Система государственного управления Армянской церковью в Российской империи

12 июня 2018 года на русской версии армянского информационного ресурса «Аравот» была опубликована статья некоего Аршалуйса Зурабяна под названием «12 июня 1903 года: 115 лет назад Российская империя конфисковала имущество Армянской церкви и запретила армянские школы». Мы уже разобрали мифологические нюансы этого сочинения.

Отметим, что политическая актуальность сюжета «о конфискации и запрете» связана с тем, что он в одинаковой мере используется в современной медийной пропаганде, как со стороны азербайджанских, так и армянских националистов. У азербайджанцев острие трактовок направлено против армян. Продвигается две идеи: творцами этнических конфликтов на Кавказе были армяне и об изначальной приверженности армянского национального движения к политическому терроризму. У армянских же националистов, ориентированных на Запад, сюжет используется для очернения исторических связей Армении с Россией, подрыва их современных отношений. На конкретном историческом примере доказывается враждебность Российской империи к армянам. Поэтому означенный сюжет нуждается в дальнейшем комментарии.

Зададимся вопросом: насколько правомочным было российское государственное вмешательство в дела Армяно-Григорианской церкви в 1903 году? Конечно, на этот вопрос ответить можно весьма просто: русский царь-самодержец был деспотом, поэтому что он хотел, то и делал. Но это упрощенный взгляд на проблему. С императора Александра I все российские монархи работали на то, чтобы сделать в России главенствующими законы. Поэтому, чтобы ответить на поставленный выше вопрос, необходимо разобраться в порядке определяемого российскими законами государственного управления Армяно-Григорианской церковью в Российской империи и государственного контроля над ней.

В ряду российского законодательства об Армяно-Григорианской церкви первейшее значение имеет «Высочайше утвержденное положение об управлении делами Армяно-Григорианской церкви в России», принятое 11 марта 1836 года — это именной императорский указ, данный Сенату.(1) Означенное положение лишь с частными изменениями и дополнениями оставалось действующим в российском законодательстве вплоть до 1917 года. Собственно, это единственный раздел в российском законодательстве, относящийся к армянам.

Согласно этого положения, Армяно-Григорианская церковь в Российской империи имела статус «иностранного исповедания» и пользовалась, наравне с прочими «иностранными исповеданиями» — т. е. римским католичеством, протестантизмом, иудаизмом, исламом, ламаизмом — «всемилостивейшим покровительством государя императора».(2) Для сравнения — «православная вера» имела статус «первенствующей и господствующей в Империи». Российский император не мог исповедовать никакой иной веры, кроме православной. Император являлся «верховным защитником и хранителем догматов господствующей веры, блюстителем правоверия и всякого в церкви святой благочиния».

Во всей Российской империи дозволялось свободное отправление веры по обрядам Армяно-Григорианской церкви с запрещением прозелетизма. Характерно использование для армянской церкви определения «григорианская», хотя сами армяне использовали другое — «апостольская». Принятое российское название «Армяно-Григорианская церковь» указывало на ее каноническое расхождение с православием.

Отправление богослужения и заведывания духовными делами Армяно-Григорианской церкви предоставлялось ее духовенству «на основании законов и чиноположения этой церкви». Духовенство Армяно-Григорианской церкви делилось на белое и монашествующее. В отношение его «духовных обязанностей» оно состояло в ведении и зависимости у одного своего духовного начальства. Устанавливалась независимость церкви по ее «духовным делам» от светской власти.

Духовенство Армяно-Григорианской церкви в России пользовалось полагающимися для этого «состояния» «привилегиями». Оно было освобождено от платежей всяких личных податей и повинностей. Священнослужители Армяно-Григорианской церкви в России, их жены и дети, не могли быть подвергнуты телесным наказаниям. Священнослужители пользовались правами чести — получать за усердное служение ордена и наперсные кресты.

Главное управление Армяно-Григорианской церковью и высший надзор за ее духовенством и за точным исполнением правил и обрядов исповедания принадлежало «Эчмиадзинскому Патриарху, как Верховному Католикосу народа Гайканского».(3) Это был официальный титул главы Армяно-Григорианской церкви. Определение в титуле «эчмииадзинский» было связано с Эчмиадзином — монастырем в городе Вагаршапате около Еревана — древней с 1441 года резиденции патриарха-католикоса всех армян.

Положение 1836 года определяло порядок избрания патриарха-католикоса. Эчмиадзинский верховный патриарх избирался «всем Гайканским народом Армяно-Григорианского исповедания». Это означало, что в выборах патриарха участвовали все армяне, а не только российские подданные. Каждая Армяно-Григорианская епархия назначала для избрания патриарха двух депутатов — одного духовного, другого светского. Депутат духовный должен был быть либо главой епархии, либо лицом, назначенным им из числа духовенства. Светский депутат избирался всеми меликами, юзбаши и прочими почетными светскими членами Армяно-Григорианской церкви, т. е. не из числа простонародья.

Мнения депутатов по избранию могли доставляться на избирательный собор письменно, т. е. личное присутствие депутата при избрании патриарха было необязательно. В избрании патриарха, помимо депутатов, участвовали члены Эчмиадзинского синода и семь старших из находившихся в Эчмиадзине епископов.

Первым избранием по числу поданых голосов определялась четверка первенствующих кандидатов. Из них всеми присутвовавшими производился выбор двух кандидатов на место Верховного патриарха.

Из этих двух кандидатов по уведомлении через министра внутренних дел государь император и назначал «Эчмиадзинского верховного патриарха-католикоса народа Гайканскаго». Назначив патриарха-католикоса, император жаловал его на сан Высочайшей грамотой. Далее патриарх приносил присягу на верность Всероссийскому престолу. И только после этого совершалось его посвящение в сан по древним обрядам и обычаям Армяно-Григорианской церкви.

При богослужении в Армяно-Григорианских церквах имя патриарха-католикоса «воспоминалось» непосредственно после императора всероссийского и августейшего дома его.

При восшествии на престол очередного императора Эчмиадзинский патриарх отправлял одного из почетнейших членов Армяно-Григорианского духовенства для принесения императорскому величеству всеподданнейшего поздравления и испрошения «всемилостивейшего соизволения» на присутствие ему, или же, в случае невозможности, депутату его при торжестве коронации.

Верховный патриарх-католикос имел постоянное пребывание в Эчмиадзинском монастыре. При необходимости отлучки его из этого монастыря на срок более четырех месяцев, патриарх испрашивал соизволения императора через министра внутренних дел.

В управлении Церковью патриарху-католикосу содействовал Армяно-Григорианский Эчмиадзинский синод. На места членов Эчмиадзинского Армяно-Григорианского синода патриарх-католикос представлял через министра внутренних дел императору двух кандидатов на каждое место. Император выбирал из этих двух кандидатов одного членом Эчмиадзинского синода.

Учреждение патриархом и синодом новых монастырей, церквей и семинарий производилось через «испрошение высочайшаго разрешения» через министра внутренних дел. Представления Эчмиадзинского синода по делам, относящимся до Кавказского края, восходили к высшей правительственной власти через «главноначальствующего гражданскою частью на Кавказе» — т. е. через наместника или генерал-губернатора, которому было поручено гражданское управление.

Синод представлял в Министерство внутренних дел ежегодные ведомости метрических сведений о родившихся, умерших и сочетавшихся браком по всем в России находящимся Армяно-Григорианским епархиям и общий годовой отчет по церковным делам. Ведомости и отчеты по делам, относящимся до Кавказского края, представлялись в Министерство внутренних дел через «главноначальствующего гражданскою частью на Кавказе».

Синод был подведомствен по делам «пребывающих» в Империи армян армяно-григорианского вероисповедания Правительствующему Сенату и Министерству внутренних дел Российской империи.

Решения по делам о жалобах на епархиальных начальников и членов Армяно-Григорианского синода, если они приговариваются к какому-либо наказанию, приводятся в исполнение по объявлению на то «Высочайшего повеления» министром внутренних дел.

Эчмиадзинский Армяно-Григорианский синод представлял министру внутренних дел о всех делах и случаях, которые требовали высочайшего разрешения или распоряжения министра внутренних дел, равно и о делах, требующих сношения с министерствами, главными начальниками отдельных частей государственного управления, генерал-губернаторами, губернаторами и иным местным начальством. Министру внутренних дел Синод представлял также о «пререканиях своих, если случатся, с духовными ведомствами иных вероисповеданий» и о встречающихся сомнениях. Представления Эчмиадзинского синода по подобным делам, относящимся до Кавказского края, «восходили к высшей правительственной власти» через главноначальствующего гражданскою частью на Кавказе.

При Эчмиадзинском Армяно-Григорианском синоде состоял особый прокурор, который определялся «высочайшим приказом» по представлению министра юстиции и по соглашению его с министром внутренних дел и с главноначальствующим гражданскою частью на Кавказе. Должность прокурора при Эчмиадзинском Армяно-Григорианском синоде занимал чиновник в чине статского советника (V класс) с годовым содержанием жалованья в 3500 рублей.

Прокурор наблюдал за делами судными и распорядительными, производящимся в Синоде. Прокурор мог опротестовать решения Синода по делам судным — министру юстиции, а по всем остальным — министру внутренних дел, с представлением протестов и отчетов, касающихся Кавказского края, главноначальствующему гражданскою в нем частью.

При Эчмиадзинском Армяно-Григорианском синоде состояла канцелярия, состоявшая из секретаря, чиновника особых поручений, бухгалтера, трех делопроизводителей, экзекутора, переводчика, архивариуса и нужного числа канцелярских служащих. Секретарь и остальные чиновники канцелярии назначались и увольнялись главноначальствующим гражданскою частью на Кавказе.

Члены Эчмиадзинского Армяно-Григорианского синода, прокурор, казначей и чиновники канцелярии Синода при вступлении в должность приносили присягу в верности службы его императорскому величеству и в точном исполнении своих обязанностей.

Теперь об епархиальном управлении, государственном участии в нем и контроле. Положение определяло наличие в Российской империи шести епархий Армяно-Григорианской церкви: 1) Нахичеванской и Бессарабской; 2) Астраханской; 3) Эриванской; 4) Грузинской; 5) Карабахской и 6) Ширванской.

К епархии Нахичеванской и Бессарабской принадлежали Армяно-Григорианские церкви, находившиеся в городах Санкт-Петербурге и Москве, а также в губерниях Екатеринославской, Херсонской, Бессарабской, в Ростовском и Таганрогском округах Области войска Донского. Центр этой епархии располагался в городе Кишиневе.

«Епархиальные начальники» Армяно-Григорианской церкви — т. е. архиепископы назначались императором из духовных сановников этого исповедания. Они определялись и увольнялись Высочайшими указами. При вступлении в должность архиепископы приносили присягу на верность подданства и службы.

Армяно-Григорианские архиепископы были ответственны за управление епархии перед высшим правительством и перед своим духовным начальством. Епархиальные начальники были обязаны «бдительно наблюдать за всеми действиями духовенства своих епархий, побуждая его к жизни добродетельной, согласно с учением Святого Евангелия».

При епархиальных начальниках состояли консистории. Члены и канцелярские чиновники епархиальных Армяно-Григорианских консисторий при вступлении в должность давали на общем основании присягу на верность службы его императорскому величеству и точное исполнение своих обязанностей.

В ведении консисторий находилось попечение о благоустройстве находящихся в епархии семинарий, монастырей, церквей и богоугодных заведений, управление имуществом всех подведомственных монастырей и церквей.

В некоторых Армяно-Григорианских епархиях состояли подчиненные консисториям Духовные правления из трех членов: архимандрита или протоиерея, как председателя, и двух священников. Члены Духовных правлений назначались епархиальным начальством. Дела в каждом правлении велись письмоводителем. При вступлении в должность все они давали присягу на верность службы императору.

Теперь о монастырях. Количество монахов и послушников в монастырях регламентировалось «Положением». Возраст поступления в монастырь и порядок поступления опять же регламентировались законом. Люди податных сословий могли поступать в монашество не иначе, как только с разрешения Правительствующего Сената.

В белое духовенство люди податных сословий опять же могли вступать только с разрешения Правительствующего Сената.

Об управлении имуществом. Армяно-Григорианская церковь имела право приобретать, владеть и отчуждать движимые и недвижимые имущества в порядке, определенном «Положением».

Синод осуществлял надзор за порядком управления всем имуществом Армяно-Григорианской церкви. Общий надзор в каждой епархии осуществлял ее архиепископ. Епархиальные консистории управляли имуществом всех подведомственных им монастырей и церквей.

Синод вел книги всему имуществу находящихся в пределах России армяно-григорианских церквей и монастырей. Казна Армяно-Григорианской церкви хранилась в Эчмиадзинском монастыре. Эчмиадзинский Армяно-Григорианский синод для приема, хранения и выдачи состоящих в его управлении денежных сумм имел казначея, которого он сам определял из лиц духовных или светских, сведущих в счетоводстве и известных честностью и бескорыстием.

Находившиеся у казначея суммы и документы на церковное имущество хранились в присутственной камере Синода в особом сундуке. Сундук был снабжен тремя разными замками и запечатан печатью Армяно-Григорианского синода. Один из ключей от одного из замков хранился у казначея, а другие, также по одному, у двух членов Синода, кому было поручено ведение счетных дел. Эта тройка должна была присутствовать каждый раз при открытии сундука.

Каждая Армяно-Григорианской церковь имела опись всему своему церковному недвижимому имуществу, церковной утвари, другим вещам, деньгам и прочим доходам.

Государство регламентировало и контролировало приобретение и отчуждение церковных имуществ Армяно-Григорианской церкви. Приобретение новых недвижимых имуществ с трехсот рублей до тысячи производилось с разрешения Департамента духовных дел иностранных исповеданий Министерства внутренних дел, с тысячи до пяти тысяч рублей — министром внутренних дел по положению Совета министерства, свыше пяти тысяч рублей— с Высочайшего соизволения.

Отчуждение недвижимых имуществ Армяно-Григорианских церквей позволялось лишь с Высочайшего разрешения. Если какие-либо недвижимые имущества признавались «ненужными имуществами», то они отчуждались: с трехсот рублей до тысячи с разрешения Департамента духовных дел иностранных исповеданий Министерства внутренних дел, с тысячи до пяти тысяч рублей — министра внутренних дел, свыше пяти тысяч рублей — с разрешения Правительствующего Сената.

Церковные капиталы, принадлежавшие Армяно-Григорианской церкви, обращались для роста процента в государственных или частных кредитных учреждениях — банках.

Тяжбы по имуществу Армяно-Григорианских церквей и монастырей производились в общих судебных местах на тех же основаниях, что и тяжбы казны.

Сбор добровольных приношений в пользу монастырей и церквей производился не иначе, как только с дозволения гражданского местного начальства.

Даяния за исправление духовных треб в церквах были точно определены «Положением»: за молитву родильнице — десять копеек; за крещение младенца — двадцать копеек; за свадьбу — сорок копеек; за погребение взрослого — сорок копеек, младенца — двадцать копеек. При совершении таинств покаяния или исповеди и причащении святых тайн не полагалось никакого даяния. Священнослужителям и церковным причетникам Армяно-Григорианской церкви строго воспрещалось требовать под каким-либо предлогом бóльших сумм.

На практике Армяно-Григорианская церковь не могла содержать себя в некоторые годы только из своих доходов. Ежегодно государственная казна отпускала Армяно-Григорианской церкви определенные суммы, как «пособие на некоторые особенные случаи». Суммы эти были незначительны, так, например, в 1893 году это было чуть более 14 тыс рублей.

О церковном образовании. Положение 1836 года в главе 7-ой рассматривало лишь вопрос о духовных семинариях, которые еще предстояло открыть: в Эчмиадзинском монастыре и в каждой из российских Армяно-Григорианских епархий. Курс учения и весь внутренний порядок в Армяно-Григорианских духовных семинариях определялся особыми правилами, составленными духовными начальствами семинарий, под надзором и руководством архиепископов, по рассмотрении их Эчмиадзинским Армяно-Григорианским Синодом и утверждавшимся высшим правительством Империи. Позднее к семинариям в законодательство было добавлено и об Эчмиадзинской духовной академии, основанной в 1874 году.

Однако в общем своде законов не упоминались армянские церковные школы, что требовало издания отдельных актов о порядке их функционирования. Это обстоятельство в какой-то мере предопределило конфликтность вокруг них

* * *

Подведем итоги. Российское государственное законодательство с издания в 1836 году «Положения об управлении делами Армяно-Григорианской церкви в России» устанавливало правовые нормы для отправления армянского религиозного культа в Империи. За армянскими религиозными обществами признавались права юридических лиц.

Придавая определенную законную силу нормам армянской христианской религии, государство в то же время подчиняло ее канонические установления собственным требованиям и интересам. В итоге верховная иерархия Армяно-Григорианской церкви превратились с 1836 года и вплоть до 1917 года в государственный институт, а ее представители, включая самого главу церкви — через присягу императору в государственных служащих. Управление церкви на высшем и епархиальном уровнях было пронизано государственными чиновниками. В значительной степени «Положение» 1836 года придавало армянской церкви институциональные формы, использовавшиеся в Империи для регулирования православия в синодальный период (1721−1917).

Российский император избирал из предложенных ему кандидатов патриарха и членов Синода. Избирал епископов. Власть патриарха, таким образом, была ограниченной. Патриарх не мог по своему усмотрению назначать и сменять епископов. Патриарх был простым председателем Синода. Синод был распорядительным органом Церкви. Собственно сам Синод находился под ведомством Правительствующего Сената и Министерства внутренних дел. Синод действовал на правах коллегии, т. е. в чисто духовных делах патриарх имел решающий голос, прочих — в случае равенства голосов, голос патриарха имел перевес. При Синоде для надзора за делами в Церкви состоял прокурор. Делопроизводство Синода вели состоящие в ее канцелярии на службе государственные чиновники. В епархиях надзор осуществляли консистории, в канцелярии которых состояли чиновники.

Многие решения, ранее находившиеся в компетенции одного Эчмиадзинского патриарха, теперь нуждались в утверждении императора. Министерство внутренних дел было главным надзорным органом за Армяно-Григорианской церковью. Патриарх-католикос, Синод обращались к императору посредством министра внутренних дел. По местным делам на Кавказе Армяно-Григорианская церковь находилась под надзором у главноначальствующего гражданской частью на Кавказе.

Российское законодательство об армяно-григорианской церкви в «Положении» 1836 года в ряде существенных моментов разошлось с каноническим правом и традициями Армянской Апостолической церкви. Это объясняется тем, что «Положение» составлялось на основе общих принципов нормотворчества российского законодательства об «иностранных исповеданиях», и его статьи ни в коем случае не должны были нарушить общие принципы. В ином случае разрушалось бы единое правовое пространство.

Вместе с тем, в § 3 «Положения» утверждалось, что Армяно-Григорианская церковь функционирует на основании «законов и чиноположения сей Церкви», намекая как бы на опору законодательства на ее собственное каноническое право. Подобное противоречие создавало известные проблемы на протяжении всего периода с 1836 года до 1917 года. «Неканоничность» «Положения» порождало скрытое недовольство и в некоторых случаях глухое сопротивление высшей церковной иерархии, которое в случае с передачей управления над церковным имуществом государству в 1903 году создало серьезный политический конфликт в Закавказском крае. По этой причине шли постоянные трения и недовольства. Патриархи-католикосы тяготились ограничением их власти Синодом и пытались избавиться от него. Очевидно и то, что из-за отмеченного противоречия «Положение» 1836 года никогда в период своего действия до 1917 года полностью не исполнялось. По этой причине и шли конфликты с государством. Государственная власть требовала от армянской церковной иерархии исполнения законов об Армяно-Григорианской церкви.

Теперь о другом источнике конфликта, на этот раз чисто политического свойства. Эчмиадзинский патриарх-католикос имел исторические основания претендовать на духовную власть над всей паствой Армянской Апостольской (в российском варианте — Григорианской) церкви, где бы она ни проживала. Российское императорское правительство, в свою очередь, видело в ней — духовной власти католикоса — беспрецедентный инструмент воздействия на армянские общины Персии и Турции. Посредством законодательства российский император был покровителем Армяно-Григорианской церкви в России, а через ее трансграничное состояние — и за рубежом. Верховный патриарх являлся одновременно духовным главой всей вселенской армянской церкви с ее паствой, подданным российского императора и государственным служащим высокого ранга в сложившейся в Империи системе конфессионального управления.

По российскому законодательству власть Эчмиадзинского верховного патриарха была ограниченной государственной властью, но в то же время — трансграничной. Последнее обстоятельство формально подтверждалось порядком избрания патриарха с участием представителей зарубежных армянских епархий.

На практике избрание Эчмиадзинского патриарха каждый раз создавало одну и ту же формулу: один кандидат в патриархи предлагался императору делегатами от российских епископий, другой — консолидированным мнением турецких армян по выдвижению своего кандидата. Кандидат в католикосы от зарубежных армян на выборах всегда получал большинство голосов чисто из-за преобладающего количества зарубежных епархий. Далее российской верховной власти в лице императора по представленным мнениям министерств внутренних и иностранных дел, кавказского наместника (главноначальствующего) приходилось выбирать: какой кандидат для политических видов России на текущий момент предпочтительней — от османских армян или от российских армян. Занятие патриаршего престола османским подданным обусловливалось отказом от него и принятием российского подданства.

Составленное в 1836 году «Положение об Армяно-Григорианской церкви» несло на себе черты «оптимизма» эпохи — это, прежде всего, уверенность российских властей в скором и успешном для России разделе Османской империи. Поэтому трансграничная Армяно-Григорианская церковь с Эчмиадзинским патриархом-католикосом во главе назначалась Петербургом на роль внешнеполитического помощника для влияния на зарубежных армян, прежде всего османских подданных.

Российское законодательство об Армяно-Григорианской церкви и его правоприменительная практика несли на себе ясные признаки связи его с «Восточным вопросом». Однако события Крымской войны продемонстрировали, что разрешение «Восточного вопроса» в интересах России — весьма трудная задача для Российской империи из-за противодействия европейских держав. События 1877−1878 годов с последовавшим Берлинским конгрессом лишь подтвердили это. Вслед за этим в российских верховных кругах возникло подозрение, что законодательство об Армяно-Григорианской церкви не соответствует интересам Российской империи в новую историческую эпоху. Перипетии российской внешней политики по отношению к Османской империи стали еще одной из причин возникновения т. н. «Эчмиадзинского вопроса». В результате вместо «Восточного» в Турции получили «Эчмиадзинский вопрос» в России, обострением которого и стали конфликтные события 1897−1905 годов. В кризисной ситуации быстро выяснилось, что у государства нет действенных и законных рычагов для воздействия на неугодного Эчмиадзинского патриарха. Положение 1836 года не предусматривало порядка отставки или смещения патриарха огосударствленной Армяно-Григорианской церкви. Законодательство по Армянской церкви эпохи оптимизма по части «Восточного вопроса» подвело в эпоху пессимизма Первой Русской революции. Не имевшее законных рычагов решения проблемы управления Армянской церковью в России и отягощенное другими проблемами Российское государство вынуждено было отступиться от решения «эчмиадзинского вопроса» в 1905 году.

(1) Высочайше утвержденное положение об управлении делами Армяно-Григорианской церкви в России, 11 марта 1836 года // ПСЗРИ. Собр. 2-е. Т. 11. Отд. 1. СПб., 1837. № 8970. С. 194−209.

Сравниваем с действующим законодательством по: Свод законов Российской империи. Т. 11. Ч. 1. СПб., 1912. С. 108−121.

(2) «Народ Гайканский» — армяне. По собственному христианскому преданию армяне происходили от Гайка (Айка Наапета) — будто бы внука Яфета и правнука Ноя.

Дмитрий Семушин, специально для EADaily