«Михаил Булгаков больше не киевлянин»: 130-летию Мастера посвящается

«Я позавчера спрашиваю этого каналью, доктора Курицького, он, извольте ли видеть, разучился говорить по-русски с ноября прошлого года. Был Курицкий, а стал Курицький… Так вот спрашиваю: как по-украински „кот“? Он отвечает „кит“. Спрашиваю: „А как кит?“ А он остановился, вытаращил глаза и молчит. И теперь не кланяется» (М. Булгаков, «Белая гвардия»).

У Булгакова странная писательская судьба. Официально его никогда не ЗАПРЕЩАЛИ, даже во времена Сталина. Вместе с тем у него были очень короткие промежутки времени, когда его РАЗРЕШАЛИ, что при жизни, что после смерти. Не издавать, не ставить, не снимать — это такая себе иезуитская форма запрещения, ещё более унизительная, нежели прямой запрет.

После 2014 года Булгакова на Украине НЕТ. Его официально не запретили, но не издают, не печатают, не показывают в кино и театре, не демонстрируют на массовых ТВ-каналах . Да, «Собачье сердце» есть в школьной программе. С припиской — для внеклассного чтения и по желанию учителя. Вопрос, у многих ли учителей обнаружится подобное «желание», оставим для опроса Министерству образования. Можно только представить реакцию «Управління освіти» в условном Тернополе. А ведь эта повесть — лучшая прививка для детского организма против власти победившего хама.

В произведениях Булгакова столько вакцины против жлобства и хамства обывателя, против чванства и дурости чиновника (это у него от Гоголя), столько антинационализма и антитоталитаризма, что к нему одинаково неприязненно относятся как крайне левые, так и крайне правые. А ещё те, которые не могут понять, о чём он писал в своём «Мастере…».

Три дня назад мыслящие люди на Украине и в России отметили 130-летие со дня рождения крупнейшего русского и украинского писателя М. А. Булгакова. А слабоумные назвали писателя «украинофобом» и сказали, что он вообще не киевлянин.

Что бы ни говорили о Михаиле Афанасьевиче, он, безусловно, любил Киев, уважительно называя его Городом. Это не просто слово с большой буквы, но и желание показать, что Киев — это особая городская субкультура, без которой современная столица превратится в столицу «сельской» Украины. За писателя вступился один из немногих мыслящих депутатов Верховной рады — Макс Бужанский:

«Михаил Булгаков больше не киевлянин. Точно нет. С тех пор, как киевлянами стали Парубий, Вятрович и Ницой, больше нет. Навсегда нет, будем откровенны».

А Булгакову и не надо, это уже не его город.

«Тьма, пришедшая из-за океана, накрыла древний Город, который он так любил. Исчезли мосты, соединяющие берега, опустилась с неба бездна и залила базары, стадионы, улицы, переулки, пруды… Тьма оживила химеры на одноимённом доме, и они ринулись в Город, стали бродить по его улицам со штандартами дьявола в руках. Пропал Киев — великий город, как будто не существовал на свете. Всё пожрала тьма, напугавшая всё живое в городе и его окрестностях. Странную тучу принесло с океана к концу зимнего месяца тевета, в году 2014 от р. х.» (В. Маски, «Лечь на дно в Ершалаиме»).

«Нехорошей квартирой» стал Киев. Бал закончен, нечисть с Лысой горы переселилась в центр любимого Города. Город переполнен говорящими костюмами без головы, подписывающими указы и распоряжения, граждане поют хором целыми областями, а швондерщину официально и неоднократно признали высшим критерием патриотизма. Как сказал Фазиль Искандер: «Бывают времена, когда люди принимают коллективную вонь за единство духа».

Шариков, сволочь, всё-таки успел дать потомство… Ежедневно наблюдая наглое, бездарное, необразованное и неконтролируемое поведение потомков Шарикова, Швондера, Лиходеева, Могарыча, Тальберга, понимаешь: Булгаков был прав, говоря, что впустить в свой дом шариковщину — легко, вывести её — практически невозможно. Взять всё — и запретить: телеканалы, партии, иные мысли, кроме общепринятых… Взять всё и поделить, отобрав у олигархов, — ничего прогрессивней Шариковы пока не придумали.

Рукописи жгут на кострах, ещё какие-нибудь десять-пятнадцать лет — и никто не узнает, что было до… Никто не поймёт, что это уже было когда-то. Ведь прошлое, начиная со вчерашнего дня, фактически отменено. Если оно где и уцелело, то только в материальных предметах, никак не привязанных к словам… Документы уничтожены или подделаны, все книги исправлены, картины переписаны, статуи, улицы и здания переименованы, все даты изменены. Подделка! Как только она совершена, свидетельства исчезают.

И этот процесс не прерывается ни на один день, ни на минуту. История остановилась. Нет ничего, кроме нескончаемого настоящего, где «майдан» всегда прав, а люди живут в состоянии полулжи, в таком себе многослойном пироге из правды и неправды. Поэтому у них всё получается наполовину: наполовину воюют, наполовину торгуют, наполовину дефолт — наполовину стабильность, наполовину соблюдают Конституцию, наполовину вступают в ЕС и НАТО, наполовину живут, наполовину уехали.

Булгаков и Гоголь предугадали всё, ну абсолютно ВСЁ. Писатели были связаны между собой какой-то мистической связью. Жизнь и творчество обоих писателей были пронизаны «тяжёлой», мистической энергией. Булгаков ценил и любил Гоголя больше, чем какого-либо другого писателя. В трудные минуты жизни он обращался к Гоголю. Однажды он сказал, обращаясь к великому писателю: «Укрой меня своей чугунной шинелью…» Слова оказались пророческими.

После смерти Михаила Афанасьевича на его могиле 12 лет не было памятника, его установлению противилась вдова писателя Елена Сергеевна (до замужества с Булгаковым — Шиловская). Однажды, идя по Новодевичьему кладбищу, она увидела брошенный надгробный камень. Это оказалось бывшее надгробье Гоголя, которое убрали, воздвигнув на его месте помпезный памятник. По просьбе вдовы камень установили на могиле Булгакова, надписав на ней: «Писатель Михаил Афанасьевич Булгаков». Так соединились страждущие души двух великих мистиков, двух проницательнейших знатоков человеческой сущности.

Булгаков и Гоголь прописали рамки, из которых потомки русских и украинцев так и не вышли ни за сто, ни за двести лет, хотя триста раз доели и допили остатки обеих империй. Швондеры, Шариковы и прочие мемы, созданные Михаилом Афанасьевичем много лет назад, и сейчас актуальны для политических дискуссий на Украине.

Критики Латунские успешно громят оппонентов на всех информационных и творческих этажах, Шариковы, поступившие на должности, несут бред космического масштаба, и никакие Энгельс с Каутским им не доказательство. Первосвященники — фарисействуют, делят «томос», члены Синедриона творят правовой беспредел, отринув Римское право.

И осетрина в Киеве снова второй свежести, и «польты» из «котов скрипалей» шьют на кредит МВФ. Наверху всё так же поют о революции и борьбе, на УТ-1 «собачка говорасчая» «дриздит» и гавкает на врага, лечит сепаратизм унитарностью, хотя это всё равно, что лечить понос затыканием пальца в зад. По этой причине в туалете — разруха, а на фронте — без перемен.

«В камуфляже детского размера с „кровавым подбоем“, в „грудном бронике“ и смешно сидящей на голове каске, мелкими шаркающими перебежками ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана на линию разведения сторон между двумя крыльями блиндажа Яроша Великого выбежал прокуратор Украины Владимир Понтовитый… И что? И ничего: пробежался, сказал, что он „не лох“, и вернулся в ненавидимый город» (В. Маски, «Лечь на дно в Ершалаиме»).

Квартирный вопрос всё так же остро стоит и всё так же портит горожан. Они были первыми, когда шли назад, они стали задними, когда пошли вперёд. Может, всё дело в скорости движения? Вряд ли. Как ни спеши, всё равно «страна обойдёт тебя и догонит ещё раз…». Скорее всего, дело в неумении предвидеть результаты движения. Неумение предвидеть создаёт огромные пробки в умах, глазах и на дорогах. Без предвидения люди получают революцию без смены формации, медицину не для человека, образование не для детей, работу без заработка и государство без людей. Если дело пойдёт так и дальше, люди уедут. Уедут ВСЕ! Останутся: пенсионеры, инвалиды, дети до 14 лет, чиновники на откатах, депутаты «на подсосе», полиция, офис президента…

Бедный Киев! Его снова захватили петлюровцы. Пока красные и белые дрались между собой, в город вошли «зелёные». И воцарилось Гуляй Поле. Что, слишком резко сказано? Так не кричало б вороньё да на тризне, «я б перо не заточил, да не в жизни бы!». Скажете — «нисходящая» метафора? Ладно, закончу статью «восходящей» метафорой.

Вечный дом на том свете, куда отправился Мастер, где он обрёл покой, имеет вполне конкретный киевский адрес — дом № 13 на Андреевском спуске. К памятнику рядом с этим домом несут желтые букеты многочисленные киевские Маргариты, те самые цветы, которые подарила Мастеру его возлюбленная во время их первой встречи. И пока это будет происходить, есть надежда, что мастера не сдадутся.