«Мама, это роботы?»: дети Донбасса под артобстрелом и снайперским огнём

8 мая 2019
21:40

Донецкий прифронтовой поселок Александровка разделен с удерживаемой ВСУ Марьинкой только заминированной балкой в 500 метров, спасающей от атак, но неспособной уберечь от обстрелов. Улица Ленина, идущая из Александровки в Марьинку, на украинской стороне упирается в Щуровский террикон, с которого солдатам ВСУ видно все, что происходит в окрестностях. В Александровку на протяжении нескольких весенних месяцев я приезжала несколько раз, и каждый раз тут было неспокойно — строчили пулеметы, что-то грохотало, а в последний приезд мы и сами попали под обстрел, выезжая от мирной жительницы, чей дом находится в «серой» зоне. До войны Александровка жила сельским хозяйством, а сейчас в полях регулярно сеют не хлеб, а металл, да и сами поля заминированы.

По правилам военного времени

Война породила особый тип руководителей на местах, которые в критической ситуации оказались готовыми взять на себя недюжинную ответственность за жизнь прифронтовых территорий. В Александровке таким человеком оказался Константин Чалый. Уже с порога его кабинета понимаешь, что попал не в рядовую поселковую администрацию, а практически в военную комендатуру. Одна стена полностью заставлена прилетавшими в поселок снарядами. После войны Чалый мечтает создать в Александровке музей о зверствах украинской стороны, и это — часть будущей экспозиции. У каждого находящегося в кабинете снаряда есть своя мрачная история.

— Вот это в июне 15 года по нам ударил «Ураган», прилетело штук 8, все кассетные. Один из них попал на улицу Кирова, погибло два человека. 19-летнего парня убило шрапнелью, также погибла 64-летняя женщина, приехавшая в Александровку в гости с Текстильщика. Другой «Ураган» торчал в огороде рядышком. Эта 120-я мина прилетела на улицу Школьную, попала в дом, ее хвостовик мы обнаружили в спальне. СПГ к нам летят постоянно. «Град» прилетел 21 января 2015 года, ровно 40 «градин» легло по Школьной, 133 — дом разбило. Слава богу, тогда никто не погиб. Есть здесь и «Шмели», термобарические противотанковые гранатометы. Когда сюда заходил «Правый сектор»*† (запрещенная в России организация. — EADaily), он ими пытался уничтожить наш пассажирский автобус. Совсем недавно к нам прилетела вот эта противотанковая управляемая ракета, она упала по улице Кирова, 8, повредила приусадебный участок, — показал Чалый, по памяти называя даты и подробности обстрелов.

В поселке сейчас, как рассказал Чалый, есть одна действующая школа, в которой учится чуть больше 200 человек, амбулатория, садик и почта. Сейчас в Александровке живет 3500 жителей, при этом две трети поселка относятся к социально незащищенным слоям населения — многодетные семьи, пенсионеры. Работать в некогда сельскохозяйственной Александровке сейчас негде.

— У нас 12 магазинов, четыре соцобъекта, из четырех больших фермерских хозяйств осталась одна маленькая ферма. Засеяно — ноль, вспахано — ноль, все под боевыми, все заминировано. Буду добиваться разминирования хотя бы пары полей на корма. Хозяйство и так страдает, две мины попало в стадо, коров порвало, поголовье пока что не восстановилось. И стога пожгли зажигалкой, фермер бедный тут чуть не плакал после этого, — говорит Чалый.

Боевая обстановка здесь почти всегда стабильно напряженная. ВСУ обстреливают поселок из «Утесов», гранатометов, минометов и БМП, бьют по жилым домам. Страдает даже восточная часть поселка, которая считается более безопасной. Несколько месяцев назад здесь, как рассказал Чалый, чуть не погибла беременная женщина, которая успела выскочить за секунды до попадания. Но, вопреки всему, поселок продолжает жить и восстанавливаться.

За время войны в Александровке погибло 20 человек, и это сравнительно немного, учитывая плотные артобстрелы, которые пережил поселок. Очень много людей, как отмечает Чалый, погибают от стресса, от обострения хронических заболеваний после сильных бомбардировок:

— Каждый обстрел у нас тут кто-то умирает из-за стресса — в месяц порядка 8 человек. Мы находимся в низине и, как большое ухо, все слышим. И сильные раскаты не все переживают. У нас был случай, когда не выдержало сердце даже у молодого человека.

До войны Чалый, который теперь чуть ли не поименно знает каждого жителя поселка, возглавлял один из угольных отделов большого предприятия. С началом боевых действий он стал активно помогать ополчению.

— Как раз в то время в Славянске было много убитых и раненых, мы помогали, собирали целые машины необходимой помощи на свои деньги, принимали беженцев, эвакуировали народ. А когда первые снаряды накрыли Александровку (это было 13 июля 2014 года, тогда с украинской стороны прилетел полный пакет «Града») и произошел первый крупный исход людей, мы уже здесь занялись помощью и вывозом раненых, которых тогда было много, — вспоминает Чалый.

Местная власть в это время разбежалась, и жители поселка оказались брошенными, была парализована работа полиции, коммунальных служб.

— Мы как самая западная точка оказались отрезанными от внешнего мира, у нас была одна дорога жизни, которая соединяла поселок Александровку и микрорайон Тихий. Она обстреливалась минометами, потому что через нее проходили высоковольтные линии, которые Украина старалась повредить. У нас возникла инициативная группа из 12 человек, мы сплотились и начали помогать людям чем только могли. Из 12 человек нашей группы в живых осталось семеро. У одного вообще погибла семья. Дальше я служил в рядах ополчения, занимались Марьинским районом, его жизнеобеспечением, раздавали бесплатный хлеб, муку, сахар, крупы. Магазины тогда не работали, и людям нечего было есть, мы смотрели по домам, чтобы никто не голодал. Так вот сразу и не объяснишь, чем мы занимались, столько работы тогда проделали, мы были тут и полицией, и медиками, и электриками, и водопроводчиками, и даже роды по ночам принимали. Когда в 15 году встал вопрос о назначении главы администрации, решили выбрать меня. Я думал, что годик побегаю, пока война не закончится, но вот уже четыре года на этом месте проработал. Занимаемся тем же самым, но не под боевым флагом — восстанавливаем мирную жизнь, оказываем посильную помощь людям, — рассказал Константин Чалый.

Сейчас для него самыми главными являются три проблемных вопроса — восстановление жилья, сельского хозяйства и рабочих мест.

— Восстановления пока что не предусмотрено из-за того, что мы — прифронтовой район, постоянно идут боевые действия, но временный материал (лес, пленку для окон) мы получаем по гуманитарной линии. Детвора напугана, мы стараемся их вывозить и в бассейн, в планетарий, в кино, в цирк — куда только можно. Результат есть: на базе нашего клуба действует хореографический кружок. Девочка Карина закончила училище и занимается детьми, к нам едут учиться даже с Петровки. Мы бы смогли достичь большего, если бы у нас отремонтировали клуб, потому что он холодный, там нет отопления, окна выбило «Градом» и полноценно заниматься можно только в летнее время. И если мы спортзал отремонтируем, то сможем запустить больше кружков.

В Александровке есть действующий храм имени благоверного князя Александра Невского, где Константин Чалый служит еще и пономарем. Он говорит, что в этом храме 10 лет правил старец Зосима, первооснователь двух монастырей в Угледаре.

— Сейчас храмом правит его духовное чадо — протоирей Владимир, он хоть и молодой священник, но непростой, ни одной литургии, ни одного воскресенья не было пропущено им за время войны даже в самые страшные ее дни. Службы долгие, монастырские, начинают в девять, заканчивают в час — в два, — рассказывает Чалый.

Отец Владимир не может общаться с журналистами без благословения, но он радушно отводит нас в трапезную, где тогда шли приготовления к Пасхе, поит отваром из липы, кормит абрикосовым вареньем, которое приготовили здесь же, при храме. В трапезную может прийти любой человек, и его без лишних вопросов накормят бесплатным обедом.

Жизнь на «нейтральной» полосе

Самые обстреливаемые улицы Александровки находятся на западе, до ВСУ — рукой подать. С террикона они видят все передвижения, от этого становится неуютно и хочется побыстрее скрыться из зоны видимости. Здесь, в милом светлом домике, расположенном фактически на фронте, живет Даша со своим двухлетним сыном. Даша — статная молодая женщина. Она все время войны прожила в Александровке, выносила и родила крепкого и здорового сынишку Женю. В ее разговоре, походке, в умении себя держать чувствуется внутренняя сила. Создавать видимость этой силы в обычной жизни могут многие женщины, но пережить то, что пережила Даша, сохранив лоск и самообладание, дано не каждой. К сожалению, она не показывает лица, и на это у нее есть веские причины, как у многих людей, живущих в прифронтовой зоне. Когда мы впервые познакомились с Дашей, она приняла нас настороженно, сказала, что имела опыт общения с журналистами и этот опыт был не самым положительным.

— Приехали ко мне как-то корреспонденты, представляющие один из благотворительных фондов, посмотрели, пообщались со мной, а потом выставили меня бедной и несчастной. Хотя у меня все хорошо было бы, если бы не война, — говорит она.

На прифронтовых окраинах живут закаленные и гордые люди, и даже если им тяжело, они чаще всего не говорят об этом. А жить на войне тяжело. Сюда даже просто в гости приезжать страшно. Чаепитие и игры с ребенком прерываются начавшейся близкой автоматной стрельбой по беспилотнику, который кружит над Дашиным огородом.

— Что это? — спрашивает маленький Женя.

— Это роботы, они собак в огороде гоняют, — отвечает Даша сыну.

По словам Даши, стреляют здесь практически каждый день с редкими перерывами. Причем автоматная перестрелка уже воспринимается как норма.

— Если стреляют только автоматы, значит, нам выдалась спокойная ночь. Мы к ним привыкли. Это для нас, как горн для пионеров, созывающий на завтрак, обед и ужин, — говорит женщина.

Она не выезжает отсюда, потому что, вопреки всему, чувствует себя в безопасности в собственном доме.

— Как бы ни было тяжело, я всегда возвращаюсь назад. В 14 году я жила на Гвардейке, потом в поселке Победа. С Победы я только выехала, как хозяйка моей квартиры сообщила мне, что туда было прямое попадание. Дома я спокойна, я все слышу, вижу, а там все чужое, там еще страшнее. Страшно и тут, но уже выработалась привычка.

Подвал в доме у Даши есть, но за всю войну она пряталась в нем три раза.

— Я содрогаюсь от одной только мысли, что нас завалит и никто нас не станет искать. У меня спальня более-менее защищенная, там мы и пережидаем обстрелы. Это чудо (кивает на играющего рядом сынишку) у меня вообще выросло на всех этих звуках. Он один-единственный раз за два года испугался, потому что выключили свет. А так он воспринимает обстрелы как природное явление, с которым нужно мириться. Я, конечно, не говорю ему, что такое война, рассказываю о роботах и дядьках, вышедших на охоту.

Даша не верит в благородные цели этой войны, иначе она бы уже закончилась:

— Это все не настоящее, это просто отмывание и набивание. Раньше комендантский час был нормальным явлением, а сейчас — просто ущемление прав. В городе салюты, праздники и развлечения, а у нас комендантский час, когда мы должны сидеть по норам. Это уже не война, а бизнес, который прикрывается войной. Поставка угля из России как шла на Украину, так и идет. Все это цирк.

В «серой» зоне, то есть в той самой нейтралке между блокпостами противников, живет Марина с мужем и дочками — младшей, Лере, 7 лет. Девочки любят сказки про принцесс и боятся обстрелов. Лера ходит как раз в тот самый танцевальный кружок, о котором рассказывал Чалый. Завоевывает медали, украшающие ее детскую комнату.

Сколько было попаданий рядом с их домом и в сам дом за время войны, Марина сказать не может, она сбилась со счета, но сейчас ее домик держится только благодаря установленным с одной стороны подпоркам. То тут, то там следы войны — рваное отверстие в комнате, застрявшая крупнокалиберная пуля в стене дома, ДСП на месте дверного проема.

Чтобы пройти в гости к Марине, живущей по соседству с Дашей, нужно пройти паспортный контроль — на блокпосту проверяют документы.

— Вот это да, как это вас к нам занесло из Рязани, а мы ваше училище десантное знаем, — удивляется ополченец, проверяя мой паспорт и прописку.

На Щуровском терриконе, который виден нам совсем близко, находятся снайперские позиции. Марина волнуется, потому что новые люди всегда вызывают подозрение и с легкостью могут стать мишенью для стрелка. Женщина не хочет показывать лица в СМИ по той же причине — она опасается снайпера и избегает какой-либо публичности. Марина работает на единственной оставшейся тут ферме, ходит пешком, проходя мимо полуразрушенных зданий в «серой» зоне, где обосновались украинские снайперы, некоторые из которых развлекаются тем, что пугают мирных. Один из них со стороны полуразрушенного здания, которое видно сразу за детскими качелями во дворе, стрелял по ее младшей дочке, лакомившейся многолетней клубникой в давно уже необрабатываемом огороде. Марина тогда бросилась к девочке, накрыла ее своим телом, но по ту сторону прицела остановились, прекратили свою жестокую игру с человеческой жизнью, которая обесценивается на войне.

— Что с одной стороны, что с другой страдает гражданское население. Я живу в «серой» зоне, и у нас хотя бы есть свет и вода, а в «серой» зоне, приближенной к украинскому блокпосту, нет и этого. Это разве война? Это не война — это передел земли, передел бизнеса, это просто заработок денег для всех. Помните, как говорил Порошенко? Наши дети будут ходить в школы и в детские сады, а их дети будут сидеть в подвалах. Но нет, наши тоже будут учиться и ходит в садики. Зацепились они тогда за этот язык. Мы тут всю жизнь говорили на русском, наши родители — на суржике. Неужели нельзя было бы принять второй государственный язык? И тогда не было бы ничего. Но война, видимо, была нужна, это бизнес, причем бизнес для многих. На какие средства живет Америка? На торговле войной, на торговле вооружения. За счет войн, за счет размещения своих баз они развивают свою экономику, — рассуждает женщина.

Ее детям, как и обещал Порошенко, тоже приходится сидеть в подвалах. Дома есть добротный подпол с двумя кроватями, рядом тревожный запас, подушки, теплые одеяла. Этой весной им тоже приходилось спускаться в подвал, как раз накануне второго тура украинских выборов. На вопрос о том, сколько было попаданий в дом, Марина отвечает, что уже сбилась со счета.

— Одно из первых попаданий было 12 мая 2015 года, тогда пролетом вышло в окно. Самое первое случилось в январе 15 года, когда на кухне в чердак было прямое попадание. 3 июня в доме снесло часть крыши, вылетели окна и двери. Я до сих пор удивляюсь, как тогда не загорелась мебель и ковер. Богу спасибо за это сказать нужно. Бой длился ровно 12 часов, и когда мы вышли из укрытия, осколки оставались еще горячими. После этого регулярно что-то прилетало.

В Александровке неспокойно всегда, пара дней отдыха сменяются новыми обстрелами. В свой последний приезд к Даше один из таких обстрелов мы застали. Мы уезжали от нее в пятом часу, чуть свернули за поворот по размокшей от дождя улицы, как со стороны Марьинки начали стрелять, гранаты падали в зеленую балку вдоль дороги, поднимались вверх земляные брызги, как будто по водной глади ударила несколько раз хвостом разыгравшаяся рыба. Затем наша старенькая «Шкода» сбежала, нырнула за дома на асфальтированную дорогу. Но это был лишь маленький эпизод — следом начался обстрел всего поселка из минометов, продлившийся весь вечер. Даша потом присылала аудиозаписи грохота. «Это кто? Лоботы?» — лопотал маленький Женя после очередного разрыва. «Как роботы делают? Бах? Странные люди, скажи: „Здесь я маленький живу, а они стреляют“. Где роботы стреляют? Там, сильно?» — успокаивала малыша мама на протяжении нескольких часов без видимого волнения, как-то ласково-ожесточенно. Она так же, как герой фильма Роберто Бениньи «Жизнь прекрасна», превратила войну в игру для ребенка. Только там была игра в прятки, а тут — игра в роботов, которые периодически не на шутку расходятся, мешая маленькому Жене спать.