Золото не спасло: бессменный президент Судана не справился с экономикой

Свержение правившего три десятилетия президента Судана Омара аль-Башира во многом стало отложенным последствием раскола страны на две части в 2011 году. После отделения Южного Судана с его нефтяными месторождениями аль-Башир так и не смог найти новый курс, при котором его личную власть гарантировало бы более или менее сносное для населения состояние экономики, а контролируемая оппозиция имела бы весомые голоса в политическом поле. Но нельзя исключать и то, что к падению аль-Башира основательно приложили руку внешние силы, заинтересованные, помимо прочего, в контроле над добычей золота, с некоторых пор ставшего главной статьей суданского экспорта, и это может существенно затронуть интересы российских компаний, работающих в Судане. Под угрозой могут оказаться и планы военно-технического сотрудничества с Суданом. Еще одним риском переворота является усиление нестабильности в близлежащих странах: именно аль-Башир после свержения Муаммара Каддафи попытался, причем небезуспешно, перехватить влияние Ливии в субсахарской Африке.

По стопам Мугабе

«Демократия, которая не может прокормить свой народ, недостойна того, чтобы продолжать своё существование», — такими словами Омар аль-Башир в свое время обосновывал установление в Судане своей личной власти в ходе военного переворота в июне 1989 года. Спустя три десятилетия эту формулировку могут обратить против аль-Башира его оппоненты: одним из ключевых факторов протестов в Судане, нарастающих с конца прошлого года, стала нехватка продуктов питания и рост цен на товары первой необходимости. Инфляция резко ускорилась после того, как в прошлом октябре суданский фунт был девальвирован к доллару более чем в 2,5 раза, и к концу 2018 года составила порядка 64%. Хуже по этому показателю в прошлом году были только Венесуэла и Южный Судан.

Ухудшение экономической ситуации, разумеется, само по себе не могло привести к свержению суданского режима, —в конце концов, экс-президент Зимбабве Роберт Мугабе правил десятилетия в обстановке полного развала финансовой системы. Но, как и в случае со свержением Мугабе в ноябре 2017 года, катализатором падения режима аль-Башира стали манипуляции вокруг приближающихся очередных выборов. В 2015 году аль-Башир пошел на выборы «по просьбе общественности» и победил, набрав 94% голосов. В августе же прошлого года его кандидатуру выдвинула правящая партия Национальный конгресс, хотя вступившая в силу в 2010 году Конституция Судана допускает только два пятилетних срока президентства, а сам аль-Башир в 2017 году заявлял, что больше не будет баллотироваться в президенты.

«Для меня честь и привилегия принять это доверие. Обещаю удовлетворить все требования нашего народа, чтобы преодолеть многие кризисы, с которыми мы сталкиваемся в переломный момент истории нашей нации», — отреагировал на решение однопартийцев аль-Башир, чем вызвал возмущение как в стране, так и за ее пределами. Западным СМИ нескрываемые планы аль-Башира пойти на очередной президентский срок дали очередной повод напомнить о том, что еще в 2008 году Международный уголовный суд выдал ордер на арест лидера Судана, подозреваемого в организации геноцида во время межэтнического конфликта 2003−2004 годов в юго-западной провинции Дарфур, в ходе которого, по оценке ООН, погибло около 300 тысяч человек. А в самом Судане активизировалась оппозиция во главе с вернувшимся в страну Садыком аль-Махди, который занимал пост премьер-министра Судана до переворота 1989 года.

Аль-Башир попытался спасти положение испытанным в режимах подобного толка методом — в конце февраля он ввел в Судане чрезвычайное положение сроком на год под предлогом необходимости «принять радикальные экономические меры». Для осуществления реформ президент Судана пообещал сформировать «новое компетентное правительство технократов» и оставаться «равноудаленным от всех политических сил». Одновременно аль-Башир предложил отложить обсуждение поправок в конституцию, которые позволили бы ему баллотироваться на новый срок, но ситуацию это не спасло. Попытки подавить протесты силой привели к уличным столкновениям, к которым присоединились различные политические силы и профсоюзы. В середине марта новое правительство все же было сформировано, но протесты продолжились. Последнее слово, как это часто бывает в Африке, сказали военные, которых протестующие на минувших выходных призвали «встать на сторону народа», после чего на экстренном заседании армейского руководства было принято решение о низложении аль-Башира. По последним сведениям, власть в стране на год планирует взять Военный совет во главе с первым вице-президентом — министром обороны Авадом бен Ауфом.

Похожим образом не так давно развивались и события в Зимбабве (хотя там и обошлось без массовых уличных протестов). После того как Роберт Мугабе в 2013 году вступил в должность президента в шестой раз в возрасте 89 лет, в стране сложилось ожидание, что этот срок будет наконец последним. Однако в конце 2016 года правящая партия Зимбабвийский африканский национальный союз вновь поддержала кандидатуру Мугабе на предстоящих выборах, что спровоцировало недовольство в окружении бессменного президента, которое быстро переросло в политический кризис, и дальнейшую судьбу Мугабе также предрешила армия. Стоит отметить, что в обоих случаях во главе оппозиции престарелым диктаторам (Омару аль-Баширу в этом году исполнилось 75 лет) оказались политики сопоставимой возрастной категории. Новому президенту Зимбабве Эммерсону Мнангагве, который при Мугабе занимал пост первого вице-президента, сейчас 76 лет, а Садыку аль-Махди и вовсе 83 года. Предыдущая его попытка вернуться в политику была предпринята в 2010 году, когда аль-Махди выставил свою кандидатуру на президентских выборах, но проиграл аль-Баширу и затем был вынужден бежать в Египет из-за обвинений со стороны суданских властей в поддержке повстанцев.

Вскоре после начала массовых протестов аль-Башир назвал их участников предателями, иностранными агентами и диверсантами, обвинив в подстрекательстве Суданское освободительное движение (СОД) — получающую поддержку Израиля вооруженную оппозицию, действующую на территории Дарфура. Хотя СОД и Израиль, неоднократно наносивший авиаудары по объектам Ирана и ХАМАС в Судане в 2009—2015 годах, несомненно являются заинтересованными сторонами в суданском кризисе, представляется, что внутренние предпосылки к развитию протестного движения сыграли гораздо более важную роль, отмечает заведующий Центром социологических и политологических исследований Института Африки РАН кандидат политических наук Сергей Костелянец.

По его мнению, главной предпосылкой протестов стало резкое обострение в прошлом году финансового кризиса, спровоцированного растущим дефицитом конвертируемой валюты, который Судан начал испытывать еще в 2011 году, когда разделение страны на два государства привело к утрате Хартумом 60% внешнеторговых поступлений вследствие потери 75% нефтяных месторождений: «Антикризисная экономическая программа, направленная на формирование новых источников дохода, прежде всего от добычи золота и роста сельскохозяйственного производства, а также сокращения импорта и государственных расходов, фактически провалилась, в том числе по причине продолжения военных действий против повстанцев в Дарфуре, штатах Южный Кордофан и Голубой Нил. Значительная часть бюджета Республики Судан продолжала расходоваться по статьям, связанным с вопросами обороны и национальной безопасности. Кроме того, более 1 млрд долларов в год государство тратило на субсидии на топливо и муку. Серьезным ударом для экономики стало закрытие в 2018 году крупного нефтеперерабатывающего завода в Порт-Судане, открытого еще в 1964 году. При этом в 2017 году суданское правительство возобновило переговоры о вступлении в ВТО, что повлекло за собой либерализацию торговли согласно рекомендациям МВФ и последующее значительное увеличение импорта при отстающем росте экспорта и, соответственно, новые проблемы с наполнением бюджета».

Золото — вторая нефть

По африканским меркам Судан — это довольно крупная экономика, занимающая, по данным МВФ, 66-е место в мире по абсолютному номинальному размеру ВВП ($ 94,4 млрд в 2017 году). Однако в пересчете на душу населения номинальный ВВП Судана составляет всего $ 1428 — 149-й в мире по соседству с такими странами Африки, как Замбия, Лесото и Камерун. В 2010 году численность населения Судана без южной части страны оценивалась в 30,9 млн человек, а теперь это уже 41,5 млн, при этом ожидаемая продолжительность жизни достаточно высока — 64 года, что лишь усиливает демографическое давление.

В прошлом десятилетии высокие цены на нефть на некоторое время стабилизировали экономику Судана и способствовали привлечению иностранных инвестиций — в первую очередь от китайских компаний, которые брали месторождения в концессию. Но, утратив большую часть нефти после сецессии южной части страны, Судан фактически оказался типичной аграрной страной, 80% трудоспособного населения которой заняты в сельском хозяйстве. Спасти положение могла быстрая индустриализация с ориентацией на экспорт, и Омар аль-Башир сделал ставку на золотые прииски, которые поначалу казались, так сказать, золотым дном. Если еще в 2007 году добыча золота в Судане находилась на минимальном уровне, то спустя десять лет она подобралась к 100 тоннам в год и уступала в Африке только ЮАР и Гане (бывшему Золотому берегу).

В сентябре 2012 года Омар аль-Башир открыл в Хартуме завод по производству драгоценных металлов мощностью 900 килограммов золота и 200 килограммов серебра в день — утверждалось, что это одно из крупнейших в Африке предприятий в своей отрасли. Фактически завод строился на перспективу прихода на суданские золотые месторождения крупных иностранных компаний. Как отмечает в одной из своих статей главный геолог Института минеральных ресурсов стран Африки, Азии и Америки Виктор Ширкунов, специфика Судана, которая отличала эту страну от других золотодобывающих стран Африки, заключалась в том, что большая часть золота добывалась старателями и мелкими производствами. Только с 2011 года в Судан стали приходить крупные компании с планомерным геологическим изучением больших площадей на золото, а до этого времени территория страны из-за гражданских войн и ставки на нефть изучалась очень слабо. Но по состоянию на 2018 год, утверждал Ширкунов, «Судан не только достиг высоких показателей в золотодобыче, но и имеет хорошие перспективы для дальнейшего увеличения добычи золота, так как крупные компании или только готовят месторождения для разработки, или находятся на начальном этапе добычных работ с перспективой увеличения производственных мощностей».

Значительные интересы в этой сфере имел российский бизнес. В апреле 2013 года совместное российско-суданское предприятие Kush for Exploration and Production получило лицензию на золотодобычу в штате Красное море и уже спустя пару лет запустило фабрику мощностью 150 тысяч тонн руды в год. В середине 2015 года министр минеральных ресурсов Судана Ахмад Мохаммад аль-Карури сообщил, что российская компания Siberian for Mining разведала запасы золота в объеме порядка 46 тысяч тонн в провинциях Красное море и Нил, рыночная цена этого золота оценивалась в $ 298 млрд. Руководитель Siberian for Mining Владимир Жуков тогда же заявил о планах строительства крупного завода на севере Судана по переработке добытого золота с объемом инвестиций 240 млн евро (правда, проект реализован не был и в конце 2017 года у компании была отозвана лицензия на добычу). В марте 2017 года компания «Акрополь Групп» бывшего сенатора от Ингушетии Ахмета Паланкоева подписала с суданским правительством концессионное соглашение на золотодобычу. Различные источники также утверждали об интересах к добыче золота в Судане структур, близких к питерскому бизнесмену Евгению Пригожину, с чьим именем также связывают деятельность ЧВК «Вагнер».

Антиамериканская многовекторность

Потенциал российско-суданского сотрудничества не ограничивался золотом. Еще в 2013 году Судан предложил России 25 проектов общей стоимостью более $ 6 млрд, включая строительство исследовательского ядерного центра, промышленного кластера на Красном море, водоочистного комплекса в Хартуме и запуск суданского спутника. «Судан является крупным покупателем нашего зерна. В этом году мы надеемся увеличить объём продаваемого зерна на ваш рынок до миллиона тонн. У нас есть хорошие перспективы в сфере энергетики. Здесь и геологоразведка, и добыча, и обмен ресурсами. Есть перспективы не только в углеводородной отрасли, но и в электроэнергетике, в развитии мирного атома», — отметил Владимир Путин в ноябре 2017 года в ходе первого в истории визита Омара аль-Башира в Россию.

В свою очередь аль-Башир заявил тогда, что Судан нуждается в защите от агрессивных действий США, которые по-прежнему не исключили Судан из списка стран, спонсирующих терроризм, и возложил ответственность за ситуацию в Дарфуре и вокруг Южного Судана на американскую политику. «У Судана большие, обширные связи в Африке, и мы можем в том числе оказать содействие России в развитии отношений с африканскими странами. Можно сказать, что Судан может быть „ключом“ России к Африке», — сообщил суданский президент в ходе сочинской встречи, предложив России создать военно-морскую базу в Красном море. Также обсуждалась возможность приобретения истребителей Су-30 и Су-35, систем ПВО С-300 и военных кораблей. Во время следующего визита в Россию, состоявшегося в июле прошлого года, аль-Башир отметил позитивные сдвиги в военно-техническом и военном сотрудничестве: «Мы наблюдаем большие обмены между специалистами России и Судана, большое количество российских специалистов работают в нашей стране, поэтому весьма ценим ту роль, которую играет ваша страна в подготовке суданских военных кадров».

В качестве ключевого союзника суданские власти также рассматривали Турцию. В конце 2017 года в ходе визита в Судан Реджепа Тайипа Эрдогана Омар аль-Башир подписал указ о передаче в аренду Турции сроком на 99 лет острова Суакин, на котором некогда находился крупнейший порт в Красном море. Целью этого решения декларировалось развитие туризма, в которое турецкая сторона намеревалась вложить $ 650 млн. Однако столь широкий жест имел и определенный символический подтекст: Суакин, завоеванный в 1517 году султаном Селимом Явузом, некогда был важным османским форпостом в Африке.

Как отмечал Сергей Костелянец, комментируя первый приезд аль-Башира в Россию, разворот суданского внешнеполитического курса начался в октябре 2014 года, когда во время визита в Саудовскую Аравию президент Судана согласился на разрыв со своим давним союзником Ираном и на участие в войне с йеменскими хуситами на стороне саудовцев в обмен на значительную финансовую помощь. Настойчивое же стремление сблизиться с Россией, возможно, было связано все с тем же приближающимся завершением его президентских полномочий. Наиболее вероятным объяснением антиамериканских заявлений аль-Башира Костелянец называл попытку вынудить Вашингтон и Эр-Рияд пойти на уступки: не вмешиваться в президентские выборы, исключить Судан из списка государств — пособников терроризма и оказать обещанную финансовую помощь. «Видимо, усилившиеся позиции России на Ближнем Востоке позволили ряду стран региона использовать это обстоятельство, чтобы шантажировать Запад сближением с Москвой… Судан — это действительно важная африканская страна, самая крупная экономика на восточном побережье Африки от Египта до ЮАР. Судан обладает богатыми земельными ресурсами, развитой промышленной базой и занимает стратегическое положение на перекрестке Северной Африки, Тропической Африки и Ближнего Востока. Он может стать для России „ключом“ если не ко всей Африке, то к региону Большого Африканского Рога. Но долгосрочное российское военное присутствие в Судане должно опираться на серьезные экономические интересы, которые пока отсутствуют», — констатировал российский африканист.

Врио Каддафи

Какую линию в отношениях с Россией займут новые суданские власти, говорить пока преждевременно, хотя в целом понятно, что Судан для России в любом случае будет оставаться дальней периферией, куда менее важной, чем, скажем, Сирия. Совсем иной оборот могут принять события в тех странах Африки, которые входят в сферу влияния Судана. Как отмечают авторы французского атласа Le Monde Diplomatique, хотя Международный уголовный суд выдал ордер на арест Омара аль-Башира, его режим остается фактором равновесия в районе Сахеля, в частности в Чаде и Центральноафриканской республике (ЦАР), постоянно находящейся на грани взрыва.

Роль одной из ключевых региональных держав в Африке (наряду с Нигерией и ЮАР) Судан перехватил у Ливии — своего давнего союзника, который в свое время стоял у истоков конфликта в Дарфуре. В 1986 году Муаммар Каддафи втянул Судан в свою игру против чадского диктатора Хиссена Хабре, поддержав на выборах Садыка аль-Махди в обмен на размещение ливийских военных баз в Дарфуре, близ границы с Чадом. Застолбив за собой часть суданской территории, Каддафи стал активно снабжать деньгами и оружием арабские племена Дарфура, которые затем использовали эти ресурсы в гражданской войне с проживавшими по соседству негритянскими племенами.

После прихода к власти Омара аль-Башира некоторое время даже обсуждалась идея объединения Судана с Ливией, и хотя политического союза не вышло, экономические связи расширялись и втягивали в свою орбиту другие страны Сахеля. В феврале 1998 года Судан присоединился к формирующемуся под эгидой Ливии экономическому союзу, в который также вошли Чад, Мали, Нигер и Буркина-Фасо. Поэтому, когда режим Каддафи был свергнут в 2011 году, Судан фактически остался за старшего в этом неспокойном регионе.

В последнее время именно Судан выступал ключевым местным игроком в урегулировании перманентного конфликта в ЦАР. В августе прошлого года в Хартуме состоялась встреча крупнейших вооруженных группировок ЦАР «Антибалака» и «Селека», на которой они договорились создать Центральноафриканское объединение — общую платформу для достижения мира. Переговоры, в которых принял участие глава департамента Африки в МИД России Андрей Кемарский, продолжились в январе, причем решение провести их в Хартуме было принято по просьбе правительства ЦАР, принимая во внимание, что Судан является наибольшей опорой мирного процесса в этой стране.

Николай Проценко