«Деликатный вопрос» Нжде: «Цехакрон» и конструирование армянской диаспоры

Последние события в российско-армянских отношениях продемонстрировали кризис культурной идентичности в расходящихся трактовках общего исторического прошлого. В центре внимания оказалась личность Гарегина Тер-Арутюняна (1886−1955), более известного под партийным и литературным псевдонимом как Нжде. В первой и второй частях данной статьи мы рассмотрели актуальные политические процессы, связанные с его именем и разобрались в исторических перипетиях. В третьей части речь пойдет о месте идеологии «Цехакрон» Нжде в конструировании армянской «диаспоральной нации».

Биография Гарегина Нжде — этого новейшего «национального героя» Армении вместе с историей партии «Дашнакцутюн» — делится на два периода. Первый, «героический», связан с «боевой» историей партии в трансграничной армянской национальной революции. Второй, в эмиграции, «прозаический» и «идейный» связан с двумя проблемными эпизодами, по которым у нас предъявляют «претензии» к Нжде. Это служба в годы Второй мировой войны агентом разведки нацистского Третьего рейха и создание в 1930-е годы специфической идеологии армянского национализма, которой Нжде дал название «Цехакрон». Именно она послужила для создания такого специфического образования, как современная армянская нация в рассеянии.

Крушение идеалов и поиск идентичности

После Лозаннской конференции 1922−1923 годов армянский вопрос сходит с международной повестки дня. Ведущему актору армянской трансграничной национальной революции — партии «Дашнакцутюн» — после Лозанны пришлось признать этот факт на своем десятом Всемирном конгрессе, состоявшемся в Париже с ноября 1924 года по январь 1925 года. Этим событием — десятым съездом, и завершился «революционный» и «боевой» период в истории трансграничной армянской партии «Дашнакцутюн». По его итогам «Дашнакцутюн» выглядела потерпевшей тотальное поражение на всех ее фронтах. К тому времени организация партии «Дашнакцутюн» с ее исполнительными органами, руководством и первичными организациями по причине геноцида армян исчезла в кемалистской националистической Турецкой республике. Стамбул перестал быть культурным и прочим центром турецкого и трансграничного армянства. Что касается бывшего российского Закавказья, то история независимой Армянской республики с 1918 по 1921 год была полностью идентична здесь истории партии «Дашнакцутюн». В независимой Армянской республике «Дашнакцутюн» действовала не только как формальная политическая и парламентская партия, обладавшая всей полнотой государственной власти, но и как партийно-политическая сила, использовавшая свои трансграничные партийные ресурсы для укрепления независимого Армянского государства.

По факту «Дашнакцутюн» и была независимой Армянской республикой. Так, например, четыре главы правительства независимой Армении все были из рядов партии «Дашнакцутюн». Правительственные кабинеты формировались либо полностью дашнакскими, либо в отдельных случаях — коалиционными, но с подавляющим преобладанием этой партии. Сформированный на основании всеобщих выборов конца июня 1919 года парламент Армении в своем составе из 80 избранных представителей имел 72 члена «Дашнакцутюн».

В такой ситуации крах дашнаков осенью 1920 годов с поражением в войне с кемалистской Турцией и сдачей большевикам выглядел мгновенным и обвальным по всем направлениям. Правда, какое-то время дашнаки рассчитывали на легальную деятельность в советской Армении в составе «советской оппозиции». Так, соглашение о советизации от 2 декабря 1921 года предусматривало, что два «левых» дашнака будут участвовать в новом руководстве страны. Однако надежды эти, как показали события двух последующих месяцев, были мнимыми. Февральский 1921 года мятеж дашнаков лишь подтвердил, что их место в Советской России — это концлагерь, тюрьма, либо, как промежуточный пункт к ним, — подполье. В июле 1921 года представители «Дашнакцутюн» еще вели в советском посольстве в Риге переговоры с большевиками о будущем советской Армении и своем месте в ней. Но на переговорах дашнакам ясно дали понять, что они являются полными политическими банкротами и большевики в советской Армении не нуждаются в их услугах на любом поле деятельности. Если до конца 1920-х годов «Дашнакцутюн» имел еще какой-то доступ к советской Армении по своим подпольным каналам, то в 1930-х годах эта возможность была полностью закрыта.

Поэтому для того, чтобы сохраниться в политическом пространстве, «Дашнакцутюн» пришлось кардинальным образом перестраивать свою деятельность в направлении взаимодействия с армянскими диаспорами. С начала 1925 года и далее деятельность «Дашнакцутюн» связана исключительно с созданием в диаспорах новой зарубежной армянской светской национальной идентичности — фактически, диаспоральной армянской нации. Этот процесс шел в специфических условиях диаспоры и в шлейфе катастрофы геноцида армян в Османской империи.

На начальном этапе армянская диаспора представляла из себя сообщество культурных групп с фундаментальными различиями:

— с разными региональными идентичностями;
— с принадлежностью к разным христианским конфессиям: Армянской Апостольской церкви, Римско-католической церкви и протестантантизму;
— с разными языками: армянским, турецким и диалектами;
— с различиями по роду занятий и классовой принадлежности, по социальному статусу: беженцы, ассимилированные элиты, спасшаяся армянская интеллигенция и отдельные интеллектуалы в принимающих странах;
— с разной политической лояльностью или полным отсутствием политичности, как таковой;
— с разными культурными влияниями принимающих стран.

Т. е. исходные условия были достаточно пестрыми.

Эти различия предстояло преодолеть, и из этих культурных сообществ, в основе которых на старте преобладали различия, предстояло сформировать армянскую нацию в диаспоре с относительно целостным трансграничным культурным сообществом, обладающим коллективным сознанием и надграничной армянской национальной идентичностью. Т. е. предстояло создать трансграничную культурную группу с модернизированной в своей основе идентичностью. В итоге в диаспоре это модернизированное «армянство» было либо создано, либо усилено, вытеснив внутренние различия и различия между общинами разных принимающих стран.

Бежавшее из «советизированной» Армении руководство «Дашнакцутюн» за рубежом в диаспоре вынуждено было иметь дело с армянскими беженцами, обладавшими дефицитом политического сознания, с сильной региональной и религиозной идентичностью, слабым наднациональным чувством и с ограниченным знанием армянского языка или даже с полным его незнанием. Партии пришлось противостоять достаточно сильной оппозиции со стороны консервативного армянского духовенства и местных сообществ, подозрительно относившихся к политическим партиям и их светскому и национальному мировоззрению. Здесь на пути создания «диаспоральной нации» актив «Дашнакцутюн» обнаружил два препятствия, воспринимаемые, как угрозы. Это погружение в местные интересы, именуемое «местничеством», и добровольная ассимиляция. Тема борьбы с «местничеством» во имя единой национальной идентичности оставалась в программе «Дашнакцутюн» вплоть до конца 1980-х годов, настолько она была актуальна. Что касается ассимиляции, то она остается постоянной угрозой. Диаспора — это своего рода ненормальность, отклонение, которое должно быть исправлено временем. Для противодействия этой перспективе наблюдается сознательное усилие не ассимилироваться, по меньшей мере — не полностью, в принимающее общество.

Новые ориентиры

После 1925 года партия «Дашнакцутюн» в диаспоре приступила к осуществлению программы национальной мобилизации прежде всего с опорой на молодежь сообществ армянских беженцев. Пропаганда партии предлагала армянской молодежи два идеала: национализм и социализм. В результате новое поколение армянских трансграничных сообществ выросло знающим армянскую культуру, в ядре своем говорящим на языке и идентифицирующим себя с армянской нацией. За этим следовала приверженность вопросам социальной справедливости.

Все армянские национальные организации в диаспоре с момента старта в середине 1920-х годов процесса создания армянской «диаспоральной нации» были едины в вопросе о том, что представляет собой современная армянская идентичность. Язык стал ключевым маркером. В западной диаспоре в Европе и Америке — идеализируемым, но не используемым. Далее следовали знание и гордость своей историей, приверженность общему «армянскому делу», включая освобождение потерянных земель в Турции, возвращение на Родину, т. е. в Западную Армению, активизм в той или иной степени и форме или участие в армянских общественных организациях, принадлежность к Армянской апостольской церкви или по крайней мере к Армянской католической или протестантской конгрегации, слабо выраженная вера в социализм и сильное антитурецкое или антитюркское чувство. Здесь следует отметить, что армянские протестанты и католики сыграли важную роль в отделении национальной идентичности от домодернизированной религиозной армянской идентичности, тем самым косвенно укрепляя светский национализм армянских политических партий.

Перечисленные нормы через культурные механизмы распространялись в диаспоре, пока не стали трансграничными и всеобщими. В результате трансграничная армянская диаспора создала трансграничную идентичность воображаемой идеализированной духовной Родины. Это «воображаемое сообщество» пребывает где-то между страной своего пребывания и мыслимой идеальной Родиной.

В случае с «Дашнакцутюн» в идентичности еще предполагалось освобождение Армянской ССР от советского ига, порой понимаемого как «русского». Идеология дашнаков рассматривала советское владычество над Арменией и советских последователей в армянской диаспоре как врагов, критикуемых даже больше, чем тюркизм или Турция. «Армянское дело» у дашнаков трактовалось, в первую очередь, как освобождение Армении от советско-русского ига. И лишь за этим следовало требование признания геноцида и лозунг освобождения потерянных земель от Турции.

Националистические лидеры в диаспоре осознали важность армянского языка как ключевого культурного маркера, вокруг которого можно было бы строить и закреплять современную армянскую идентичность. Учитывая ее светскость, религия и армянская церковь уже не могли быть средством консолидации. Поэтому именно армянский язык стал использоваться как общий маркер и как объединяющее средство. За таковое в диаспоре был выбран стамбульский вариант армянского языка. Использование турецкого языка в беженском сообществе было осуждено, а носители турецкого языка третировались. Чтобы быть армянином, нужно было говорить по-армянски. Любой другой язык принимающего общества на Ближнем Востоке стал считаться вторым языком.

В западных диаспорах — во Франции или Соединенных Штатах — ситуация с языковой проблемой была сложнее. Еще до Первой мировой войны сохранение здесь в местных диаспорных сообществах армянского языка стало проблемой. Поэтому в западных сообществах диаспоры армянский язык приобрел осознаваемую символическую духовную ценность, а не как реальное средство коммуникации.

Ливан как эталон для армянской трансграничной идентичности

Эталонным примером создания трансграничной нации в диаспоре стал Ливан, где после геноцида 1915 года собрались тысячи армянских беженцев. Близкими ливанским оказались процессы в соседней Сирии и Египте. В рамках деятельности одного поколения в 1930-е годы армянская община в Ливане сумела создать чувство трансграничной национальной идентичности и политически интегрированное армянское сообщество. Бейрут вплоть до гражданской войны в Ливане 1970-х годов оставался мировой «столицей» армянской диаспоры с точки зрения руководства ею и формирования надграничной культуры.

Важнейшим элементом процесса национальной мобилизации и конструирования идентичности в диаспоре стало национальное образование. Ливанская внутренняя конфессиональная система управления государством дозволяла довольно много внутренней общинной автономии. Ливанские армяне воспользовались этой местной особенностью. Армянские организации в Ливане легально контролировали общинные школы в большей степени, чем само ливанское государство. А сам образовательный совет ливанской армянской школы собственно контролировала партия «Дашнакцутюн». На практике направляемые партией школы были созданы в многочисленных диаспорных общинах Ливана. Преподавателями этих школ обычно были партийные работники или связанные с партией лица, а учебные программы и учебники была составлены армянской националистической и светской интеллигенцией по партийному заказу. К 1937 году у ливанских армян было 16 начальных и средних школ, в которых обучалось 4,6 тыс. учащихся.

Политическая элита «Дашнакцутюн» считала себя хранителями и интерпретаторами армянской политической и культурной идентичности. Целью этих ливанских армянских школ было создание нового поколения армян по образу тех, кого партия предъявляла «истинными армянами», т. е. лицами, знающими свою историю и культуру, свой родной язык и преданными идеалам армянского национализма.

Процесс конструирования нации на Западе

Национальная консолидация в рамках армянской диаспоры также имела место и в Европе, и в Северной Америке, но в рамках комплекса проблем, отличающегося от такового на Ближнем Востоке. В армянской диаспоре за пределами Ближнего Востока предпринимались аналогичные попытки воспитать молодежь в элитарной армянской среде похожими, но все же другими методами. В отличие от Ливана, в Европе, США и Канаде армянские общинные школы не могли существовать самостоятельно — вместо государственных школ. Поэтому армянское образование на Западе должна была обеспечить система дополнительного обучения в форме субботних или воскресных школ для детей или вечерних классов для взрослых.

К 1932 году в США насчитывалось 60 армянских школ с 5 тысячами учеников и одной сотней учителей. Школы в основном управлялись добровольцами и неподготовленными и непрофессиональными кадрами учителей. Тем не менее и эти учебные заведения передавали какие-то базовые знания армянской истории и религии, а также минимальные знания армянского языка. В целом диаспоральной элите и здесь удалось создать ядро преданных армян с национальным видением.

Положение с армянскими школами начало улучшаться в США в некоторых крупных армянских диаспорных общинах только в 1960-х годах с созданием профессионально управляемых частных дневных армянских школ. В них велось преподавание по государственному учебному плану, к которому были добавлены армянские предметы. Эти армянские школы находились уже не под контролем партии «Дашнакцутюн» или светских образовательных советов, а под управлением соответствующих частных организаций, выступающих как НКО.

Несмотря на свои ограниченные возможности, армянские школы на Западе сыграли важную роль в формировании национальной идентичности у армян в диаспоре. Основная группа людей, которая обозначала армянскую идентичность в диаспоре, в какой-то степени была осведомлена об армянской истории и культуре, если не о языке.

Армянские общины на Западе не могли использовать язык в качестве маркера идентичности в той же степени, что и на Ближнем Востоке. Это привело к серьезным разногласиям внутри европейской и американской диаспор в отношении связи языка и идентичности. Вопрос ставился так: насколько важно знать армянский язык, чтобы быть армянином? Вопрос был разрешен через добавление маркера «религия». В таких общинах на Западе Армянская апостольская церковь, контролируемая мирянами и армянскими политическими партиями, заменила язык в качестве ключевого культурного обозначения «армянства».

Тем не менее армянские иммигранты, как и иммигранты вообще, в западных обществах имели гораздо больший выбор отказаться от армянской идентичности и от проекта национального строительства или поддержания армянской партийной элиты. Кроме того, конкретно в США армянскому трансграничному национализму пришлось прямо столкнуться с интегрирующей американской идеологией, сознательным конструированием американской нации. Между тем, армянская община в США стала крупнейшей по численности в диаспоре. Эти обстоятельства и породили в 1930-е годы идеологический зигзаг в «Дашнакцутюн» в ситуации создания трансграничной диаспоральной армянской нации в Северной Америке.

Ошибка Нжде

Гарегин Нжде предложил созданную им идеологию «Цехакрон» для практического использования в национальном строительстве в Северной Америке. «Цехакронизм» Нжде стал одним из примеров мобилизации «Дашнакцутюн» молодого поколения армян в конкретных условиях США и Канады в 1930-е годы. Своим «цехакронским движением» Нжде пытался противостоять «всепоглощающему, ассимилирующему свойству американской среды». Это был неудачный эксперимент.

После 1932 года Гарегин Нжде, переезжая от общины к общине в США, создавал ячейки «Цехакрон» среди активной армянской молодежи. По преобладающей враждебной в отношении идеологии Нжде трактовке, термин «Цехакрон» происходит от соединения двух слов: «расы» и «религии». «Цехакрон» означает своего рода «религиозную приверженность расе (роду, племени)». Нжде поставил цель навязать идеологическими средствами североамериканской армянской молодежи четкие представления о национальной идентичности. Пропаганда Нжде изначально имела некоторый успех, в основном благодаря его харизматической личности. Но она не смогла сохранить импульс в долгосрочной перспективе. Достаточно быстро Нжде был исключен из «Дашнакцутюн» за свои теорию, вызывающую ассоциацию с экстремистскими и расистскими взглядами не только национал-социалистов, но и белых расистов в США. Кроме того, Нжде предложил партии «Дашнакцутюн» отказаться от ключевого элемента ее идеологии — «социализма» в его социал-демократической трактовке. В конечном итоге молодежная организация в США, которую Нжде помогал создавать, была переименована в «Армянскую федерацию молодежи».

Основной причиной нейтрализации идеологии «Цехакрона» Нжде стало то, что после захвата аудитории и переконструирования идентичности, идеология армянской диаспоры стала консервативной силой. Будучи консервативной, эта идеология пытается сохранить и защитить новую, ставшую традиционной армянскую идентичность в диаспоре от ассимиляции и социальных изменений. А любые идеологические новшества подрывают стойкость имеющегося конструкта.

Кроме того, как оказалось, проект вождистского «Цехакрона» Нжде оказался несовместим с общей тенденцией развития армянской политики в диаспоре. В «диаспоральной нации» возникло два разных типа политики. Одна, традиционная — по-прежнему была общинно-ориентированной партийной политикой. Другая, современная — это новая профессиональная политика с проведением кампаний, лоббированием и созданием сетей в политической системе принимающих стран. Эти два типа политики в диаспоре конкурировали и дополняли друг друга. Примером здесь могут стать отношения между «Дашнакцутюн» и базирующейся на Вашингтон лоббистской группой Армянского национального конгресса Америки (АНКА). На фоне общих политических тенденций попытка Нжде выглядела «местничеством», с которым и боролась партия «Дашнакцутюн», как с постоянной угрозой.

При этом диаспора, как ни посмотри, — это своего рода ненормальность, отклонение, которое должно быть исправлено ходом времени. С перманентным кризисом армянской диаспоры связана, например, известная вспышка армянского международного терроризма, который занимал центральное место в жизни диаспоры в течение примерно десятилетия до середины 1980-х годов. Это движение стремилось вывести армян диаспоры из их оцепенелого состояния и вернуть армянский вопрос в повестку дня мировой политики.

Два типа идентичности

Что касается армян СССР, то яростная оппозиция «Дашнакцутюн» режиму в советской Армении привела к тому, что диаспора сформировала собственную коллективную армянскую национальную идентичность независимо от Армянской ССР. Параллельно и независимо друг от друга в Советской Армении формировалась одна армянская нация, а в диаспоре — другая. Идеология в диаспоре, несмотря на заявленную претензию быть паннациональной, таковой никогда не являлась, поскольку не затрагивала Советскую Армению.

В итоге, в период между началом 1920-х и концом 1980-х годов сформировались и укрепились два разных типа армянской национальной идентичности, связанных с теми условиями, в которых они возникли или лучше сказать — «конструировались». В Советской Армении и в диаспоре армянская идентичность укреплялась, а нация строилась с помощью различных механизмов. Открытый национализм идеологии диаспоры был совершенно несовместим с общей идеологической и культурной атмосферой Советского Союза. В период с середины 1930-х и до конца 1940-х годов начисто отсутствовало какое-либо взаимодействие между диаспорами и Советской Арменией. В этом отношении в параллельном создании двух разных национальных идентичностей не было никакого взаимодействия или диалога, а была конкуренция и бессодержательная взаимная враждебная пропаганда.

Однако ситуация изменилась в эпоху перестройки и в постсоветский период. Две армянские нации — одна в Закавказье, другая в диаспоре — стали контактировать и взаимодействовать. Их идентичности стали влиять друг на друга. В этих условиях в независимой Армении и «вспомнили» о «Цехакроне» Нжде — тупиковом эксперименте в отношении инструмента строительства армянской «диаспоральной нации» в условиях мигрантских наций США и Канады.

Национальная идентичность, как и другие формы коллективной идентичности, является изменяющимся феноменом. Мертвый цветок «Цехакрона», привитый к существующему «дереву» в прошлом «советской» армянской нации, в постсоветской Армении обещает принести изменения в ее меняющуюся идентичность. «Цехакрон» был создан в 1930-е годы для укрепления диаспоральной общины, которой из-за особенности местных условий угрожала быстрая ассимиляция. Подобного рода опасности начисто отсутствуют в постсоветской Армении с ее достаточно гомогенным по национальному составу обществом. В этих условиях формируемая реанимированным «Цехакроном» крайняя националистичность является тем дополнением, которое как раз и отсутствовало в идентичности сформированной армянской нации в Армянской ССР.

См. Razmik Panossian. The Armenians. From Kings and Priests to Merchants and Commissars. London, Hurst & Company, 2006.