Ребенок на Западе — некогда достояние, а сегодня — бремя: Израиль в фокусе

Портал mignews.com опубликовал аналитическую статью публициста Ирины Петровой под заголовком «Путь в никуда».

Нынешнюю избирательную кампанию называют самой персонифицированной в истории Израиля. Нам предлагают голосовать не за программы, не за политическое кредо, а за лидеров. Причем главное — даже не их личные качества. Когда-то в отношении нынешнего премьера политтехнологи ультраортодоксальной общины придумали слоган: «Биби — это хорошо для евреев!». Сегодня чуть ли не каждый кандидат старается показать, что он хорош уже потому, что он — не Биби; все остальное несущественно.

Нетанияху резонно упрекают в том, что он использует предвыборную кампанию для защиты от правоохранительной системы. Но его оппоненты делают то же самое, только с обратным знаком: пользуются возможностью убедить народ как в виновности премьера, так и в коррумпированности и бесполезности тех, кто стоит у власти. С момента объявления досрочных выборов общественная дискуссия крутится почти исключительно вокруг темы «кто виноват».

Критика правительства — главная фишка практически всех идущих на выборы списков. Власть осуждают и справа, и слева — за то, что она не обеспечила безопасность и не продвигала мирный процесс, не боролась с бедностью и не развивала экономику, поощряла поселенческое движение и разрушала форпосты, разрешала поставки в Газу и усугубляла гуманитарный кризис в секторе… Создается впечатление, что в истории страны не было кабинета хуже нынешнего. Обличение его ошибок и просчетов — вот на чем сосредоточена предвыборная агитация конкурентов.

Но что они сами предлагают взамен «провальной политики Нетанияху»? Ведь среди осуждающих — не только новые «звезды», недавно взошедшие на предвыборном горизонте, но и парламентарии, отсидевшие в Кнессете не одну каденцию и даже занимавшие ключевые министерские посты. В свое оправдание он порой заявляют, что коварное правительство ставило палки в колеса их планам полезных преобразований. Мол, нужно сменить этих бездельников и карьеристов во власти, и тогда все наладится. Но никто не гарантирует, что на освободившееся место не придут новые бездельники и карьеристы — нам просто предлагают в это поверить.

Показательно, что в Израиле, в отличие от многих стран, не проводятся публичные предвыборные дебаты. Каждый наш политик выступает соло перед публикой или журналистами и говорит все, что считает нужным, не опасаясь тут же услышать опровержение. Они выглядели бы не так уверенно, если бы стояли и бросались обвинениями лицом к лицу. Еще важнее, что во время дебатов мы могли бы сравнивать их позиции и программы.

Новое в нашей политической реальности то, что сейчас о программах вообще практически не говорят. В прошлом нас, по крайней мере, пытались завлечь громкими обещаниями. Каждый лидер подробно рассказывал избирателям, каким путем он приведет страну к миру и процветанию. Предвыборные программы состояли из длинного перечня законопроектов, принятия которых добьются политики ради нашего блага: повышение пенсий и пособий, реформа здравоохранения и образования, дешевое жилье и низкая инфляция… Но народ постепенно обретает политическую память. Мы вспоминаем, что-то же самое кандидаты уже предлагали каденцию или две назад, однако ничего из этого не было выполнено, и мы вправе спросить почему. Мы даже можем вспомнить голосование отдельных фракций против законопроектов и реформ, которые они сами же и предлагали. Поэтому сейчас политики предпочитают не упоминать старых обещаний и не раздавать новых; вместо этого лучше говорить о том, как плохо свои обещания выполняют другие.

Пожалуй, основная причина деидеологизации нынешних выборов — тупик, в котором оказалась наша политика. Вот уже несколько лет мы топчемся на месте (или откатываемся назад) в основных областях государственной деятельности: безопасности, экономике, социальной сфере. Да, последние годы выдались относительно мирными, но угроза существованию государства не исчезла; да, экономика на подъеме, но простые граждане этого практически не ощущают. Образование и здравоохранение становятся все хуже, социальное неравенство растет, в обществе обостряются секторальные противоречия, а палестинский вопрос тянется за нами, как консервная банка, привязанная к собачьему хвосту.

Уже не только профессионалам, но и обществу, очевидно, что эти проблемы не решить наскоком, и, откровенно говоря, ни у кого нет для них приемлемого решения. Наша реальная политика строится, что называется, по фактической погоде и зависит больше от событий в мире и регионе, чем от наших собственных планов и программ. Новое здесь лишь то, что все наконец начали это понимать. Поэтому любой план, обещающий радикальные перемены к лучшему, вызывает больше скепсиса, чем доверия, а к осторожным обещаниям поддерживать ситуацию в более или менее стабильном состоянии наш избиратель пока не готов. Народ все еще хочет чуда, хотя уже не верит в него.

Не стоит также забывать, что четко обозначенная позиция естественным образом ограничивает для партии круг избирателей и возможность политических союзов. Учитывая, что симпатии электората сегодня смещаются от крайностей к довольно размытому центру, большинство движений старается оставить себе пространство для маневра вправо и влево, в зависимости от того, как повернется ситуация.

Остается беспроигрышный вариант — критиковать правительство, благо есть за что, и стараться самим не давать повода для нападок. Любая конкретная программа уязвима для критики — потому мы их и не слышим.

Все это довольно печально. Обычно предвыборная кампания — это возможность поговорить о насущных проблемах страны, обозначить ее будущий курс. Несмотря на неизбежную массу пустой трескотни, она становится своего рода смотром наших идеологических ресурсов и политических сил. Предвыборная кампания, лишенная идеологии и внятных программных предложений, приведет к тому, что ни народ, ни новое правительство, которое он выберет, не будут знать, кто мы и куда нам идти. (mignews.com)

Газета «Еврейский Мир» опубликовала аналитическую статью политолога и востоковеда Гая Бехора в переводе Александра Непомнящего под заголовком «Carpe Diem: о гедонизме и об угасании Запада».

Голландская семья XVII века на картине Николаcа Маса (из учеников Рембрандта): шесть детей, из них выживет около половины. Был ли гедонизм тогда вообще на повестке дня? Нет, это черта современного западного мира. Тогда дети воспринимались как инвестиция к старости, как своего рода пенсия. Теперь дети на Западе — это долговое обязательство, да еще и с весьма невыгодными процентами. Так что же происходит с детьми — этими ангелочками, пожираемыми черным и страшным облаком?

Завораживающее в своем трагизме демографическое крушение западной цивилизации: что происходит со США, Европой, Японией? Кстати, а что у наших арабских соседей вокруг? Неужели рождаемость в Ливане снизилась до европейских показателей?

Куда же подевались дети и на что надеются гедонисты?

Да, и к слову, как в этом плане обстоят дела у нас?

О гедонизме: жизнь не так уж и коротка, просто мы растрачиваем ее по пустякам.

«Что ты стоишь? — говорит тебе поэт. — Что медлишь? Хватай их, не то убегут». Впрочем, они убегут, даже если ты их схватишь; вот почему со скоротечностью времени нужно бороться быстротой его использования, торопясь почерпнуть из него как можно больше, словно из весеннего потока, стремительно несущегося и так же стремительно иссякающего (Сенека, «О скоротечности жизни», глава IX).

1. Соединенные Штаты Америки — последняя надежда Запада перестала быть демографической надеждой. Рождаемость там снижается, а смертность растет, особенно «белая» рождаемость и «белая» смертность. Впервые в США белых умирает больше, чем рождается. Белые теперь стали там самой вымирающей общиной, но яростный расистский дискурс запрещает говорить о белых, поэтому они вымирают молча. А ведь именно они, не негры, не латиноамериканцы, и не мусульмане были становым хребтом западной культуры.

Средний уровень рождаемости в США сократился вдвое по сравнению с уровнем 1950-х годов, временем большого послевоенного бума. Между 1950 — 1955 средняя мать в США рожала 3,3 ребенка. Это показатель вырос еще больше — до 3,6 в период 1955 — 1960 годов. Но к 2016 году он сократился до 1,7 ребенка на мать. Ожидается, что он чуть возрастет, до 1,8 ребенка, и останется на этом уровне до 2100 года.

Магическим же числом в демографии является 2,1. Это тот самый минимум детей на одну мать, при котором популяция по крайней мере сохраняется. Когда рождаемость становится меньше — население начинает сокращаться, если, конечно, нет иммиграции извне.

В Канаде ситуация еще хуже. Там на одну мать приходится полтора ребенка. Это самый низкий показатель за всю историю Канады. При этом они учитывают и рождаемость среди иммигрантов, у которых она выше, чем среди уроженцев страны. Другими словами, показатели рождаемости у коренных жителей Канады на самом деле еще печальнее.

2. Европа и ислам: уровень рождаемости в этих странах, поглощающих иммигрантов миллионами, улучшается благодаря росту мусульманского населения, получающего гражданство, однако все они по-прежнему остаются в области отрицательного прироста. Двумя странами, принявшими рекордное число мусульман, стали Швеция и Франция, в которых ясно видна корреляция между прибытием миллионов и ростом рождаемости.

Так, например, во Франции в 2000 году на одну мать приходилось 1,75 ребенка, что является характерным для Запада отрицательным показателем. В 2003 году он возрос до 1,85, в 2008 году — до 1,98, а в 2013 году даже до 2,08. Но в 2017 году он снова стал снижаться и опустился до 2,07. Заметим, даже на пике показатель французской рождаемости остался отрицательным — меньшим, чем 2,1. Но все же во Франции сокращение населения происходит наименьшими темпами. Рост рождаемости объясняется прибытием в страну миллионов мусульманских иммигрантов, торможение же и даже снижение — крайне негативной рождаемостью коренных жителей, в том числе и самих мусульман, рождаемость среди которых по сравнению со странами их исхода тоже снижается. Жить на Западе с таким количеством детей оказалось не столь уж легко, даже несмотря на то, что государства вроде Франции и Британии по-прежнему предоставляют щедрые и экономически выгодные детские пособия.

Аналогичная ситуация наблюдается и в Швеции, где количество детей на одну мать составляло 1,53 до большой волны иммиграции (около миллиона человек, увеличивших число шведских граждан примерно до десяти миллионов). В 2006 году показатель рождаемости составлял уже 1,66, а в 2014 году — 1,88. Но затем, в 2017 году, несмотря на продолжающуюся массовую волну иммиграции из Сирии, Ирака, Афганистана, Пакистана и других стран, он по-прежнему остался на том же уровне — 1,88. Иными словами, рождаемость коренных шведов сократилась еще больше. И это вдобавок к росту эмиграции шведов из своей страны. Рождаемость мусульман в два раза выше, чем среди местных жителей, или даже больше. Очевидно, что у этих показателей будут драматические национальные последствия уже через десятилетие.

В обеих этих странах, как мы видим, рождаемость возросла, но исключительно за счет мусульманской иммиграции, угрожающей поглотить западную культуру. Поэтому, особо радоваться там нечему: резкого увеличения рождаемости так и не случилось, зато возникли серьезнейшие религиозные, этнические, культурные и криминальные проблемы, сопровождающиеся также угрозами безопасности.

«Бисмиллах» и «иншалла», Аллах величайший из всех — так теперь поют в Соборе Святого Павла, резиденции лондонского епископа, в присутствии глав англиканской церкви и королевской семьи. Когда-то здесь поженились Чарльз и Диана, теперь здесь правит бал ислам.

Британские консерваторы освящают прошлое, прогрессисты — настоящее, а мусульмане — будущее. Соответственно этому меняется и демография.

3. Европа и ислам: рассмотрим рождаемость в нескольких европейских странах, и убедимся в том, что там наблюдается та же картина — жуткие показатели для коренных жителей, отчасти скомпенсированные иммиграцией, но по-прежнему отрицательные.

Великобритания: 1,74 ребенка на мать в 2000 году, снижение до 1,66 в 2008 г., подъем к 1,9 в 2010 г. и вновь снижение до 1,88 в 2017 году. Драматические показатели.

Италия: ситуация еще хуже. Одна из важнейших стран Запада безнадежно тонет. Жуткий показатель в 1,18 ребенка на мать в 2000 году чуть возрос до 1,3 в 2008 году, а теперь достиг 1,44. Несмотря на миллионы принятых и получивших гражданство иммигрантов, число жителей этой страны сокращается на 100 тысяч каждый год, достигнув сегодня 60,5 миллиона.

В 2017 году во всей Италии родилось 464 тысячи младенцев — на все 60,5 миллионов человек. В Израиле в том же году на 9 миллионов жителей родилось 180 тысяч младенцев.

Испания: схожая ситуация. Еще одна страна, где происходит демографическое крушение. В 2000 году на одну мать в этой стране приходилось 1,15 ребенка. Показатель возрос до 1,3 в 2008 году, затем до 1,4 в 2010 году и еще до 1,5 в 2017 году. Опять же четко заметно влияние растущей в этой стране мусульманской иммиграции. Но и теперь прирост населения по-прежнему отрицателен.

Греция: 1,3 ребенка на мать в 2000 году, 1,4 — в 2013 году и 1,43 в настоящий момент. В условиях жесткой вынужденной экономической рецессии этому государству никак не удается выкарабкаться из проблем. Крошечное увеличение показателя рождаемости объясняется исключительно потоком мусульманской иммиграции в Европу, небольшая часть которой застревает в стране.

Португалия тоже страдает от коллапса при рождаемости: 1,47 в 2000 году, 1,53 сейчас. Португалия надеется привлечь «качественное» население, предлагая израильским потомкам изгнанных из страны сефардов европейский паспорт, но без особого успеха.

Одним словом, большие национальные государства с богатой историей теперь сами уходят в историю. Число их жителей либо сокращается, либо остается неизменным, главным образом за счет низкой рождаемости.

В 2011 году в Греции проживало 11,1 миллиона человек, шесть лет спустя, в 2017 году, число жителей сократилось до 10,7 миллиона. Прогнозы предсказывают дальнейшее снижение — ниже 10 миллионов уже через несколько лет. В 70-х годах прошлого века в Греции проживало в три раза больше людей, чем в Израиле, но уже через несколько лет Израиль обгонит Грецию и демографически тоже.

Похожая картина и в Португалии. В 2011 году там жило 10,5 миллиона человек, а в 2017 году уже только 10,2 миллиона. В Ирландии на демографическом пике в середине XIX века проживало 6,5 миллиона человек. Сегодня — 4,7 миллиона. Разумеется, сокращение произошло за счет волн эмиграции, но и из-за резкого снижения рождаемости в последние годы тоже. К слову, одним из факторов, сдерживающих падение рождаемости в этой католической стране, являлся запрет на аборты. Но в этом году запрет был серьезно смягчен на всенародном референдуме.

4. Немецкий эксперимент: в свое время я уже писал об этом. Уровень рождаемости в Германии снизился настолько, что канцлер Ангела Меркель забеспокоилась о том, кто же станет работать и кормить нынешнее поколение пенсионеров. Рождаемость в Германии в 2000 году опустилась до 1,38 ребенка на мать, чуть поднявшись до 1,4 в 2007 году.

Согласно статистике ЕС, 30 процентов немецких женщин не имеют детей, и эта цифра возрастает до 40 процентов среди женщин с университетским образованием.

В десятых годах XXI века Германия начала демографический эксперимент. Между 2010 и 2017 годами Меркель впустила в страну по меньшей мере три миллиона иммигрантов, большинство из которых были мусульманами. В этом смысле воспитанная в Восточной Германии Меркель в полной мере оказалась последовательницей советского режима — большого любителя социальных экспериментов, как правило, заканчивавшихся катастрофическими последствиями. В результате уровень рождаемости в Германии к 2017 году так и остался без особых изменений — 1,45 ребенка на мать.

И причиной тому — катастрофическое снижение рождаемости среди коренных жителей: почти до одного ребенка на мать, едва ли не самый низкий показатель в мире. Иммигранты повысили показатели рождаемости, но и теперь они по-прежнему невелики. Впрочем, иммиграция продолжается. А значит, по мере того, как доля иммигрантов ко всему населению будет расти, показатели станут подниматься.

Но в целом немецкий эксперимент не удался, поскольку массового проникновения иммигрантов на рынок труда не произошло. Наоборот, иммигранты стали экономическим бременем из-за необходимости выплачивать им пособия. Кроме того, они породили массу культурных и криминальных проблем, террористические угрозы и тяжелые дилеммы в вопросах идентичности. Они разрушили немецкое общество, что, к слову, имело разрушительные последствия для живущих там евреев.

Германия остается теперь утешаться лишь тем, что, по крайней мере, Японию, она по части рождаемости благодаря мусульманам сумела обойти (об этом ниже).

5. Каковы же причины этого продолжающегося снижения рождаемости на Западе и в целом в мире?

Исследования показывают, что чем более пессимистично настроено население, тем меньше оно рожает детей, считая, что у следующего поколения жизнь будет хуже. Так, например, рождаемость в России хоть и возросла с 1.2 ребенка на мать в 2000 году до 1.61 теперь, все равно осталась отрицательной. На Украине в 2017 году родилось 302 тысячи младенцев — лишь в полтора раза больше, чем в Израиле, хотя там проживает 42 миллиона человек (более чем в 4 раза больше). И это население продолжает сокращаться, как из-за низкой рождаемости, так и за счет эмиграции.

С другой стороны, чем дороже современная жизнь, тем дороже становиться и растить ребенка. Все больше пар решают не тратить слишком много на детей. Стоимость воспитания ребенка в США колеблется от 175 000 для семей с низким доходом до 372 000 для обеспеченных семей.

Кроме того, благодаря социальной политике, государство теперь обеспечивает пособиями ту поддержку, которую сто лет назад своим родителям оказывали дети. А еще поднимается возраст вступления в брак, увеличивается урбанизация, ведущая к сокращению количества детей, нарастает количество однополых пар и просто людей, не стремящихся к созданию семьи. Принято считать, что чем богаче страна, тем ниже ее показатели рождаемости. Феминизм вообще воспринимает детей как бремя, мешающее продвижению женщин, хотя процент абортов в США как раз снижается.

Похоже, однако, что самой глубокой из причин является гедонизм. Эгоистическое желание жить в постоянных развлечениях, чередовать рестораны с поездками и заниматься «самореализацией». Эта идея — жить без детей — все шире распространяется по богатому Западу. Дети стали помехой для счастья родителей. В Калифорнии, например, боготворящей гедонизм, количество детей катастрофически сокращается из года в год. В 2017 году там родилась всего 471 тысяча младенцев. И это — на 39,5 миллиона человек. В Израиле, который по населению более чем в четыре раза меньше Калифорнии, напомню, детей родилось в 2017 году всего в 2,6 раза меньше. При этом рождаемость в Калифорнии продолжает снижаться, а у нас, напротив, растет.

Все более популярным становится такой подход — мол, отведенное мне время ограничено, зачем же разбазаривать его на детей? Ведь они только берут и ничего не дают взамен.

О гедонизме II: старость подкрадывается незаметно и готовиться к ней следует загодя.

Старость вдруг наваливается всей тяжестью на их еще ребяческие души, а они к ней не подготовлены, они беспомощны и безоружны. Они ничего не предусмотрели заранее и с удивлением обнаруживают, что внезапно состарились: ведь они не замечали ежедневного приближения к концу (Сенека, «О скоротечности жизни», глава IX).

А как насчет прав тех, кто не родился, а также прав тех, кто будет страдать из-за того, что другие не родились или, наоборот, родились? Naciturus pro iam nato habetur, quotiens de commodis eius agitur — это аксиома римского права, согласно которой «плод, еще не родившийся, будет считаться рожденным с точки зрения его прав на наследство». Хотя это, безусловно, открытый вопрос — является ли зародыш юридическим лицом.

Потомок — это колоссальное достояние. Недаром в британском акте о престолонаследии королевы Виктории было ясно записано, что если родится потомок у короля Вильгельма IV от его жены, королевы Аделаиды, он будет предшествовать Виктории. Правда, этого так и не случилось.

Ребенок на Западе — некогда достояние, а сегодня — бремя.

В прошлом именно в детях на Западе видели самореализацию. Теперь же для многих там дети — это понуждение к самопожертвованию. Раньше детей воспринимали в качестве символа свободы. Но сейчас, в прогрессивном мире, они стали признаком рабства. Прежде их считали счастьем. Нынче — тем, что лишает его.

В результате же Запад не только не в состоянии более сохранять свои границы и защищать себя, но и вовсе обрушивается идеологически. Поскольку его слабость немедленно используют другие, желающие уничтожить его физически и духовно. Западный секуляризм обожествил «я» в качестве самодостаточного звена, в то время как религия, (любой из монотеизмов) освящает семью как бесконечную последовательность звеньев.

Вот оно, противостояние сиюминутного «я» и вечной «семьи». (gplanet.co.il) (Продолжение следует)