К 75-летию Победы: Народы СССР на фронтах Великой Отечественной

До празднования 75-летия Великой Победы остается несколько дней. Дружба народов СССР и их боевое братство в Великой Отечественной войне являлось основным постулатом советской национальной политики, как в годы войны, так и после нее. Это базовое положение «исторической памяти» используется и в современной политике конструирования национальной идентичности в Российской Федерации. Пропаганда делает упор на то, что на борьбу с гитлеровцами поднялись все народы «советской страны», а политику депортации народов связывают либо с «преступлениями», либо с «ошибками» режима сталинизма.

В марте 2020 года в достаточно сдержанной формулировке в изменения действующей Конституции РФ было внесено «положение о русском языке как языке государствообразующего народа». Понятие «государствообразующий народ», в частности, встретило критику муфтия Татарстана и некоего Всетатарского общественного центра. Конгресс Саха (Республика Якутия) выразил президенту РФ Владимиру Путину и депутатам Госдумы «обеспокоенность» в связи с поправкой, согласно которой русский народ будет признан «государствообразующим».

Собственно, в нашем обыденном сознании присутствует достаточно четкое представление о «государствообразующей» роли русского народа в Великой Отечественной войне. Хрестоматийным примером в этом отношении стал известный тост Сталина «За русский народ!», произнесенный главнокомандующим на кремлевском приеме 24 мая 1945 года. По свидетельству Корнея Чуковского, когда Сталин произносил свой тост, известный военный пропагандист — писатель Илья Эренбург заплакал, так как содержание тоста ему «показалось обидным». А ведь в этой своей речи Сталин говорил именно о «государствообразующей» роли русского народа, проявившейся в войне, ставшей испытанием для государственности большевистского СССР.

В воюющей на фронтах Красной Армии агитационно-пропагандистская работа велась в пользу национального единства с уклоном в трудные периоды войны в русский национализм. И сейчас накануне 75-летия Великой Победы продолжает звучать: «Вместе с Красной армией на защиту Родины поднялся весь советский народ». Между тем, определение идентичности, как «советский народ» прозвучало лишь в 1944 году. Так что же там на самом деле? Русский народ или советский народ в Великой войне? И каков военный вклад в Победу других национальностей Советского Союза?

В советский период национальная военная политика в Советском Союзе в период Великой Отечественной войне оставалась в области «тайной истории». В число «запретных тем» были отнесены проблемы реального участия представителей разных народов СССР в войне, лояльности и боевой ценности национальных подразделений Красной Армии, регулирование призыва по национальному признаку, репрессии за нелояльность к целым народам и т. д.

В официальной истории просматривались только отдельные известные островки — об обращении к русской исторической памяти, восстановлении РПЦ, с 1980-х годов — о «репрессированных народах». Но цельной картины не складывалось, хотя в бытовой исторической памяти продолжали воспроизводиться при смене поколений еще созданные в войну стереотипы, типа «ташкентцев», о неспособности отдельных народов к воинскому участию на войне. И тут же рядом— гипертрофированные легенды и мифы о воинских достижениях представителей отдельных «нерусских народов».

Являлась ли воюющая Красная армия «орудием интеграции» советских народов? Создавала ли РККА «советский народ» в период Великой Отечественной войны? Или же представительство «неславянских народов» в воюющей Красной Армии отражало лишь соответствие степени их адаптации к русскоязычной советской культурной среде и встраиванию в традиционное русское общество? Ведь очевидно и вполне зримо, что национальное ранжирование в иерархической военной структуре Красной Армии выстраивалось при явном доминировании русских.

Только с конца ХХ века и в начале ХХI века отечественная научная историография смогла на смену лозунгов о «братстве», «старшем брате» и «советском народе», вместо обыгрывания отдельных конъюнктурных сюжетов, представить подлинные исторические факты в их единстве, как в отношении государственной политики идентичности в годы Великой Отечественной войны, так и прикладной военной политики в отношении народов СССР. В этой связи мы хотели бы обратить внимание на работы двух относительно молодых российских историков — Федора Синицына (Государственный университет по землеустройству, Москва) и Алексея Безугольного (Институт военной истории Академии Генерального штаба ВС РФ), осваивающих тему национальной военной политики в СССР в годы Великой Отечественной войны. Дальше используем работы этих историков для компиляции по теме.(1)

В Советском Союзе реформа вооруженных сил во второй половине 1930-х годов стала ответом на начавшиеся военные приготовления гитлеровской Германии, в частности, после введения в Германии в марте 1935 года всеобщей воинской повинности.

С 1935 до начала 1939 года численность Красной армии была удвоена — с 0,93 млн до 1,91 млн. На начало Великой Отечественной войны РККА была увеличена еще почти в три раза — до 5,7 млн человек. Это, по существу, была уже армия военного времени, созданная путем скрытой мобилизации. В 1939 году штатная численность РККА военного времени, т. е. воюющей армии, была определена планировщиками Генштаба в 6,53 млн человек.

Для масштабного предвоенного строительства в СССР потребовались реформы. Принятая 5 декабря 1936 года Конституция СССР установила, что всеобщая воинская обязанность является законом, служба в РККА — почетной обязанностью, а «защита Отечества» — священным долгом граждан СССР. Для увеличения мобилизационного потенциала в 1936 году призывной возраст в СССР был снижен с 21 до 19 лет. 1 сентября 1939 года был принят закон «О всеобщей воинской обязанности». По нему все граждане СССР мужского пола без различия расы, национальности, вероисповедания, образовательного ценза, социального происхождения и положения были обязаны проходить военную службу в составе Вооруженных Сил СССР.

Особенностью довоенной РККА было ее комплектование преимущественно призывниками из РСФСР, Украинской и Белорусской ССР. Основными критериями для призыва в Красную Армию было владение русским языком и уровень образования. Поэтому Красная Армия на начало войны в 1941 году на 84,7% состояла из «славян»: русские 61%, украинцы 19,6%, белорусы 4,1%. При том, что доля «славянских народов» в населении СССР составляла не менее 73%.

С 1923 года РККА в организационном плане строилась на основе кадрово-территориальной системы — из кадровых и территориально-милиционных формирований. Представители неславянских народов из союзных и автономных республик СССР в основном проходили военную службу в немногочисленных национальных территориальных формированиях. На начало 1938 года в национальных территориальных формированиях служило менее 2% от общего числа красноармейцев в РККА. При создании территориальных частей использовался принцип «концентрации» — это когда представителей одной национальности собирали для службы в одной территориальной воинской части, которая формально национальной не считалась. Размещение территориальных частей осуществлялось на территориях их создания.

Постановлением ЦК ВКП (б) и СНК СССР 7 марта 1938 года «О национальных частях и формированиях РККА» все территориальные (национальные) части РККА переформировывались в «общесоюзные с экстерриториальным комплектованием», а «граждан национальных республик и областей» теперь призывали на военную службу на общих с другими гражданами СССР основаниях. После ликвидации территориальных частей с 1938 года молодое пополнение распределялось по войскам строго экстерриториально. Из национальных республик призывники впервые с этого времени направлялись исключительно в западные приграничные и центральные военные округа СССР. Из-за этого после призыва 1940 года удельный вес молодого пополнения с Кавказа и из Средней Азии в частях Киевского особого военного округа (КОВО) составил 22,4%. Стрелковые части КОВО были укомплектованы «националами» на 41%. В Белорусском особом военном округе (БОВО) эти показатели составили соответственно 17,7% и 31,4%. Экстерриториальный принцип срочной службы быстро выявил неприспособленность жителей южных республик к климату регионов СССР с низкими зимними температурами. На здоровье призывников-«националов» негативно влиял и неподготовленный военный быт в условиях масштабного строительства и роста РККА.

После 1939 года призыв «националов» на действительную службу в кадровые части РККА увеличился, но в первую очередь на срочную военную службу брали преимущественно лишь тех, кто владел русским языком и имел достаточный уровень образования. Поэтому тяжесть призыва на действительную военную службу у «националов» легла по большей части на — жителей городов, а не кишлаков. После 1939 года более, чем в три раза в РККА увеличилась доля представителей народов Средней Азии — с 1,39% (на 17 января 1939 года) до 5,32% (на 1 января 1941 года). Более, чем в три раза увеличилась доля азербайджанцев — с 0,36% до 1,09%. Большая часть «национальных» призывников по-прежнему оставалась невостребованной и числилась в местных военкоматах в категории «вневойсковиков», т. е. проходящих якобы действительную военную службу «вневойсковым порядком» — посредством коротких учебных сборов без длительного отрыва от их основных мирных занятий.

Аналогичным образом крайне мала была доля «националов» в постоянном кадровом составе РККА. Так, например, на 1 июня 1941 года среди командиров (офицеров) РККА числилось всего: 293 узбека, 93 туркмена и 437 казахов. Подавляющее большинство из них служили командирами в пехоте.

Перед войной 1941 года Наркомат обороны поставил местным военкоматам задачу до минимума сократить отсев призывников по физическим, политико-моральным причинам и обеспечить призыв не менее 85−87% призывного контингента. Из-за предъявляемых требований к призывникам основная тяжесть довоенного призыва по-прежнему лежала на призывниках «славянах» — молодежь и лиц старших возрастов, по разным причинам ранее не призванных в Армию. В призыве 1940 года «славян» призвали в 4,9 раза больше (в том числе русских в 3,3 раза больше), чем граждан неславянских национальностей. На каждых трех призывников «националов» приходилось около 15 призванных славян, из них примерно 10 — русских.

Из-за особенностей довоенного призыва с опорой на «славян» военкоматы в национальных республиках СССР в своем учете не вели статистики владения военнообязанными и призывниками русским языком. Требование хорошего владения русским языком было обязательным для допризывников, но таковых в составе призывного контингента из представителей двадцати двух «неславянских» национальностей было, по-видимому, всего 25−30%. Очевидно, что военно-политическое руководство СССР не предвидело масштабов использования людских ресурсов в будущей Великой Отечественной войне, когда счет мобилизации пойдет на десятки миллионов. Напомним, что всего за годы войны в Советском Союзе было мобилизовано в РККА 29,575 млн человек. Правда, эта цифра не учитывает повторно призванных.

Тем не менее, уже в призыве 1940 года на действительную военную службу в национальных республиках военкоматы стали брать «националов», не владевших в достаточной мере или совсем не владевших русским языком.

Дело в том, что до начала Великой Отечественной войны в СССР не удалось наладить эффективное обучение русскому языку в школах национальных республик. В начале 1930-х годов русский язык не был обязателен к преподаванию в национальных школах. Учебник русского языка для национальных школ был издан только в 1933 году. В качестве отдельных, но не обязательных предметов, русский язык и литература были введены в преподавание в национальной школе лишь в 1934 году. 13 марта 1938 года ЦК ВКП (б) и Совнарком СССР издали постановление об обязательном изучении русского языка по единой программе в школах национальных республик. В постановлении было определено, что «знание русского языка обеспечивает необходимые условия для успешного несения всеми гражданами СССР воинской службы». Согласно установленной программе, выпускник неполной средней школы (семь классов) должен был свободно владеть русской разговорной речью, чтением и письмом. Однако, несмотря на постоянное административное давление и вышестоящий контроль, постановление не было выполнено в республиках из-за нехватки национальных кадров учителей, отсутствия учебных пособий на языках народов СССР. В сентябре 1940 года союзный Наркомпрос вынужден был констатировать, что издание учебников провалено, а преподавание русского языка во многих национальных школах не началось из-за отсутствия педагогов.

В 1940 году Генштаб РККА планировал призвать на действительную срочную службу в РККА из Средней Азии 154,5 тыс человек, из Закавказья и с Северного Кавказа — около 110 тыс человек. Однако проверка знаний призывных возрастов 1921—1922 годов в восьми союзных республиках Средней Азии и Закавказья выявило 132,9 тыс допризывников, не владевших или плохо владевших русским языком. Показатель владевших русским языком среди означенного призывного контингента на конец мая 1940 года составил 21,9%. В результате в августе 1940 года заместитель начальника Генерального штаба РККА генерал-лейтенант Иван Смородинов в докладе наркому предложил призывать в РККА «местных уроженцев Средней Азии, Закавказья и Северного Кавказа» в размере не более 20% от числа годных несению воинской службы.

Приказом на осенний призыв 1940 года возраста 1920 и 1921 годов из Средней Азии, Закавказья и Северного Кавказа призывались лишь при наличии у призывника полного среднего образования. Однако наличие у призывника формально полного среднего образования не гарантировало у него достаточного знания русского языка. Поэтому этим приказом предписывалось, чтобы «красноармейцы нерусских национальностей и не владеющие русским языком» не направлялись «компактными массами в одну часть». Призывники неславянских национальностей в частях РККА не должны были превышать 6,0%, а в западных округах — Западном, Киевском, Прибалтийском особых, Одесском и Ленинградском — 8,6%. Для подготовки младших командиров (сержантов) из числа «националов» в полковых школах была установлена квота в 3−4%.

Таким образом, в большинстве союзных и автономных республик до начала Великой Отечественной войны не проводилось массовых призывов молодежи из титульных и коренных народов на действительную срочную военную службу, и, как следствие, не имелось многочисленного подготовленного запаса из числа «националов». Например, на начало Великой Отечественной войны в Средне-Азиатском военном округе (САВО) из 2,088 млн военнообязанных запаса 67,8% не были обучены военному делу и в большей своей части не владели русским языком. Резерв обученных военнообязанных, имевших военно-учетную специальность, в САВО не превышал одной трети. Очевидно, что похожая картина наблюдалась и в ЗакВО, и СКВО.

Итак, в военной кампании 1941 года потерпела поражение преимущественно «славянская» кадровая РККА. Но из-за особенностей введенного в 1938 году экстерриториального принципа организации срочной службы, Красная Армия в своих подразделениях в западных военных округах, главным образом в пехоте, имела большой процент «националов», среди которых значительная часть плохо владела русским языком, а, следовательно, была плохо адаптирована к несению воинской службы, особенно в условиях войны.

(Продолжение следует)

(1) Использованная литература

Безугольный А. Ю. Источник дополнительной мощи Красной армии. Национальный вопрос в военном строительстве в СССР. М., 2016.

Безугольный А. Ю. Опыт строительства Вооруженных сил СССР: Национальный аспект (1922—1945 годы). Диссертация на соискание ученой степени доктора исторических наук. М., 2019.

Безугольный А. Ю. Особенности призыва на военную службу представителей народов СССР накануне Великой Отечественной войны // Военно-исторический журнал. 2017. № 12. С. 11−18.

Синицын Ф. Л. Национальная политика СССР в Великой Отечественной войне (1941−1945). Пермь, 2009.

Синицын Ф. Л. Советская нация и война. Национальный вопрос в СССР. 1933−1945. М., 2018.

Дроздов К. С. Сталинград: военная машина Рейха против интернационала советских народов // Историческая память и российская идентичность / под. ред. В. А. Тишкова, Е. А. Пивневой. М., 2018. С. 185−202.