Суд по делу MH17: Если доказательств нет, их надо выдумать и спрятать

Россию прилюдно и жестоко унизили. В Гааге начался процесс по делу о гибели рейса MH17. Мы были вправе ожидать, что показания для «секретных свидетелей обвинения» будут писать люди военные и с ними можно будет предметно дискутировать. Но нас обманули: «секретные свидетели» порют чушь.

Знаменитый «закон Годвина», запрещающий упоминать в дискуссиях Гитлера и нацизм (если тема дискуссии прямо к ним не относится) давно следует расширить. Запретив употреблять слова: «цирк», «балаган», «бред» и «голландские наркоманы» (опять же, если тема дискуссии прямо к ним не относится). Поэтому возьмём себя в руки.

Итак, во вторник, 10 марта, Международная следственная группа (МСГ/JIT) по расследованию катастрофы рейса MH17 Malaysia Airlines 17 июля 2014 года обнародовала показания первого «засекреченного свидетеля» обвинения под литерой М58.

Свидетель, представлен как «бывший боец отрядов так называемой „ДНР“». По словам прокурора Деди Вои-А-Цой:

«17 июля 2014 года во время крушения рейса MH17 он находился на перекрестке к югу от Снежного около ЗРК „Бук“ во время его запуска. Свидетель неоднократно заявлял, среди прочего, что он распознал русский акцент у солдат, присутствовавших на месте пуска установки, и что русские солдаты были на этом „Буке“». Кроме того «рядом с ракетной установкой находились сотрудники российских спецслужб, предположительно ФСБ». Присутствующие «были довольны, когда им сказали, что сбит военный транспортный самолет. Однако когда первые люди вернулись с места крушения, оказалось, что это гражданский борт».

Из сказанного можно сделать массу выводов.

То, что сотрудники российских спецслужб толпились «около» ЗРК во время пуска ракеты, не удивительно: безалаберность русских хорошо известна в цивилизованном мире. То, что боец ДНР находился не где-то в охранении километра за два, а тёрся среди расчета ЗРК и сотрудников ФСБ тоже понятно. «Стой! Пароль!» — «Да ладно! Свои» — «Проходи, гостем будешь!».

Конечно, будёновки на голове и балайки за плечом у сотрудников ФСБ свидетель мог различить и с двух километров, но «русский акцент» в украинской (английской? немецкой?) речи солдат и эфэсбэшников… Может быть, выдали «паребрик», «шаверма» или «парадное»? Но где всё это в голой степи? Что касается украинского «г», то его легко можно встретить в Ростове и в Краснодаре, а вот в Донецке и в городах Украины вообще родители выжигали у детей это «г» калёным железом, чтобы «селюком» не дразнили, так что по-русски здесь многие говорят чище, чем в Москве. Тогда как девять десятых украинцев, пытающихся говорить на «украинском», выдаёт сплошной «русский акцент». «Суржиком» называется.

Это если принять за факт, что «Бук» был. А вот здесь главная проблема. Свидетель достаточно четко описывает последовательность событий. Просто представьте картину. Атаковав военный самолет, ЗРК должен немедленно передислоцироваться. Немедленно, безусловно, в заранее определенное укрытие. Он раскрылся, он цель противника — авиации, артиллерии, ДРГ. Фронт (та рваная линия, которая называлась «фронтом» в июле 2014-го) — в семи-восьми километрах! Существуют нормативы развертывания и свертывания ЗРК на подготовленных и неподготовленных позициях, и как-то так получается, что на тренировках нормативы свертывания ударно перевыполняются: это жизнь — машины и твоя собственная. И, кстати, одно из важнейших направлений работы КБ. У С-125 этот норматив был доведен до 20 минут, хотя часть оборудования приходилось планово бросать. Сегодня это неполные пальцы одной руки.

Вместо этого русские достают кадку с развесистой клюквой, ставят под нее самовар с водкой и начинают плясать с медведем… Ладно, утрируем. Стоят «довольные» и ждут, когда вернутся те, кого послали к месту падения (зачем? нет связи с другими подразделениями?). Те едут, возвращаются и докладывают, что «ошибочка вышла». От Первомайского (позиции российского «Буга» согласно версии МСГ) до Петропавловки или Рассыпного (ближайшие места падения обломков) больше 30 километров. Да по тем дорогам. Да найти то место (трава тогда в поле много где горела). Да разобраться, что же это упало. Туда и обратно час и более. А расчет «Бука» и те в буденовках стоят довольные и ждут. Даже не вслушиваясь в эфир. На кого это рассчитано?

Весь пассаж с ошибкой и прозрением кажется придуманным только для того, чтобы подсказать русским «спасительный выход»: признайте ошибку и вам зачтется. Но в этом случае круто вираж заложили: сначала вроде бы основной версией были «бестолковые сепаратисты», а русский акцент и сотрудники с балалайками появились позже. (Явное литературное излишество: добавили русских к русским: кто кого там курировал?) Возможно, и здесь имеется элемент торга: акцент и балалайки обсуждаемы, но главное — признайте, признайте, признайте! А мы, честное слово, не объявим ДНР и ЛНР террористическими организациями, а вас спонсорами терроризма.

Найти рациональное объяснение посиделкам бойца-сепаратиста с сотрудниками ФСБ около «Бука» очень трудно. Вполне возможно, что нам намекнут: этот «засекреченный свидетель» — не рядовой боец. В расчете на то, что русские сгоряча выступят с протестом: «Там рядом с „Буком“ был только командир ополченцев Петрунько! А он здесь, в Донецке!». Если вы думаете, что такие провокации случаются только в «ментовских» сериалах, вы глубоко ошибаетесь. Что тут скажешь? Ребята, держитесь, не дайте голландцам провести себя на мякине.

А так, идею находки с «засекреченными свидетелями» лучше пользователей соцсетей не прокомментируешь: «Джентльменам верят на слово!», «Если доказательств нет, их надо выдумать, а потом спрятать».

Мы принципиально не разбираем все контраргументы российской стороны: угол атаки, состав и качество поражающих элементов, условия хранения тел и обломков до передачи следователям и т. п. Мы видим, что следствие наплевало даже на документ Службы военной разведки и безопасности Нидерландов, опубликованный в середине февраля, из которого следует, что в районе катастрофы вообще не было ЗРК «Бук», ни по одну сторону линии фронта, ни по другую.

Мы рассматриваем только заявления, сделанные официальными лицами в последние дни. Это просьбы, предложения и требования к России «признать ответственность» за гибель Боинга. До завершения, фактически даже до начала суда (Окружного, национальной юрисдикции, не Международного уголовного), где обвиняемыми выступают четыре лица, трое из которых граждане РФ.

Накануне первого заседания суда в очередной раз отметился Евросоюз, чей верховный представитель по иностранным делам Жозеп Боррель призвал «все государства, в том числе Российскую Федерацию» к сотрудничеству по делу о крушении MH17. По имени названа только Россия. Причем, на протяжении всех пяти с половиной лет на все возражения России о том, что ситуация прямо противоположна: Россия предлагает сотрудничество, а его отвергают — следуют недвусмысленные пояснения: «сотрудничество» означает признание вины. «Признание — царица доказательств»? Авторство генпрокурора СССР Андрея Вышинского — миф, он, напротив, разоблачал («Теория судебных доказательств в советском праве») огульное применение этого тезиса средневекового европейского права. Но оно живо!

Подключена и «тяжелая артиллерия» — родственники жертв. Тяжелая, потому что взгляд европейского обывателя часто механически пропускает фразы официозов, но выхватывает слова простых людей. Например, Лизы Клэнси, родственницы одной из жертв: «Я хочу, чтобы Россия ответила за то, что она сделала. И чтобы мир знал, что именно она сделала. Чем дольше тянется молчание, тем больше я злюсь». Понимайте, как хотите, но «простая женщина» (и избирательница) сказала то, что сказала: она хочет, чтобы виновной была признана Россия. И фото расставленных на лужайке 298 пустых белых стульев.

Трое подсудимых: Игорь Стрелков, Сергей Дубинский и Леонид Харченко отказались от какого либо сотрудничества с начинающимся судом. Один — Олег Пулатов — будет представлен голландскими и российскими адвокатами. Удивительно, но решение этого подсудимого вызвало наибольшее раздражение, если не озлобление обвиняющих. Как заявил «РБК-Украина» источник «хорошо знакомый с ходом расследования», адвокаты предоставлены Пулатову для того, «чтобы РФ получила легальный доступ ко всем материалам дела, и потом имела возможность манипулировать полученной информацией».

То есть задача добросовестного европейского адвоката, не знакомясь с материалами дела, заявить на первом же заседании:

«Прошу расстрелять моего подзащитного как бешеную собаку!».

Здесь уже без вариантов.

Мы считаем, что сегодня Россия проигрывает процесс. Проигрывает потому, что ушла в оборону, приняла навязанную ей повестку. Мы считаем, что везде, где это возможно, на каждой площадке, на каждом красном амстердамском фонаре, на каждом гаагском белом стуле должны быть фотографии, объясняющие, почему ополченцы Донбасса охотились за украинскими военными самолетами, почему радовались, когда сбивали их. Вопросы к Украине, почему она не закрыла небо, суд и следствие, кстати, продолжающееся — своим чередом.

Вот эти фотографии:

Альберт Акопян (Урумов)