«Я воюю за освобождение Украины от нацистов» — интервью с танкистом

В школьные годы к нам всем приходили ветераны, рассказывали о давних сражениях, и я смотрела на этих людей, как на исполинов, восхищаясь их смелости и удивляясь тяжести пережитого. Тогда я не могла подумать, что когда-нибудь буду брать интервью под звуки отдаленного боя у такого же исполина, но только моего современника. C Виктором (позывной Танкист) мы встретились для того, чтобы попить чая и поговорить «за жизнь» накануне 75-ой годовщиной Победы. Разговор потихоньку превратился в полноценное интервью, а иначе и быть не могло — Виктор человек хоть и не медийный, но легендарный. Он — один из первых танкистов в ДНР, единственный выживший из экипажа подбитой машины во время боя под Дмитровкой. Сейчас о ранении напоминают его руки — выше локтя они оплавленные, обгоревшие, зарубцевавшиеся. Танкист с первых дней воевал в «Оплоте» под руководством будущего главы ДНР. Беседа начинается с его воспоминаний о ранении и помощи, оказанной ему Александром Захарченко, предоставившим своего водителя и свою машину для эвакуации двух раненых в том бою танкистов:

— Он (Александр Захарченко. — EADaily) в том бою был сам ранен. Но отправил на своем джипе нас, с охраной, посадил в качестве проводника парня, который хорошо знал дорогу до ожогового центра. Парень этот через три дня погиб. За рулем был адъютант Захарченко, в будущем полковник Семерий. И потом, как рассказывали ребята, Захар навещал нас, заходил в палату. Я, может, без сознания был или спал. В основном спал я днем, ночью меня мучали страшные боли. Он тогда поинтересовался у врачей, какие лекарства надо привезти. Захарченко вообще очень хорошо относился к бойцам. Мог свой кортеж отправить куда-нибудь на Горловку, а сам садился в простую тонированную девятку и ехал, к примеру, на Старомихайловку, чтобы посмотреть, что реально необходимо бойцам. У нас в батальоне была большая проблема со стройматериалами для блиндажей, дзотов и траншей. Надо было оборудовать огневые позиции, дома же не будешь разбирать для этого. Он посодействовал. Ездили в лесхоз, почти полторы недели возили лес, в итоге достойно оборудовали позиции. Недавно смотрел репортаж, показывали те самые позиции — благодаря ему, они до сих пор хорошо сохранились. А оборудованные позиции — это снижение потерь личного состава. Берег он солдатскую кровь.

— Вы под его руководством воевали?

— Ну, мы все под его руководством воевали, он же был верховным главнокомандующим. Я подразделение не менял — с 14 по 18 год был в одном и том же. Это поначалу была группа «Сармата». Потом меня ранили, и я больше пяти месяцев по госпиталям ездил. Ранили под Дмитровкой, что за Снежным, почти на границе с Россией. Тогда это была очень горячая точка, там шли ожесточенные бои. Под Дмитровкой мы однажды колонну украинскую расфигачали. Выскочили на позицию, а у нас на 64-ке есть такое понятие, как дальномер, он замеряет дальность, и орудие берет упреждение. И у нас эта система вдруг не сработала. Что делать? Командир и наводчик Алексей, Леха, решил попробовать навскидку. Бах, недолет, еще раз, недолет, а в четвертый раз попали. Тут у нас еще одна система отказала, быстро съехали вниз перезарядиться, а их колонна в это время в лес двинулась. Они в посадку, ну а мы проскочили по селу с другой стороны. Выскакиваем, и с первого попадания — такой факел. В бензовоз попали. Накидали туда еще, после этого командир вызвал нас и говорит: «Ребята, сверлите дырки для орденов, наваляли от души». А была там и смешная ситуация. Стоим, слышим, «Град» на нас летит. «Град», когда летит на тебя, такой звук издает, будто бы молотком стучат. В танк уже не успеваем, в броне все же надежнее. Я под танк заскакиваю, а тут сбоку хлопец из Снежного между катками забирается. Я говорю, ты назад-то так же вылезти сможешь? Он отвечает — нет, не смогу.

— Катки- это что?

— Колеса у танка, между ними очень маленькое расстояние, а он проскочил. Укропы не поняли , откуда мы бьем, и начали кабанов гонять, зеленку накрывать.

— Это такое крылатое выражение у военных — «кабанов гонять»?

— Нет, просто кабанов много водилось в той «зеленке», и оттуда, как пацаны рассказывали, кабаны ошалевшие выскакивали.

— Это все 14-й год?

— Да, 14-й, ну а в 15-м вернулся после ранения, и поехали мы на юга. Безыменное — на ветряках стояли, немного в Широкино. В Широкино вообще война интересная была. Улицы, такие же, как в этом поселке, но расстояние другое, так как огороды побольше. Улица первая — это тыл, следующая ни то ни се, а третья улица — уже передовая. Естественно, и на первую улицу пули долетали. У нас там Санта погиб, парень из Мариуполя, ему прилетела граната с АГС прямо в живот. Молодой парень был, лет 18−19. Мучились с ним, но у него артерии были повреждены. Не смогли спасти.

— Какие самые запоминающиеся бои?

— Самые яркие воспоминания у меня — это Дмитровка. Хочешь, одно видео покажу, где видно, как там «мирняк» лупили укропы? Два танка на таран пошли, смотри, там бои были ужасные (показывает два сгоревших столкнувшихся танка). Вон, смотри, на видео машины разбитые по бокам — это же все мирняк пытался уехать. А что самое интересное, самых последних укропов нашли там аж в ноябре. Я сам не присутствовал, мне рассказал человек, которому я доверяю. Где-то в полях, в кукурузе, они вырыли землянку. Убежали от своих, так как раненые были, боялись, что их пристрелят, и ополченцев тоже боялись. Их там шесть человек оставалось, и когда кукурузу убирать начали, а убирали ее с саперами, на них и наткнулись. Они кукурузой питались все это время. Когда их достали, двое уже не жильцы оказались..

В Дмитровке происходило становление «Оплота». Поначалу были вооружены, кто во что горазд. Даже автоматов не хватало, если кто-то отлучался, свой автомат передавал другому. «Утес» у нас, правда, был один. В тех условиях приходилось пускаться на военные хитрости. Укропы боялись чеченцев. И что мы делали? Пускали нескольких человек по селу, которые спрашивали у местных, где можно 50 баранов купить. 50 баранов, конечно, ни у кого не было. Все интересовались, зачем так много, а они отвечали, что сидит толпа в «зеленке», и их кормить надо чем-то, и что, кроме баранов, ничего есть не хотят.

— Это чтобы слухи пошли?

— Естественно, тогда же единой линии фронта не было. Они к нам на разведку ездили, мы к ним тоже. Был у нас такой парень — Шкет. Он маленького роста, и лицо округло-детское. 21 года ему не дашь, на вид не больше 14−15 лет. Он на мопеде в разведку ездил. Мы говорим, рассказывай им все, что спросят. Один хрен не ты, так другие доложат. Это нужно было, чтобы в доверие втереться. Тем более, когда начинался обстрел, мы танки быстро перегоняли. С первого раза попасть тяжело, а у меня был строгий приказ беречь танк. Танка тогда было всего два на республику. Я как механик-водитель дальше 50 метров от танка отходить не мог. Давал деньги парням, чтобы хоть сигарет сходили купили. И только начинался обстрел, я заводил танк и переезжал в другое место на километр, на полкиломета. Там впервые столкнулись с таким понятием, как диверсии за деньги. Дедушка, бабушка, жигуленок, в котором спрятан 82-ой миномет. Для создания нервозности и паники все это предпринималось.

— Как в целом относились мирные жители?

— Большинство жителей были инертными в 14-м году. Поначалу думали — пронесет. Селяне вообще инертный народ. Но были семьи, которые изначально помогали. Мы когда только в Снежное зашли, с утра стоим, первый таксист приехал — «Привет ребята, чем вам помочь». Ну, мы минералочки попросили, привез. Женщина подъезжает, спрашивает, что вам нужно? Я говорю — носочков бы тоненьких. Лето, жарко, берцы. Днем обулись, почти сутки прошли, берцев не снимая. А это не самая гигиеничная обувь, мягко говоря. В них аж чавкает спустя несколько часов на жаре. А ты находишься на боевом посту, в любой момент ждешь нападения, постирушки устраивать некогда. Носочков принесла, мороженого порций 10. Только мороженое заканчивается, бежит бабушка с тазиком чебуреков. В городах активнее поддерживали, в селах меньше.

— Вы откуда родом?

— Из Днепропетровска. Интересно, что группа «Сармата» у нас была почти вся иногородней — из Одессы, Запорожья. Группа в основном сформировалась у Мозгового, потом Мозговой поехал сюда, уехал, а группа «Сармата» осталась в «Оплоте». Мы были одной из первых групп, выехавших на боевые от «Оплота». Поехали на Дмитровку, после первого обстрела с одного танка сбежал механик-водитель, и мне предложили его заменить. А я же срочную на танке служил. Позывной Танкист у меня уже был, это потом его переиначили на Танчик. Так хоть пирогом назовите, лишь бы в печь не ставили. Кроме меня, в экипаже было два Алексея, и оба из Крыма. У нас были танки Т-64 — старые, харьковские, лет по 35 -40.

— Вы вот говорите сбежал. Не все выдерживали?

— Я не осуждаю никого. Изначально доброволец — это немного сумасшедший. В основном люди как рассуждают? Меня не имеют, можно жить, начали иметь, ну можно перетерпеть, не убивают же. Это менталитет большинства населения. 90-е годы очень многих людей превратили в терпил. Такие люди, — покажи им на горизонте кусочек хлеба, — они и будут ради него скакать на задних лапах. Это вот как с безвизом на Украине, когда виза стоит всего 30 евро. Вы же по безвизу официально работать не будете. Вы будете нелегалами. Вас в любой момент могут вышвырнуть.

— Ну там все же люди рассчитывали на дальнейшее вступление в ЕС, не только на безвиз.

— Возможность вступления в ЕС у Украины была тогда, когда ЕС еще не существовал. В 1991 году сразу после распада СССР. Украина была одной из самых успешных республик, колоссальной житницей с очень большим уровнем технической оснащенности, с заводами-гигантами, с авиастроением. Но к власти пришли бабочки-однодневки, которые все развалили. Шло целенаправленное разрушение экономики. На Украине богатый и удобно расположенный чернозем. В Европе решили, давайте, ребята, подождем, и нам все бесплатно достанется рано или поздно. Сработало правило колонии — вывози сырье и ввози товар. А если страна начинает торговать сырьем, она, как известно, становится сырьевым придатком.

— Когда попали в Донбасс?

— Я уже задумывался о том, чтобы проехаться сюда после майских. Но спусковым крючком послужили события 2 мая в Одессе. После этих событий я понял, что больше не могу жить с этим правительством и в этом государстве. Ни один из аппаратов власти тогда не сработал — милиция, внутренние войска, СБУ… Ну, с пожарными все понятно — им просто не дали проехать. Получается, что государство не исполняет функций по защите граждан. Шарий сказал как-то, что там (в одесском Антимайдане. — Ред.) не такие все белые и пушистые были. Хорошо, не все были белые и пушистые, но милиция, когда надо, умеет столкновения футбольных фанатов разгонять. А тут государство полностью самоустранилось. Значит, это было спланированное подавление несогласных.

Я в то время работал автомехаником. И у меня среди постоянных клиентов был человек, брат которого служил в СБУ. Он ко мне приехал 3 мая утром, позвонил, сказал, что в машине что-то под капотом застучало. Приехал под подъезд, завел машину, показал на мобилу, попросил убрать. А потом говорит — «уезжай, тебя на днях примут, и давай так, чтобы этого никто не знал».

— А почему должны были принять? За убеждения?

— Я был на Антимайдане. Но Антимайдан у нас был таким сволочным движением. ШГП я их называл. Шайка гнусных *. Там столько было засланных казачков, которых мы, простые люди, не могли проверить. Была выбрана тактика изматывания движения. Кто-то запускал в группе сообщение о срочном сборе в рабочее время, люди отпрашивались с работы один раз, другой, а на третий уже не приходили, потому что ничего не происходило. Изматывание и забалтывание. В тот же день, 3 мая, я собрался, взял маленькую сумку, документы, смену белья, чтобы все выглядело компактно. И уже четвертого числа я приехал сюда, сразу вступил в ополчение. Благо, ребята дали адресок. Пойми правильно, мы вроде бы свои все собирались, но укропа вычислили. Он с небольшого городка в Днепропетровской области. Несколько дней покрутился среди нас, а потом сказал вдруг, что ему надо ехать обратно. Мол, 17-летнюю сестру машина сбила. Но что такое маленький городок? Если девушку сбила машина, это моментально стало бы известно. Но в городе никто не знал об этом. Начали у знакомых о нем спрашивать. Один говорит — я его знаю, он через несколько домов живет, укроп ярый, второму позвонил, тоже говорит, знаю его, он из «Правого сектора»*† (запрещенная в России организация). Оказался разведчиком батальона «Днепр -2». Казакам его отдали, что с ним дальше было, не знаем.

— Ну, думаю, вряд ли ему можно позавидовать. Расскажите о ранении.

— Это был второй шум Кожевни. Поначалу, на этапе становления, каждый себя считал самым крутым командиром. В первый штурм танки не взяли, так как кто-то решил, что они медленные. А на второй штурм уже выдвинулись мы. Тогда же ничего не было, мне на песке нарисовали план — сюда поедете, посадку сломаете, а там укропы. А второй танк пойдет с другой стороны. Мы проламываем зеленку и обнаруживаем перед собой огромнейший овраг. Пока объехали, планы поменялись. Мы планировали с торца села зайти, а выехали посередине. Леха, командир, решил пойти через огороды. Они в два ряда к речке спускались, а противник ждал нас с другой стороны. И мы между хатами и огородами зашли бы к нему в тыл. Связи не было, и пехота наш маневр не поняла. За нами поехал только «Урал» с «зэушкой». Мы заехали в село, на окраину, я мимоходом блиндаж укропский раздавил, еле выбрался оттуда. Что делать, не знаем. Танк и «зэушка» село не возьмут. Присказка еще с Великой Отечественной, что танки освобождают города, а занимает их пехота. Решили назад отъехать в надежде, что пехота подтянется. Отъехали, а по нам как начали с трех сторон лупить. Командир кричит — «зэушку» подбили а мы танком ее прикрывали. Потом подбили и нас. По одной версии, как говорили местные, на пригорок танк выехал и отработал по нам. Укропы написали, что нас ПТУРом подбили. Целую статью славную тогда сочинили про российских боевиков, потом только выяснили, откуда мы родом. Нам попали сразу в боекомплект, а это порох. Порох загорелся. Я люк открыл, пока открывал, вдохнул. Губы сгорели, когда лежал после ранения, зубы ужасно болели, нервы отмирали. Я вылез, и командир Алексей на меня свалился. Наводчик погиб сразу. Боли не чувствовал, боль потом пришла, поначалу холодно было очень. Кожа свисала клочьями. Как после оказалось, у меня — 40% ожогов, у Алексея — 70. Ребята с «зэушки» тащили Леху, потом начался обстрел, и мы потерялись. Иду, вокруг разрывы, я поначалу падал, но потом перестал, очень больно было, решил — убьют, так убьют. Я думал, что меня не задело, а потом года через три осколочек из ноги сам вылез. В рубашке родился. Прошел зеленку, переступил на автопилоте через пару растяжек, посадку перешел, и слышу — по мне справа стреляют. В стороне свистит, издалека стреляют, так как прицельно не могут. Сделал вид, что убили, закачался и упал. Решил по ярку до своих дойти. Вдруг вижу, между мной и укропами из яра выскочила БМП. Я решил, что теперь уж точно все. Как вдруг вижу, наклейки белые с фиолетовым ромбом ДНР. Подрываюсь к своим, а ничего сказать не могу — легкие обожжены были. И тут все на меня стволы повернули. Выбегает Макар, наш разведчик, ноги такие полусогнутые, помню, перебирает. Видимо, разгрузка у него тяжелая была. Он ко мне лицом к лицу: «Танкист, ты?». И меня за БМП прячет. Наши меня чуть за врага не приняли. Решили, что это укроп просмоленный идет. А на мне же только штаны были, китель сорвал с себя, когда горел. Я сразу попросил пить, озноб сильный был. А потом санинструктор прибежал, обколол меня, и минут через 20 полегчало. Леху зэушники притащили. На заставу привезли, с меня штаты стягивают, а там ожоги были, прилипли штаны.

— Ужас какой!

— Перевязка — это еще больший ужас. Это сплошная рана, обмотанная бинтами. Не помню, сам ли Захарченко приказал нас отвезти, или не сам, врать не буду. Но мне сказали, садись в джип, поехали. Помню, что на блокпостах махали — проезжай-проезжай. И помню еще, что последнее с Лехой обсуждали, пока ехали. У него лицо все обожженное, кожа корочкой закрутилась и торчит. Он говорит, вот теперь, по крайней мере, жена ревновать меня уж точно не будет. Он умер на пятый день. А наводчик сразу умер, его потом нашли, местные похоронили. Но, видно, у него остался телефон, потому что с его телефона звонили и измененным голосом говорили — «придите, он тут в сарае раненый лежит».

— В Дебальцево вы, как я понимаю, не успели по ранению?

— В Дебальцево не успел — после ранения вычухивался. Пальцы не сгибались, многие пальцы под вопросом были. В 15 году на югах пободался, в Широкино, а потом нас вывели в Донецк, в Старомихайловку. В основном Стармихайловка, где я стал заместитель командира батальона. Батальон существовал, пока Захарченко был жив. Когда его убили, Республиканскую гвардию развалили. Когда наш батальон, батальон Копья, на Старомихайловке стоял, укропы такого беспредела не творили. Ответку давали. Захарченко приезжал и говорил — «ребята, если по вам стреляют, давайте ответку, с БК поможем». Мы выдрючили их так, что там у них некоторые позиции стали наказанием для штрафников. Не дай бог они начинают стрелять, ответка летит моментально. Ребята наши стреляли хорошо, БК не экономили. Было интервью, где ВСУ-шники сами признают, что на Красногоровке у них самые большие потери за 2016 год. Не давали им баловаться.

— Что у вас за награды?

— Первую награду я получил еще в августе, когда не было официальных наград ДНР, и потому наградили от общества афганцев. Вот эта вот награда официальная, республиканская, Георгиевский крест четвертой степени. Ее я по совокупности заслуг получил.

— Что думаете о том, что сейчас мало идейных в ополчении?

— Мы тогда, в 14-м, были совершенно безбашенные. Как-то раз Шкет узнал, где находится полевая кухня укропов, и в какое время они все собираются обедать. В это время мы внаглую выскочили на середину поля, и весь конвейер осколочно-фугасных снарядов туда разрядили. Их вертушки полночи гудели, вывозили раненых. Потом колонну разхреначили — с разных точек били. У нас по колонне работал только один танк, маневрировал, но украинская пресса писала тогда, что с нашей стороны они обнаружили шесть танков. А однажды нас хотели заманить в ловушку, но разведка хорошо сработала. Туда, где нам было удобно стрелять, выехало четыре танка противника и БМП. Мы уже завелись ехать, и тут наша разведка сообщила, что в стороне два танка стоят и ждут нас. А за идейных скажу — их хватает и сейчас.

— За что продолжаете воевать, вы же все это время воевали, и сейчас хотите восстановиться на службе. Многие добровольцы первой волны говорят, что цели уже не те, и разъезжаются.

— Я воюю за освобождение Украины от нацистов. Нацисты остались, значит, моя цель не достигнута. Все вот эти стоп-приказы — это большая политика, я понимаю. Я понимаю также и то, что если не я, то кто-то другой займет мое место. Но уж лучше пусть это буду я, воевавший, пороха понюхавший, чем кто-то молодой и необстрелянный. Можно говорить про высокие идеалы, про совершение социальной революции. Но мы знаем, что стало с теми, кто об этом говорил.

— Когда для вас война закончится?

— Это не окончание боевых действий. Окончание боевых действий- это еще не победа. Вот когда простой селянин при слове «бандеровец» будет браться за топор, то все, война закончилась, войны больше нет. Мир наступит, когда изменится образ мышления.

*Террористическая организация, запрещена на территории РФ

†Экстремистская организация, запрещена на территории РФ