне» смогли устранить влияние церковных клерикалов в армянском миллете. «Европеизация» турецких армян развивала у них уже национальную, а не традиционную религиозную идентичность. К русско-турецкой войне 1877−1878 года этот процесс стал вполне очевидным.

В итоге, вместо влияния на турецких армян посредством Эчмиадзинского престола, Российская империя сама получила обратное влияние армянского константинопольского сообщества через распространение новой национальной идеологии среди российских армян, до этого ценившихся российскими властями за их аполитичность.

В российском правительстве были серьезно озабочены последствиями обретения турецкими армянами после 1863 года нового статуса с перспективой их возможной переориентации с российского эчмиадзинского католикоса на католикоса сисского. В правительстве серьезно обсуждали возможность пересмотра Положения 1836 года для согласования его при участии зарубежных армян с канонами армянской церкви.

Проблемой становилось влияние турецких армян на избрание эчмиадзинского католикоса. Дело в том, что при создании юридических основ для Армяно-Григорианской церкви в России в Санкт-Петербурге вполне понимали, что авторитет эчмиадзинского католикоса за рубежом был прямо связан с участием в его выборах зарубежных армян. И Положение 1836 года установило подобный порядок избрания. По этому закону эчмиадзинский верховный патриарх-католикос избирался «всем гайканским народом Армяно-Григорианского исповедания». Каждая Армяно-Григорианская епархия в России и вне ее назначала для избрания патриарха двух депутатов — одного духовного, другого светского. На избирательном соборе двумя турами голосования определялись два кандидата на место верховного патриарха. Из этих двух кандидатов российский император по своему усмотрению и назначал одного «эчмиадзинским верховным патриархом-католикосом народа Гайканскаго».

Подобный порядок избрания изначально давал преимущества выборщикам от зарубежных армян, а конкретней — от армян турецких. Происходило это по причине простой арифметики. Выборщики назначались от епархий. Так, например, на конец ХIХ века в Российской империи армянских епархий было шесть, в Персии — две, а в Османской империи их насчитывалось сорок семь. Следовательно, число участников церковного собора по выборам патриарха, собиравшегося для избрания католикоса, должно было составлять сто двадцать пять человек. Из них двадцать семь — это представителями российских армян: восемь членов Эчмиадзинского синода, семь представителей эчмиадзинской братии и двенадцать делегатов от российских епархий. Персидских армян представляли четыре депутата. Турецкие же армяне по количеству своих епархий имели девяносто четыре голоса, т. е. абсолютный перевес. Заметим, что, если ко времени составления Положения об армянской церкви в 1836 года в Турции насчитывалось почти вдвое больше армянского населения, чем в России, то к концу ХХ века подобная пропорция изменилась наоборот. Из-за политических обстоятельств число турецких армян почти вдвое уменьшилось, а число российских удвоилось.

Представители турецких армян на выборах эчмиадзинского католикоса голосовали всегда «солидарно», поскольку их на соборе представляли один или два представителя константинопольской общины. Поэтому на любом избирательном соборе первенство при избрании эчмиадзинского патриарха-католикоса получал кандидат от турецких армян, а точнее — кандидат от константинопольской общины. Правда, за российским императором оставалась прерогатива выбрать католикосом одного из двух представленных ему кандидатов. Поэтому император мог избрать кандидата, набравшего и меньшее количество голосов. Очевидно, что вторым при существующем раскладе становился кандидат от российских армян. При выборах каждого очередного католикоса российским властям приходилось каждый раз взвешивать выгоды и недостатки кандидата от турецких армян.

Подобная избирательная формула вполне отразилась на избрании патриарха-католикоса. При избрании в католикосы турецких кандидатов — Матеоса I Чухаджяна (1858−1865), Геворга IV Кэрэстэджяна (1866−1882) российские государственные круги руководствовались идеей противодействия западным влиянием на армянскую общину в Турции и для удержания турецких армян в сфере влияния российского Эчмиадзинского патриархата. Т. е. это была сознательная уступка константинопольской общине.

В управлении Российской империи были два центра контроля и направления Армяно-Григорианской церкви — это Министерство иностранных дел и Министерство внутренних дел. По армянскому вопросу МИД и МВД работали в очень тесном контакте и постоянно обменивались информацией. Но обычно из-за специфики своей деятельности: одного ведомства на поле внешней политики, другого — внутренней, МИД с его Азиатским департаментом и МВД с его Департаментом духовных дел предлагали противоположные точки зрения на решение возникающих проблем в армянском вопросе. Обычно МИД выступал из расчета, как он это понимал, внешнеполитических выгод России. А МВД — из охранительных внутриполитических соображений.

События русско-турецкой войны 1877−1878 годов, а самое главное — ее завершения, стали решающим аргументом для константинопольских армян в пользу их ориентации на Запад в своем национальном деле. Сан-Стефанский прелиминарный мирный договор от 19 февраля 1878 года содержал статью 16-ю, в которой «Блистательная Порта обязуется осуществить, без замедления, улучшения и реформы, вызываемые местными потребностями в областях, населенных армянами, и оградить безопасность последних от курдов и черкесов». Берлинский трактат от 1 июля 1878 года переместил эту статью в статье 61-ю с существенным дополнением: «Она [т. е. Блистательная Порта] будет периодически сообщать о мерах, принятых ею для этой цели, державам, которые будут наблюдать за их применением». Берлинский трактат содержал открытые гарантии держав реформ в пользу армян в Османской империи. Это внушало надежды турецким армянам в отношение этих держав и их гарантий.

Уроком Берлинского конгресса для турецких армян стало то, что односторонняя ориентация на Россию непродуктивна и более того — опасна. Даже от своих военных приобретений на Балканах или в Закавказье Россия вынуждена отступать, если она сталкивается с солидарным дипломатическим противодействием западных держав. Одновременно и приобретения освобождаемых народов, обеспечиваемые Россией, легко отменялись Западом для противодействия России только из-за пророссийской ориентации этих народов.

После 1878 года армянское движение приобретает национальный характер с главным требованием предоставления турецкой Армении автономии. Лозунг автономии отнюдь не указывает на умеренный в своих требованиях характер этого движения. Ведь разрушение Османской империи осуществлялось посредством создания на ее периферии автономных образований, которые через исторический цикл или два обретали независимый государственный статус. То же самое предполагалось осуществить и в армянском деле.

Армянский вопрос в России берет свое начало в 1881 году из-за внутритурецких отношений после Берлинского конгресса и в связи с упразднением Кавказского наместничества и назначением на Кавказ князя Александра Дондукова-Корсакова. Подъем армянского национализма в Турецкой империи заставил российских государственных деятелей пересмотреть традиционное государственное покровительство Эчмиадзину. Вместо распространителя российского влияния за рубежом тамошний патриарх-католикос стал представляться проводником опасных идей об армянской независимости из Османской империи в Россию. Первым на опасные тенденции еще в 1866 году публично указал известный редактор «Московских ведомостей» Михаил Катков. Он раскритиковал широкую автономию, которой, в отличие от других конфессий, пользовалась армянская церковь. Катков усомнился в желательности нахождения престола католикоса в границах Российской империи, утверждая, что это для нее «обоюдоострый меч».

В 1865 году на особом совещании по избранию очередного католикоса кавказский наместник князь Барятинский говорил о том, что повышение политической значимости Эчмиадзина неизбежно будет содействовать армянскому сепаратизму.

В 1880-х годах из-за событий в Турции прежде смутные опасения армянского сепаратизма переросли в убеждение, что часть армянской интеллигенции стремится к восстановлению Армянского царства, и что церковь является частью этой национальной трансграничной освободительной программы.

Более того, в 1883 году в российских государственных кругах были высказаны опасения, что константинопольское армянское общество подчинилось всецело влиянию западных держав, преимущественно Британии. Было известно, что последняя дала османским властям гарантии целостности турецких малоазийских владений. Это обозначало интерес к конкретному региону, населенному армянами. Ожидалось, что после разрешения египетского вопроса и установления протектората над Египтом, Британия займется подчинением себе турецких владений в Малой Азии. Между тем, Малая Азия рассматривалась как «поле борьбы России и западных держав». Русское правительство «не может не дорожить влиянием своим на Анатолию, заселенную и оживленную армянами, на это, — как выразился российский посланник в Константинополе граф Игнатьев, — единственное поле будущих наших военных действий».

На особом совещании российских министров в марте 1883 года по избранию очередного эчмиадзинского католикоса было признано, что политическое влияние почти всецело перешло к патриарху константинопольскому и на тамошнее армянское народное собрание. Было признано, что система уступок России требованиям константинопольского народного собрания оказалась совершенно несостоятельной.

Тогда же министр внутренних дел Толстой констатировал, что «в последнее время в части армянского населения [России] появились признаки зарождения стремлений к политической самостоятельности. Этим стремлениям не чужды были и лица, состоящие на службе». В связи с этим и были приняты обычные для Российской империи предупредительные меры против национально-сепаратистских тенденций части армянского населения для того, чтобы «положить в самом зародыше предел дальнейшему развитию пока еще смутных идей о возрождении политической самостоятельности армянского народа»:

1) не назначать на государственную службу, как правило, в местности, населенные армянами, лиц армянского происхождения, «а ныне служащих — постепенно переводить в другие места»;

2) контролировать посредством инспекции народных училищ церковно-приходские армянские школы, «находящимся под политически ненадежным влиянием Эчмиадзинского престола»;

3) установить строгий надзор за деятельностью всех армянских частных обществ.

Все дальнейшие коллизии вокруг армянских церковных школ и организаций связаны именно с внутренней политикой безопасности Российской империи.

Последовавшие несогласия с эчмиадзинским патриархом Макарием I Тер-Петросяном — по контролю над церковными школами, по вопросу присяги на русском языке — в 1891 году патриарх издал кондак, запрещавший духовенству приводить армян к присяге на русском языке — все это только укрепляло подозрения российских властей в отношение негативной роли патриархата Армянской церкви.

И, если конкретные подозрения российских властей в отношение «англичанка гадит» в армянском вопросе к началу 1890-х годов не оправдались, то оставались другие признаваемые слабые места российской власти в регионе. Определенные сомнения накануне революции 1905 года российским властям внушало общее состояние дел в Закавказье. Министр финансов и будущий премьер Сергей Юльевич Витте разъяснял на верху, что Кавказ остается убыточным для российского бюджета. Главноуправляющий на Кавказе князь Голицын в 1898 году указывал на то обстоятельство, что регион экономически все еще не был объединен с центральными частями империи. Местные торговые отношения строились не с внутренними губерниями России, а с Западной Европой. Тем более, что и сообщения с ней морем были удобнее, чем с внутренними губерниями по суше. Отдельные группы населения Закавказье продолжали тяготеть к азиатским державам. Другие же — к европейским. Последнее обстоятельство отражалось в местной прессе, «неизменно с глубоким благоговением отзывающейся о западноевропейской культуре и западноевропейских порядках». Такому состоянию дел, по мнению князя Голицына, «содействовало армянское движение, руководимое, как известно, из пределов Западной же Европы».

В целом, следует признать, что российские подозрения в отношении трансграничных влияний на Эчмиадзинский престол вполне оправдались. Российские власти, используя свои перечисленные выше консервативные приемы контроля, вполне могли преодолевать трения в делах с патриархом-католикосом и Армяно-Григорианской церковью. Но они оказались абсолютно бессильными перед лицом союза армянской церкви с радикальной революционной интеллигенцией — Армянской революционной федерацией (АРФ) «Дашнакцутюн», деятельность которой с момента ее возникновения приобрела трансграничный характер.

Первоначально в 1890-е годы Дашнакцутюн использовала российское Закавказье, как базовый район для боевых и повстанческих действий в турецкой Армении. На российском Кавказе партия занималась сбором средств, оружия и добровольцев для действий в Турции. Лишь с 1897 года партия начала революционную борьбу в Закавказье против Российской империи.

Введение в 1903 году российскими властями управления церковными имуществами и капиталами Армяно-Григорианской церкви имели результатом небывалые по масштабам волнения армянского населения и возникновения союза между Армяно-Григорианской церковью и Дашнакцутюн. Впоследствии, после революции 1905 года, именно эту партию российское охранное отделение признало самой опасной силой для российской власти в Закавказье — причина боевая организация и террористические приемы. При этом в начале 1905 года на все Кавказское наместничество с населением в почти 9 млн приходилось всего 6 губернских жандармских управ с 32 офицерами, 139 нижними чинами; 2 крепостные жандармские команды с 2 офицерами и 22 нижними чинами; одно охранное отделение в Тифлисе и два небольших розыскных пункта в Баку и Батуме, а также два жандармских полицейских управления на железных дорогах Закавказской и Владикавказской. Таких полицейских сил было явно недостаточно для подавления крупных волнений, погромов и организованных вооруженных выступлений и множественных террористических актов.

По признанию российского охранного отделения, в 1903—1909 годах практически все армяне сочувствовали «Дашнакцутюн». Кульминационной точки деятельность этой партии достигла в 1905 и 1906 году, начиная с осени 1903 года, со времени организации массового сопротивления передачи государству управления имуществом Армяно-Григорианской церкви и начавшихся армяно-татарских массовых погромов.

Сам католикос Хримян Мкртич открыто покровительствовал революционерам и сотрудничал с ними. По данным российской полиции, личный секретарь патриарха архимандрит Корюн Саакьян одновременно являлся главой боевой организации АРФ «Дашнакцутюн».

Показательно, что возникший союз верхушки Армяно-Григорианской церкви и партии «Дашнакцутюн» в ходе революции 1905 года стал революционным способом устанавливать порядки, характерные для Константинопольского армянского патриархата с его «сахмандрутюном». 17 августа 1906 года открылось делегатское собрание в Эчмиадзине. Съезд разделился на секции: школьную, аграрно-финансовую и административную. На церковный съезд явилось 53 делегата. Из них лишь пятеро были духовными лицами, остальные — светские. Выборы производились под давлением «Дашнакцутюн», получившей 45 делегатских мест. Дашнакцаканское большинство на съезде сразу же выступило за отделение церкви от государства, конфискацию церковных земель с передачей их безвозмездно арендующим их крестьянам, предоставление ведение всех дел, касающихся церкви и школы, выборным лицам от населения. Программа эта вызвала раскол на съезде и протесты духовенства. Таким образом, то что потребовало в церковных собраниях Константинопольского патриархата известного периода, в Эчмиадзине случилось мгновенно. Национализм брал верх над традицией.

В итоге Первой русской революции Армяно-Григорианская церковь ничего не потеряла, сохранила все привилегии. Но, кроме того, она самочинно нарастила их через формирование по армянскому турецкому образцу национального самоуправления. Ценой этого было разрушение правовых оснований функционирования Армянской церкви в России. В 1910 году директор Департамента духовных дел МВД Харузин жаловался, что католикос Хримян, кстати — турецкий кандидат, своими кондаками отменил все действующие законы об Армяно-Григорианской церкви. Попытки премьера Петра Столыпина поставить в рамки закона Армяно-Григорианскую церковь не увенчались успехом из-за противодействия сторонников острожной политики по отношению к армянам. Наместник-умиротворитель на Кавказе с 1905 года граф Илларион Воронцов-Дашков доказывал, что армянский вопрос «в пределах империи мы сами создали неосторожным обращением с религиозными и национальными воззрениями армян». Вплоть до Первой мировой войны в российских государственных верхах обсуждалась проблема реформирования Армяно-Григорианской церкви, чтобы отделить ее от трансграничных влияний и подрывной деятельности. Но из-за опасения радикализации армян по опыту 1903 года так ничего и не предпринимали в этом отношении. Вместе с тем, другой революционный опыт — опыт революционного церковного собрания в Эчмиадзине в августе 1906 года, свидетельствовал о том, что в случае повторения революции армянская церковь, лишенная правовых основ, будет мгновенно отстранена революционерами, как от политики, так и от ее имущества. У церковно-народных соборов не было будущего. Революционная, а не консервативная политика Армяно-Григорианского католикоса в революционных событиях 1903−1907 года была предвестником этого будущего падения.

Читайте также по теме:

Армянская церковь в Российской Империи и мифология газеты «Аравот»

Система государственного управления Армянской церковью в Российской империи

Толкотня в тупике: Армянский церковно-школьный вопрос в Российской империи

Дмитрий Семушин, специально для EADaily