У Ирана нет мотивации на переговоры с «международным хулиганом» — интервью

Насколько серьёзны акции протеста в Иране? Приведут ли они власти страны к необходимости проведения экономических реформ или пересмотру внутриполитического расклада сил? Тегеран будет проводить более жёсткую политику или пойдёт на уступки американцам? Приведёт ли давление США к желанию Ирана обзавестись ядерным оружием? На эти и другие вопросы корреспондента EADaily в кулуарах проходившей в Нью-Дели международной конференции Raisina Dialogue — 2020 (14—16 января) ответила эксперт ПИР-центра Юлия Свешникова.

— Насколько серьёзны сейчас протесты в Иране? В последние месяцы там регулярно проходят протесты по самым разным поводам. Как они могут отразиться на политической системе Ирана?

— Ситуацию с Ираном невозможно воспринимать однозначно, потому что есть очень много разных факторов — и в плане внешней политики, и того, что происходит на внутриполитической сцене. Протесты, которые мы наблюдали в связи с крушением украинского «Боинга» из-за ошибки иранских военных, которые сбили пассажирский лайнер, — они далеко не первые. Наверное, отсчет нынешней волны протестов можно начать с декабря 2017 года, которые перетекли на январь 2018 года. Тогда причины были экономические. Следующая волна массовых протестов в Иране имела место в ноябре прошлого года, когда последовала отмена субсидий на топливо, произошло повышение цен на бензин. Это были очень массовые протесты, с участием представителей среднего класса.

В конце 2017-го и начале 2018-го — это были протесты, пожалуй, менее обеспеченных слоёв населения. Когда мы смотрим на внутриполитическую ситуацию, на социально-экономическую ситуацию в Иране, мы чувствуем напряжение. Экономические факторы гражданских протестов, наверное, будут определяющими, хотя необходимо отметить, что санкции США не являются основной причиной экономических неурядиц, которые Иран испытывает на себе. Они, безусловно, ухудшают ситуацию, но внутри страны есть понимание того, что текущие экономические проблемы связаны скорее с неудовлетворительным менеджментом экономики Исламской Республики. Санкции при этом только лишь ухудшают ситуацию, и они лишают власти «подушки безопасности», возможности как-то смягчать неэффективность внутреннего управления.

— На этом фоне можно ожидать каких-то реформ, изменений, в том числе политических? Как власть будет реагировать на эти протесты?

— На протяжении 40 лет своего существования Исламская Республика показывала высокий уровень гибкости, и часто приводят в пример иранский фракционизм как стабилизирующий фактор. То есть колебание политических элит, переход из одной группы в другую. Но в последнее время то, что мы замечаем на политической арене, это даже не сближение реформистов и консерваторов (традиционно политическую элиту Ирана разделяют на реформистов и консерваторов. — Ред.). Мы наблюдаем то, как реформистский дискурс переходит в более консервативный, происходит унификация этого дискурса в связи с внешним давлением. Естественно, происходит секьюритизация многих вопросов на внутриполитической сцене.

Мне кажется, в Иране складывается довольно нестабильная ситуация. И мы видим, что, даже когда протесты начинаются по экономическим причинам, люди затем постепенно переходят на политические лозунги, выдвигают требования отставки правительства. Причем под правительством теперь понимается не только президент страны, который изначально в институциональном плане представляется политически уязвимой фигурой в иранской системе власти, но и под удар подпадает институт верховного руководителя ИРИ — персонально духовный лидер аятолла Сейид Али Хаменеи.

— Можно ли ожидать на этом фоне каких-то шагов Ирана, чтобы найти компромисс с американцами, европейцами и облегчить санкционный режим, поправить ситуацию в экономике? Или Иран будет продолжать гнуть свою жёсткую линию?

— Думаю, если рассматривать Иран как прагматичного и рационального актора, а, считаю, именно так и стоит делать, тогда следует говорить о непредсказуемости администрации Дональда Трампа, нежели об иррациональности иранского правительства.

Не очень похоже, что на данный момент власти готовы идти на переговоры. Давайте будем полагаться на примеры. Что случилось в ситуации с убийством генерала Касема Сулеймани? Иран не мог не ответить — как по внутриполитическим причинам (люди требовали мести), так и по внешнеполитическим. Иран не мог пропустить такую пощечину, не ответив на неё. По сути, это было убийство национального символа. Иран ответил, но как он ответил? Удалось обойтись без человеческих жертв, по крайней мере, согласно официальной информации, американские военные заблаговременно укрылись в убежищах до нанесения ракетного удара по двум базам в Ираке. И после этого Иран дал понять, что настроен прекратить углубление эскалации. И примирительный тон Трампа сразу после этого говорил о том, что если каких-то других инцидентов не произойдет, то конфликт можно считать исчерпанным.

В 2015 году Иран заключил с шестью мировыми державам, включая США, Совместный всеобъемлющий план действий (СВПД) по ядерной программе Тегерана. США его не соблюдали, по сути, вели себя как международный хулиган. И в данный момент европейские страны запустили механизм разрешения противоречий, против чего возражали эксперты. Существовала ядерная сделка, и, как правильно сказал ранее министр иностранных дел Ирана Мохаммад Джавад Зариф: «Я не заключал сделку как Джавад Зариф с Джоном Керри, я заключал эту сделку как министр иностранных дел Ирана с госсекретарем США». Это было международное соглашение, которое всем следовало уважать и выполнять. И иранцы наблюдали, как США не уважали, не соблюдали условия этой сделки, вышли из неё и, более того, начали давить на европейские страны — участницы данного соглашения. Что остается делать Ирану? 15 инспекций МАГАТЭ подтвердили, что Иран соблюдает соглашение, поэтому в данной ситуации идти на какие-то дополнительные переговоры, думаю, никто не настроен.

Недавно был твит от Саида Джалили (был переговорщиком по иранской ядерной программе в период президентства Махмуда Ахмадинежада): «Как правильно мы сделали, что никакого соглашения не заключили. Если бы и ваша администрация ничего не подписала, сейчас бы мы не сталкивались с такими последствиями, с которыми нам приходится иметь дело».

Думаю, что у Ирана сейчас очень слабая мотивация идти на какие-либо переговоры — это раз. Второе — не стало султана Омана Кабуса бен Саида, который выступал одним из переговорных каналов конфиденциального характера между иранцами и американцами. Султан был своего рода медиатором. И мне кажется, это довольно большая потеря для данной ситуации. Но в целом, если идти на какие-то переговоры сегодня, нужно уже согласовывать ряд позиций не по ядерной программе.

Я не раз говорила о том, что ядерная программа Тегерана не была основной причиной противоречий между Ираном и США. Противоречия эти системные, и они не решаются сделкой о каком-то вопросе, который не настолько беспокоит стороны. Иран не имеет ядерного оружия, не стремится к его приобретению, и поэтому ядерная сделка 2015 года изначально мне казалась фарсом. Поэтому нужно вести переговоры по ряду вопросов.

— Вы говорите, что Иран не стремится к обладанию ядерным оружием. Но на фоне такого сильного давления со стороны США и их союзников в регионе на Иран у него может появиться мысль, что единственное условие, при котором с ним будут считаться и при котором он может не бояться за свою безопасность, — это наличие ядерного оружия, например, как у КНДР?

— Да, иранцы не раз, думаю, обращались к этому примеру, размышляли над ним, мол, давайте посмотрим, у нас нет ядерного оружия, а на нас оказывается такое давление, у Северной Кореи есть — и Трамп ведёт переговоры с Ким Чен Ыном. Но я не заметила изменения позиции в Иране в вопросе создания ядерного оружия. И эта позиция существует там давно, она превалирует. Я не говорю о том, что нет каких-то маргинальных точек зрения, что Ирану необходимо обзавестись атомной бомбой. Но в целом, мне кажется, превалирующая позиция одна и та же. Иран не стремится к приобретению ядерного оружия. Возможно, существует настрой на то, чтобы получить пороговую способность к приобретению ядерного оружия. И это скорее видится иранцам как дополнительный инструмент для сдерживания давления со стороны США.

К тому же вряд ли в текущих условиях кто-то собирается применять ядерное оружие. Мы пронаблюдали на примере Индии, Пакистана и Северной Кореи, что ядерное оружие не предопределяет взаимоотношения конкретной страны с другими членами международного сообщества. Но то, что происходит сейчас, вот эти вот пять этапов, которые Иран предпринял для ограничения своих обязательств по ядерной сделке, они опять же не направлены на создание ядерного оружия. Они скорее несут какой-то месседж о том, что мы ждём от европейцев действий, которые не были ими до сих пор предприняты.

И можно Иран в чем угодно обвинять, но глава МИД ИРИ Зариф очень правильно расставил все по местам в своей речи на конференции в Нью-Дели. То есть Иран практически ничего не получил от ядерной сделки. Так почему он должен её соблюдать?