«Десять лет мы готовились и верили»: как начиналась Русская весна на Донбассе

Русская весна на Донбассе была в какой-то мере стихийным явлением, спровоцированным Майданом в Киеве, однако предпосылки для нее складывались давно. И это не только традиционная ориентированность Донбасса и всего юго-востока Украины на Россию, но и работа пророссийских активистов, которые верили, что этот момент когда-нибудь наступит. О том, как начиналась Русская весна в Донецке, и почему именно здесь Киеву не удалось ее подавить, в отличие от Харькова и Одессы, в интервью EADaily рассказал один из ее непосредственных и активных участников — cтарший лейтенант ВС ДНР, глава «Русского клуба Юзовки» Александр «Варяг» Матюшин.


Я знаю, что скоро выходит Ваша книга. Расскажите о ней немного.

Книга выходит под названием «Дневники государственного преступника», так как для Украины я являюсь именно государственным преступником. И на «Миротворце» (украинский сайт, собирающий личные досье на «сепаратистов» и «пособников Кремля» с указанием домашних адресов и родственных связей — прим. EADaily) я появился одним из первых. Получал неоднократно угрозы. Мне даже как-то звонили из СБУ и говорили, что мое уголовное дело передано в суд.

В книге собраны мои статьи, эссе, какие-то рассказы, которые я писал на протяжении долгого времени, начиная с 2004 года. Она разбита на несколько частей. Это идеологическая часть, куда входят идеологические эссе, которые я писал на протяжении всего прошлого года, военный дневник и мои воспоминания о том, что было до создания ДНР. Это Русские марши, проводимые в Донецке, это участие в акциях «Антикапитализм» в России и в Киеве. Будут затронуты моменты участия в НБП (деятельность организации запрещена в России — EADaily), создания «Донецкой Республики». Хотелось бы, конечно, напечатать книгу, но пока что она выходит в электронном виде. Она будет размещена на сайте novorosinform.org, оттуда ее можно будет просматривать и скачивать.

Как зарождалось русское движение в Донбассе и как оно развивалось до событий весны 2014 года?

По-настоящему серьезный всплеск русского движения возник после Майдана в Киеве. Вообще всегда получалось так, что толчком для активизации русского движения на Донбассе был Майдан в Киеве. На Донбассе всегда возникала контрреакция на эти события.

Первый Майдан в 2004 году объединил тех людей, которые впоследствии возглавили Новоросскую революцию в 2014 году. Андрей Пургин поставил тогда первую палатку на площади Ленина. К нему подтянулись шахтеры, начал собираться народ. Уже в то время люди готовы были ехать в Киев, но Янукович все это притормозил.

В Северодонецке проходил съезд, где был озвучен вопрос об отделении регионов, которые выступили тогда против Ющенко. А это и Одесса, и Херсон… По факту вся Новороссия не признала Ющенко. И во время съезда в Северодонецке, причем в нем участвовали официальные депутаты-регионалы, была рассмотрена возможность выхода из Украины. На это возлагались очень большие надежды, но все, как всегда, затерлось, заговорилось. Янукович сдал назад, и к власти пришел Ющенко. Это спровоцировало большие протестные движения в Донецке. Русское протестное движение было тогда представлено коммунистами, прогрессивными социалистами и нами — общественниками. Я на тот момент руководил в Донецкой области Национал-большевистской партией, Андрей Пургин создал «Союз рожденных революцией», Роман Лягин — движение «Мы». Все вместе мы подписали тогда акт о создании движения «За Украину без Ющенко». Действовали сообща, но в какой-то момент поняли, что Ющенко когда-то уйдет, а движение надо продолжать. Подумали, на чем его основывать. Копнули в старину, вспомнили, что у нас была Донецко-Криворожская Республика, и к концу 2005 года появилась «Донецкая республика». С того момента мы и начинаем отсчет этого движения.

Это было движение или концепция?

Это было и движение, и концепция. По факту все мы, разрозненные, собрались вместе, а концепцию вырабатывали по ходу развития движения. Проводились марши, круглые столы, акции протеста, разгонялись сборища грантоедов, были драки с милицией в центре Донецка. В конечном итоге мы пришли к 2014 году, когда произошла Русская весна. Но уже в январе проводились собрания, приезжали люди из родственных нам организаций в России, мы на тот момент уже представляли собой костяк тех людей, которые потом будут захватывать ОГА, прокуратуру, милицию в Донецке.

Было какое-то деление на левых и правых?

Это был союз и левых, и правых. Мы не делились на тот момент, мы видели одну общую цель — отделение от Украины. Сложилась такая историческая ситуация, когда мы поняли, что можем попробовать.

В Донбассе всегда было два сильных течения, две ценности. У нас всегда были пророссийские и антикапиталистические, левацкие настроения. Мы это можем видеть даже по кричалкам, которые были в 2014 году. «Донбасс- это Россия» говорит о национальном подъеме масс, а «Ахметов — враг народа» — об антиолигархическом настрое вышедших людей. По факту это была лево-правая революция. На площади Ленина коммунисты стояли бок о бок с людьми националистических убеждений. И это всегда уживалось в Донбассе. Был протест русского Донбасса против олигархической Украины, и он объединил всех.

А в целом русское, пророссийское протестное движение было единым, не было каких-то внутренних расколов и серьезных противоречий?

Это были отдельные группы людей, но обычно мы могли договориться. Единственное, что «Партия регионов» и областное руководство всегда пыталась нас расколоть изнутри. Для этого создавались организации, которые пытались перехватить инициативу. Но мы дистанцировались от них, а иногда их использовали в своих интересах.

Тут есть несколько примеров. До революции у нас был такой человек, как Сергей Бунтовской. Он создал «Донбасскую Русь». Флаг был практически идентичен флагу «Донецкой республики», но только перевернут. Народ не особо разбирался и часто их путал. Человек этот работал на Облсовет. Пытался перехватывать наши инициативы. Тот же Русский марш в 2013 году. Как только мы подали заявку на его проведение, оказалось, что и Бунтовской тоже подал заявку, причем по нашему же маршруту.

И на основании этого вначале нас пытались уговорить, чтобы мы отказались от своего Русского марша. Мы, разумеется, не пошли на это. Тогда Бунтовской сказал что возглавит колонну. Но в конечном итоге впереди колонны шли наши союзники из «Славянского единства», следом шла наша колонна с баннером «Больше врагов -больше чести». Потом это высказывание стало лозунгом нашего подразделения «Варяг». И только в конце шел Бунтовской. Это было довольно массовое мероприятие для Донецка. Там присутствовало много проукраинских журналистов. Они взяли у меня интервью и сразу попытались представить в негативном свете. Раздули, что марш провели «русские фашисты», выпятив меня вперед. Тем самым они в какой-то мере восстановили справедливость, сведя на нет усилия городской власти, пытавшейся отвлечь внимание от нашего марша и его настоящих организаторов.

Были и другие моменты, связанные с Компартией Украины (КПУ), которые пробовали договориться с властью и одновременно показаться «радикалами». В каких-то моментах они нас подставляли. Входили в какие-то координационные советы и от имени всех протестующих пытались договориться с властью. Когда мы в 2014 году захватили ОГА, тот же Сережа Бунтовской и часть людей выпустили листовки в духе того, что мы провокаторы. Мол, «люди, не ведитесь, вопросы русского Донбасса решат выборы в украинский парламент, голосуйте за нас».

То есть, Русская весна в 2014 году не взялась из ниоткуда, и общественные процессы все это время вели к ней?

Да, народ вышел, а подготовленные люди, которые умели повести за собой, на тот момент оказались ядром протеста. Детонатором всего этого был Майдан в Киеве, иначе люди бы не вышли. А если бы не было подготовленных групп — моей, других, то народ, может быть, покричал бы лозунги на площади и разошелся бы по домам.

За счет того, что десять лет мы готовились и верили, что произойдет революция, мы смогли повести людей. Как историк, я могу сказать, что во все смутные времена, революции, активное меньшинство ведет за собой пассивное большинство. Так было и в 1917 году, когда напористые, подготовленные большевики повели за собой людей, взяли власть в руки и сумели ее удержать.

Почему в Харькове не получилось?

В Харькове люди были изначально активнее, но проблема в том, что там появились деньги. У нас все делалось за счет самофинансирования, денег практически не было, делить было нечего, а там руководство просто перессорилось из-за денег.

Кроме того, Харьков верил Кернесу и Добкину- функционерам Партии регионов, которым верить было нельзя. Поэтому там протестное движение было задавлено. Хотя оно изначально было ярче, чем в Донецке.

Никто не верил, что в Донецке или в Луганске что-нибудь произойдет. Силы украинских спецслужб в массе своей были брошены на Одессу, на Харьков, на тот же Херсон, потому что к тому моменту Россия уже забрала себе Крым, и ей нужен был сухопутный коридор. А к Донецку и к Луганску никто не присматривался.

С Одессой вообще отдельный вопрос. В прошлом году в первую годовщину Одесской трагедии я смотрел передачу по российскому ТВ, и там многие из убежавших в Россию лидеров, не стесняясь, рассказывали: «Нам звонили СБУшники и говорили: теряйтесь, вас убивать идут». Кто-то тогда вспоминал, что чудом убежал. Я себе с трудом представляю, чтобы Захарченко или Пургин сбежали бы из ОГА. Они сгорели бы в ОГА, если бы такая ситуация возникла. Плюс, уже когда Майдан победил, Украина готовилась к президентским выборам, они почему-то назывались «Антимайданом» все еще. Они перед собой не видели цели. Их просто водили туда-сюда, они флагами махали, в палатках жили, но чего они хотели, неизвестно. Потом появился некто Антон Раевский, который дал интервью о том, что они готовы к вооруженному сопротивлению. А через пару дней там загорелся Дом профсоюзов. До сих пор на основании этого интервью Раевского строится обвинение в том, что «куликовцы» готовили вооруженное сопротивление. Хотя, к примеру, у нас к моменту захвата ОГА, может быть, стволов пять было. Потом уже дедушкин дробовик или двустволка пошли в ход для охраны. У меня в движении три пистолета было человек на 20. Да и то два из них травматические. То, что было, покупалось неизвестно как, какими-то подпольными каналами.

Из России ничего не курировалось тогда?

Нет. России не было здесь в то время вообще.

А сейчас что-то возможно в этих регионах?

Проблема в том, что народ запуган. Там очень большая шпиономания, «сепаратистомания». Я думаю, навряд ли сейчас что-то возможно. Можно, конечно (это предложение больше к контрразведке), создать там украинский националистический «движ», объединиться со всеми националистами и вести их на революцию под украинскими марками — только с антипорошенковскими лозунгами. Развернуть добровольческие батальоны с фронта. Я еще в прошлом году со многими это обсуждал. Сейчас мы не можем выйти с пророссийскими лозунгами, просто появятся люди, которые сразу же всех разгонят. Но мы всегда можем создать движение, которое будет маскироваться под лозунги о величии Украины. И, руководствуясь принципам Ленина, можем превратить войну империалистическую в войну гражданскую. Но проблема в том, что, как только падет режим Порошенко, на Украине опять начнется дележка власти. В истории Украины есть такая национальная забава — руина. Как только они получают какую-то свободу — начинают воевать между собой. Появляется куча гетьманов, которые друг с другом рубятся. Уничтожают свою собственную страну, да еще призывают кого-то на помощь. Раньше они крымских ханов звали, давали своих крестьян в плен угонять. И в этот раз был зачаток такой «руины», но в какой- то момент Порошенко смог это пресечь, сохранив власть. Крупные держатели капитала все теперь разогнаны. Весь капитал — в руках у Порошенко и его людей. Даже премьер-министром был назначен старый друг и подельник Порошенко Гройсман.

Расскажите о собственном участии в событиях Русской весны.

23 февраля был назначен первый крупный митинг в Донецке. К тому времени уже стало известно, что Янукович бежал из Киева. В тот день собралось до 20 тысяч молодых людей. Ждали приезда «правосеков». Откуда такая информация появилась, неизвестно. Я собрал своих ребят, и в тот же день мы поставили палатки на площади Ленина. Первую ночь на площади Ленина ночевали коммунисты, правые ребята, мои ребята, ну и я с Андреем Пургиным.

К первому марта был назначен еще один крупный митинг, и я начал подтягивать друзей из России, стал созваниваться с парнями из Ростовской области, из Воронежа, с которыми мы когда-то проводили Русские марши. Всю неделю мы готовились, и в этот день выступили. Так как Партия регионов собрала большой митинг возле ОГА, мы построились отдельно на площади Ленина. Колонну вел я, колонна была человек 450 — все под имперскими и донецкими флагами. Мы пришли под ОГА, где проходил митинг под украинскими флагами. Мы, конечно, все это дело пресекли, украинские флаги быстро пропали. В этот момент на площади Ленина Павел Губарев с дракой взял слово. И когда узнали, что начинается заваруха на ОГА, народ ломанулся туда. Плюс, пока мы шли с кричалками, люди, идущие на митинг, как-то постепенно к нам начали прибиваться. В конечном итоге вышло нас человек 450, а пришло уже под тысячу. Хотя от площади Ленина до ОГА идти не слишком долго.

Паша тоже повел людей на ОГА. Начались какие-то переговоры. Паша объявил себя народным губернатором. Мы тогда на стеле перед ОГА впервые поменяли украинский флаг на российский. Постояли-постояли, и было принято решение разбить палатки.

Третьего марта мы тоже собрались какой-то митинг проводить. Андрей Пургин зашел в тот день внутрь здания на заседание. Нашим требованием было проведение референдума о самоопределении Донецкой области. Но депутаты, как всегда, показали себя не с лучшей стороны. Андрей скинул мне СМС, что депутаты ничего не будут делать. Я во главе своей группы подбил еще людей, и мы помчались штурмовать ОГА. Штурмануть его в лоб не получилось, потому что до этого власть основательно подготовилась к возможному штурму со стороны «правосеков». Но мы прорвались сбоку, разбили какое-то окно, начали залезать, что-то там загорелось. Залезли, договорились с милицией, что они отдают нам ОГА. И, хотя были крики в духе «дайте мне подержаться за мусорскую шею», все прошло спокойно. Мы договорились с руководством милиции, что только два первых этажа они отдают нам, восставшим, чтобы не нарушать работы чиновников. Мы сразу пошли в сессионный зал. Паша себя провозгласил тогда народным губернатором, но дальше этого дело не сдвинулось. Мы сидели в ОГА, которое нами контролировалось, и все. Паша, вместо того, чтобы заниматься какими-то реальными делами, фотографировался с бабушками и обещал им поднять пенсию в десять раз. Все это выглядело слишком махровым и ванильным. А через несколько дней милиция под предлогом того, что заминирован зал и кто-то занес бомбу, вывела нас из ОГА.

В этот же день на площади Ленина собрался проукраинский митинг. Он был разогнан. В этот момент Паша нехотя дал команду к второму штурму ОГА. Второй штурм был более жестокий, там были побиты стекла, решетки какие-то распиливали. Всех снова согнали на второй этаж. У меня была чуйка, что добром это не кончится. И я вечером вышел со своими ребятами в патруль по ОГА и прилегающим территориям походит. И пока мы ходили, ОГА было зачищено спецподразделениями милиции. Множество активистов начали вывозить оттуда, но мы в их число не попали. Мы продолжили действовать, палаточный городок остался, постоянно проходили какие-то митинги. Народ приходил, сам себе митинги устраивал, там постоянно было место сбора всех недовольных, стихи читали, песни пели… Стихийный митинг никогда в то время не заканчивался.

13 марта проукраинские активисты опять попытались провести на площади Ленина акцию в поддержку единства Украины. Как только они стали собираться, начали подтягиваться все наши. Среди «заукраинцев» выделилась группа молодых людей — человек сорок. Было видно, что это футбольные хулиганы. Все с рюкзаками, «на спортивке». Мы, соответственно, собрали ответный митинг. В толпу полетели яйца, петарды, рядом находящийся магазин «Обжора», наверное, продал за этот день свой месячный запас яиц. Народ ехал с работы, заходил и покупал десятка по два яиц. Это было этакое народное развлечение.

Митинг «заукраинцев» охраняли в том числе и милиционеры, которые стояли на Майдане. И они маякнули нам, что с одной стороны можно пройти. Договорились, что мы на них чуть-чуть надавим, и они разойдутся. Со стороны казалось, будто десять человек «прыгнули» на милицию, и она не выдержала натиска. По факту милиция и не сопротивлялась. Мы залетели туда. Мирные «заукраинцы», интеллигенция стали разбегаться. Другие начали получать «люлей». Завязалась драка с украинской молодежью, которая оказалась подготовленной. Там были и травматические пистолеты, и баллончики с газом, и арматура. Но напора они не выдержали, и милиция была вынуждена спрятать их к себе в автобус. Но автобус тоже был дружно разнесен. Вначале кирпичами побили стекла, потом начали петарды туда закидывать.

Милиция их решила вывести. Когда их вывели, одного из их лидеров кто-то зарезал. До сих пор неизвестно, кто это сделал. Остальных милиция не смогла защитить, а, может, и не особо хотела. Их били и гнали аж до самого Кальмиуса. Причем меня тогда поразил один факт. Мы одного парня схватили, сорвали с него шарфик «За Украину». Я понял, что его бить не стоит. Но тут подбегает парень, кидается на него, а у самого из- под куртки — наручники и ствол торчат. Я спрашиваю: «Ты что? Из милиции?». Он такой: «С чего ты взял?» И сразу куртку одергивает. И таких было очень много в толпе. «Заукраинцев» тогда били даже бабушки, загоняли их клюками, а их шарфики «За Украину» горели повсюду.

Потом создали какой-то отдел по борьбе с экстремизмом, загнали лучших оперов области, кого-то попытались закрыть, но мы митингом их отбили, те же бабушки приходили и требовали — выпустите наших активистов. А остававшихся здесь россиян СБУшники тогда повылавливали, отправили через границу, запретив въезд.

В СБУ поддерживали восставших?

Может быть, и были те, кто поддерживал. Мы постоянно СБУ захватывали, флаги постоянно меняли. Они тоже не особо активно сопротивлялись. «Альфа», которая в СБУ под руководством Александра Ходаковского находилась, на тот момент уже вообще не выказывала никакого желания что-либо делать против народа. Думаю, к тому моменту Ходаковский и сам осознал, на чьей он стороне.

В определенный момент начались обыски, украинские войска уже катались по Донецкой области, народ им все перекрывал. Само ОГА было оцеплено тройным кольцом милиции. Постоянно, каждую субботу- воскресенье что-то обязательно захватывалось, потом оттуда уходили, чтобы затем снова захватить. И в какой-то момент украинская милиция, а, может, и СБУ решили начать обыски.

Шестого апреля я проснулся утром, и мне посыпались звонки от всех моих бывших соседей, где бы я ни жил, что милиция проводит обыски. А я поменял довольно много мест жительства. У Андрея Пургина был обыск, в офисе был обыск. В тот день мы встретились на площади, Денис Пушилин говорил, что за ним был хвост.

На площади Ленина я встретился с руководителями штурмовых отрядов и мы решили, что придется идти штурмовать. Договорившись об этом, мы под видом уже ставшего традиционным воскресного шествия пошли на штурм. С этого марша и начался главный штурм ОГА. У милиции отбирались щиты, шлемы, наколенники. Мы зашли в ОГА, сразу начали строить баррикады. Приехали ребята из «Беркута», провели довольно долгие переговоры с Пургиным, с Пушилиным. Была договоренность, что они не выполнят приказ о своем штурме ОГА. «Альфа» тоже отказалась нас штурмовать. И мы там все остались. Ночью штурмом было взято здание СБУ, откуда забрали большое количество стволов. Была первая попытка штурма телевышки, сопровождавшаяся первой стрельбой в Донецке. Люди, охранявшие телевышку, открыли огонь по тем, кто ее штурмовал.

А потом я начал искать себе новое применение. 1 мая участвовал в митинге в Москве, был комиссаром по Макеевке, где помогал организовывать референдум. К концу мая я создал свой отряд. Был депутатом Верховного совета Донецкой народной республики, некоего предпарламента, как сейчас любят это называть нынешние депутаты. И уже будучи депутатом, понял что надо идти с оружием в руках защищать Родину. И пошел на фронт, хотя тогда был фронт без фронта. Он был и в тылу, и на передовой. И невозможно было угадать, где именно сейчас фронт. Потом Русская весна закончилась, и началась война за независимость.

Расскажите немного о боевом пути Вашего отряда.

Тогда было множество отрядов. Они не подчинялись никому. Стрелков был министром обороны. Но в то же время в Горловке был «Бес», был самостоятельный «Оплот». Часто даже между отрядами начинались перестрелки. Я вошел тогда в структуру, которая должна была исполнять задачи МГБ. Главой МГБ был Ходаковский. Но его «Восток» тогда был занят операциями на внешнем фронте, обороняя Саур-Могилу, и времени на госбезопасность у него не хватало. Кстати, то, что не сдали Саур-Могилу — огромнейшая заслуга «Востока».

В результате был создан спецкомитет, которым руководил Леонид Баранов. Вот в эту структуру я и вошел. Мы участвовали в боях за аэропорт, проводили частые разведрейды. Причем они ни с кем не согласовывались. Мы просто выходили и ехали в тыл противника. По нашей корректировке украинцы не вошли в Макеевку, когда они пытались зайти со стороны Иловайска. Мы дали координаты подразделению «Меч», их разбили. Потом со стороны Ясиноватой украинцы пытались войти. Мы вместе с казаками и с макеевской комендатурой их задерживали, обороняли тогда Макеевку, уничтожали ДРГ на территории Макеевки и Донецка. Потом на какой-то период мы стали комендатурой. Тоже ловили ДРГшников, пьяных ополченцев, организовывали первые выплаты соцпомощи, выступали связующим звеном между государством и местной властью. В 2015 году вступили в Гвардию, участвовали в обороне Песок, в операции по ликвидации дебальцевского котла — были в Углегорске, занимали высоту над Логвиново. При выходе мы попали в окружение, но вышли из него без потерь, да еще и трех раненых казаков на своей броне вывезли. Потом мы опять стояли на Песках, а затем нас перебросили в Александровку, под Марьинку. Были мы и в Широкино — нас одно время перебрасывали на юг. В конечном итоге Гвардия влилась в Корпус. Я ушел из Корпуса, а рота «Варяг» так и осталась Первой разведротой Третьего отдельного батальона спецназначения. Но их подвиги оглашать нельзя. Рота спецназа работает под грифом «Совершенно секретно». Их даже не отправили на маршировку во время парада на 9 мая, потому что нельзя светить лица.

У Вас был какой-то боевой опыт до этого?

Боевого опыта не было, но я собирал военные сборы. Об этом украинцы очень любят писать. В 2007, 2008, 2009 годах у нас были постоянные сборы, мы занимались со стрелковым оружием, у нас были инструкторы. Но как такового участия в войне не было. Я на месте всему учился, и часто мои поступки выходили за грань разумного. Украинцы просто этого не ожидали, им в голову не могло прийти, что так можно сделать. В итоге я сейчас сижу и разговариваю с Вами, и большинство моих ребят живы и здравствуют поныне.

А есть какие-то особо запомнившиеся ситуации?

Во время первых боев за аэропорт, в Октябрьском был случай. Я слышу, как над головой летит мина, и она приземляется в паре метров от нас, через дорогу — в клумбу. Все мои падают, а я стою. Понять не могу, отчего мина не рвется. Может быть, замедление, как в фильме, когда секунда вечностью кажется? Парни поднимаются, начинают отряхиваться, а мина так в клумбе и осталась — остовик торчит, 120-ая прилетела. Говорят: «Саня, а чего ты не упал?». «Так я форму себе только новую купил», — отвечаю. И таких случаев было довольно много. Часто спасала чуйка моих бойцов, когда они говорили — «теряемся». Я им: нет, давайте еще походим. Они: «Нет, теряемся». Начинали отходить, и как раз в то место что-то прилетало.

Однажды мы возвращались из-под Иловайска. Смотрим, столб дыма стоит, «правосеки» идут. Два «бэтэра» и несколько «газелек». Я понимаю, что они идут на Макеевку. Там есть село Высокое. Это часть Макеевки, но оно находится немного в стороне. С него можно контролировать и Макеевку, и Харцызск, и часть Донецка. К тому же это еще и господствующая высота. Оно не зря так называется. Я по телефону дал тогда координаты Федору Березину -«Чапаю» (он был тогда замминистра обороны), и он скорректировал огонь «Градов», разнесших эту колонну. Это уже невеселая история, но и такие были моменты.

Какие были самые страшные бои из Вашего личного опыта?

Если честно, то 2014 год проходил навеселе. Хотя, конечно, практически каждый выезд страшен. В 2015 году было страшнее, несмотря на то, что тогда уже сформировалась армия, и мы уже не так сильно нуждались в патронах. Во время Дебальцевского котла было страшно, когда выходили из окружения. Потому что стреляло все, от 82-мм минометов до «Градов». 13 километров шли по промерзшему полю… У меня пацаны научились перочинными ножами окопы себе копать. Это было страшно.

На Песках было страшно, потому что туда постоянно прилетало. Отправляя парней на посты, на дежурства, не знали, вернутся ли они оттуда. Были моменты, когда не могли банально за водой выехать, потому что все обстреливалось. Машина, пытающаяся выехать, однозначно превращалась в гору выжженного металлолома.

Как выходили из окружения?

Морик и Ридик вызывали огонь на себя, остальная колонна выходила на машинах. Когда попали на снайпера, тогда Док вызывал его огонь, был приманкой.

Они не погибли?

Нет, все остались живы. Морик с Ридиком награждены георгиевскими крестами, за боевые заслуги награжден Док. Морик с Ридиком там еще и технику противника тогда пожгли. Причем Морик — это человек родом из Хмельницкого. Он в Донецке жил какое-то время, и когда все началось приехал снова.

Много переходило с той стороны?

По моему опыту — немного. Хотя у меня в роте служил один хохол. Действительно украинец, родом из Полтавы, у него есть семья, дети. Когда его призвали в военкомат, понял, что служить Украине не хочет. Списался с кем-то в интернете, взял такси и доехал до линии разграничения, где-то там пробрался. На нашем блокпосту с украинской пропиской его разумеется приняли, продержали на подвале какое-то время. Потом служил у «Мотора» (командир Арсений Павлов «Моторола»— прим. EADaily), а затем пришел к нам. Он до сих пор по-русски не разговаривает. Я помню, как возил его на аттестацию к психологу. Там тест надо проходить, вопросы задают быстро, времени на раздумье практически нет. Он психанул, разнервничался, говорит, она мне уже третий вопрос задает, а я только первый понял. В магазин выходит всегда с военным билетом, чтобы его не приняли.

Я знаю, что у вас есть ранения. Как они были получены?

Однажды мы в «зеленке» на окраине города засекли группу диверсантов. Мы выехали, завязался бой, где-то сзади рванула граната. Были ранены я и два моих бойца. Оба с одинаковыми позывными — «Лысый». У меня — ноги, у одного «Лысого» тоже ноги, а у второго поясница и брюшная полость. Крупные осколки мне вытащили, а мелкие там до сих пор болтаются. Я подозреваю, что когда-нибудь я поеду в аэропорт и буду звенеть на рамке.

Есть сейчас положительные тенденции в развитии военной ситуации? Каковы Ваши прогнозы на этот счёт?

Глава государства уже два года говорит, что вот-вот мы пойдем в наступление. С другой стороны, мы видим главу Народного совета, который заявляет, что без Минска мы жить не сможем. К тому же мы сильно зависим от внешней политики России. Для нее мы сейчас как чемодан без ручки. И выкинуть жалко, и нести неудобно. Вложено много денег, усилий, и понятно, что нас просто так не отдадут Украине. Но в то же время мы продолжаем вытягивать довольно большие средства. Это и российский газ, и российское электричество, и деньги. Гуманитарные проблемы ведь тоже решаются за счет российского бюджета.

Думаю, пока в России не пройдут парламентские выборы, не стоит чего-то ждать особенного. Если, конечно, Украина не пойдет на открытую агрессию. Но она на это не пойдет. Бои идут в районе городов, это всегда сопровождается большими потерями. Сейчас нет таких масштабных боев в поле, когда шла одна танковая армада на другую танковую армаду. Единственный город, который украинская армия взяла штурмом, это Лисичанск, обороняемый покойным Алексеем Мозговым. Но там было сожжено такое количество техники, что, наверное, во всем Лисичанске столько автомобилей никогда и не было. Городские бои сложны для Украины. Скорее всего, будут продолжаться, как их называет Эдуард Басурин, провокации, обстрелы, боестолкновения, возможны небольшие подвижки линии фронта. Единственное вероятное наступление — так называемый горловский карман между Донецким аэропортом, Ясиноватой и Горловкой, который позволил бы выровнять линию фронта. Ну, может быть, еще заберем какие-то поселки в «серой» зоне.

Вообще в наше время сложно давать какие-либо прогнозы, но есть большая надежда, что все-таки Минские соглашения уйдут в прошлое, начнутся боевые действия, и мы сможем вернуть все оккупированные территории.

Беседовала Кристина Мельникова