Даниил Безсонов: Журналист на фронте должен понимать — в окопах живые люди

На Донбассе четвертый год продолжается война, которая привлекает к себе внимание СМИ со всего мира. Работа журналиста на войне — это не только серьезный риск для него самого, но еще и большая ответственность перед теми людьми, о которых он пишет. Об особенностях работы журналистов на Донбассе корреспондент EADaily поговорил с руководителем пресс-службы Вооруженных сил ДНР Даниилом «Гудвином» Безсоновым. Пресс-служба, созданная не так давно, с самого начала активно заявила о себе — ее сотрудники оказываются в эпицентре событий, фиксируют обстрелы и разрушения, помогают журналистам в подготовке сюжетов, координируя их работу на Донбассе.

Когда появилась необходимость урегулировать работу СМИ на фронте и создать пресс-службу?

— Необходимость создания пресс-службы назрела с момента появления Вооруженных сил ДНР еще в 2014 года. Но на тот момент не было кадров для ее работы. В октябре 2016 года руководство Вооруженных сил ДНР предложило мне и нашим военкорам работу в пресс-службе. Мы согласились и начали свою деятельность с 1 декабря 2016 года.

Расскажите поподробнее о стоящих перед Вами задачах

— Главная задача — фиксация боевой обстановки, налаживание взаимодействия со СМИ, организация работы журналистов на линии разграничения и обеспечение их безопасности. Корреспонденты, которые выезжают на работу в опасные районы, сопровождаются нашими сотрудниками. То есть все то, что непосредственно связано с освещением войны на Донбассе, ложится на наши плечи. Во время обострений наши корреспонденты умудряются бывать в тех местах, куда журналистам ехать слишком опасно.

Каковы основные принципы работы военного корреспондента, на Ваш взгляд?

Нужно понимать, что работа в горячих точках имеет свои особенности. Во-первых, журналист, приезжающий сюда работать, должен отдавать себе отчет в том, что это за война. Есть конфликты, где используется стрелковое оружие, а есть конфликты, где применяется артиллерия всех типов и видов. Это очень опасно. Журналист, который приезжает на Донбасс, должен быть подготовлен. Он должен быть физически развит, потому что иногда приходится очень быстро бегать в тех местах, где происходят обстрелы и идут бои. Журналист должен понимать, что это война, и в любой момент он может погибнуть. Он должен быть подготовленным, внимательным и аккуратным.

Также журналист должен руководствоваться принципом гуманности. Очень часто бывает, когда журналист показывает позиции в зоне своей работы. Потом противник видит это видео или фото, видит укрепления, системы окопов, оборонительные сооружения — доты, огневые точки пулемета, снайпера…

Журналист хочет показать красивую картинку и, думая в этот момент только о себе, своей карьере и популярности, подставляет людей, которые доверяют ему, приглашая на позиции. Потом, конечно, отношение к этому журналисту будет соответствующим. Такого допускать нельзя. Журналист должен думать на пять шагов вперед и понимать, что в окопах сидят живые люди.

Конечно же, нельзя обойтись без профессионализма и порядочности. Идет гражданская война, и на той стороне у многих есть родственники. Если человек просит журналиста не показывать его, даже если он случайно попадет в кадр, то это значит, что его не надо показывать.

Также нужно руководствоваться принципом истинности — журналист должен передать, что происходит на самом деле. Ради этого иногда приходится рисковать, лезть поближе к противнику.

Но стоит отметить, что журналист и военный журналист — это две разные вещи. Журналист должен соблюдать нейтралитет и показывать все. А военный журналист в любом случае должен выбрать сторону, на которой он работает.

Готова ли пресс служба работать с украинскими журналистами и были ли такие обращения?

После провокаций ВСУ журналисты из Украины нередко лично обращаются ко мне. Спрашивают, что ты думаешь по этому поводу. Объясняешь им, что это провокация, и что мы не могли технически это сделать. Говоришь — там нет ничего, откуда мы могли бы вести обстрел. В Авдеевке несколько месяцев назад был случай, когда прямой наводкой ударили в дом, хотя по дистанции до ближайших наших позиций мы никак не могли ударить прямой наводкой… Журналисты в подобных случаях, конечно, советуются, но редко публикуют то, что говоришь.

А насчет работы — когда ты знаешь, что журналист будет искажать правду, выдирать ее из контекста, когда знаешь, что журналист на самом деле провокатор, который изначально сюда едет для того, чтобы потом нас облить грязью и оболгать, то с таким журналистом никто работать не будет. Так ты заранее просто подставляешь спину для противника, стоящего с ножом.

Некоторые иностранные журналисты приезжают на Донбасс, а потом рассказывают, что мимо них прошла колонна российских танков. Хотя на самом деле они эти танки не показывают на своем видео. Но вроде бы, они работают на Донбассе, и люди им верят на слово.

А если журналист объективен, то ради бога. К нам весной приезжала итальянская делегация, итальянские общественные деятели, журналисты. Они побывали во многих местах, и обратили внимание на то, что не видели российских танков, колонн и войск. Хотя украинская сторона и западные СМИ твердят наперебой, что под каждым деревом у нас должны быть российские танки. Итальянцы обратили внимание на то, что мы везде с ними ездили, а когда нам звонили и сообщали об обстреле, мы сразу ехали туда, никому по рации при этом не передавая — «мы едем с иностранными журналистами, прячьте все». Так что мы всегда рады людям адекватным и пишущим или снимающим то, что они видят на самом деле. И не важно, откуда они.

Легко ли объяснить иностранным журналистам суть этого конфликта, донести до них, что здесь на самом деле происходит?

Главное — найти общий язык и понять, с какой целью человек приехал. Если иностранные журналисты приезжают сюда, искренне думая, что здесь террористы и насильники, то нужно просто показать им действительность. Человеку необходимо предложить пообщаться с людьми.

Один иностранный журналист рассказывал мне, что он писал книгу по конфликту на Донбассе на основании той информации, которая имелась на Западе. А после посещения Донбасса он увидел, что все здесь совершенно иначе, и теперь не знает, что делать — столько времени и сил было потрачено на эту книгу (а заказ был именно на негативную книгу), а сейчас у него рука не поднимается ее дописать. Таким журналистам в первую очередь надо просто предоставить возможность пообщаться с людьми.

Иногда журналисты приезжают и сами не знают, чего хотят — «нам нужен экшн, нам надо звуки обстрелов, картинки разрушений, зрителю нравятся разрушения, а если будут трупы и жертвы — это вообще супер, зрители на это ведутся». А ты ему предлагаешь — пообщайся с людьми, посмотри, как они живут, давай съездим в прифронтовые Спартак, Зайцево…

По крайней мере, после осознаешь, что сделал все, что в твоих силах, чтобы журналист увидел истину. И если журналист все-таки напишет неправду, то на будущее ты уже будешь знать, что для этого он сюда и приезжал.

Расскажите немного о военкорах пресс-службы и о себе?

У нас собрался очень хороший коллектив, перечислять пофамильно я всех не буду. Скажу только, что у нас есть отличные военные корреспонденты — смелые, грамотные ребята. У нас есть талантливый видеомонтажер, есть талантливый военный корреспондент и фотограф Дэн Леви, среди наших сотрудников — один из самых лучших военных корреспондентов, работающих на Донбассе, Михаил Андроник. Он здесь с 2014 года, был в самых горячих точках и снял очень много репортажей и фильмов, которые стали популярными в интернете и на телевидении. Он номинирован на премию имени Олеся Бузины. Надеюсь, Михаил победит.

Мы выпускаем полный спектр информационного продукта — видео, фото, текст, сопровождение сайтов, интернет-ресурсов. В общем, все ребята профессионалы, все на своем месте, и, главное, все инициативные, потому что нам приходится работать без выходных.

Если говорить о себе, то я с 2015 писал в интернете статьи о ситуации на Донбассе. Наверное, поэтому меня и заметили, предложив эту должность. Вообще, на этой войне я был боевым офицером, воевал.

Можно узнать о Вашем боевом пути?

Я приехал на Донбасс 8 апреля 2014 года для защиты Обладминистрации. Первая ситуация, когда нас расстреливали из стрелкового оружия, возникла 16 апреля того же года в Мариуполе, куда мы поехали туда, чтобы обеспечить безопасность митинга перед воинской частью внутренних войск. В итоге все закончилось тем, что силовики воинской части, куда был завезен (как нам потом рассказали) «Правый сектор»*† (организация запрещена в РФ), начали расстреливать людей. Имелись погибшие и раненые.

Я как раз оказался в гуще событий — был старшим центровой группы, стоявшей перед воротами — мы толкали машины, которыми был заблокирован въезд в воинскую часть. И когда мы немного продвинулись, по нам начали стрелять. Рядом со мной погибло два человека. Это было страшно, хотя я работал раньше в милиции, и там тоже происходили разные опасные ситуации. Но такого, чтобы меня расстреливали, не было. После этого я уже примерно понимал, что будет дальше. И когда в Славянске 20 апреля на Пасху расстреляли блок-пост, сердце потянуло ехать туда. На следующий день я был уже там.

После этого я был инструктором, у меня были некоторые навыки по прошлой жизни, и мне доверили учить ребят пользоваться оружием, тактике в поле, в лесу, азам маскировки. Потом, когда уже набрал опыт артиллерийских обстрелов, рассказывал, как надо действовать в этой ситуации.

Сам я попадал в разные ситуации, временами несладко было, потому что отвечать нечем. В основном поначалу у нас было только стрелковое оружие и гранатометы. Но как-то держались за счет силы духа. там собрались идейные ребята. Местные жители нам тоже помогали. Крестили нас, когда видели, поили, кормили. И как можно было этих людей оставить, предать? Когда пришел приказ отходить, первые ощущения были радостные — выходим из окружения, но они сразу омрачались мыслями — а как же люди? Хоть и горько на душе, но вариантов тогда не существовало — было нечем обороняться.

В Донецке в то время боец с позывным «Хмурый» создал разведку ДНР, и я вступил в одну из групп — разведдиверсионную. Тогда у всех были громкие названия — все были спецназом и военными разведками. Наша группа выполняла задачу в Снежном, где мы провели недели две с начала и до середины августа, когда там были самые большие замесы. Там же в районе Красного Луча мы однажды нарвались на украинский укрепрайон. Завязался бой, где я получил свою вторую контузию. В Славянске у меня тоже была контузия, но легкая. Во второй раз уже лопнула перепонка. Это было как в фильмах — в глазах светло, белая пелена вокруг.

Нам тогда очень повезло, у нас был боец с позывным «Дракула», и он нас спас, погасив из РПГ-7 одну огневую точку противника, после чего все их точки заглохли. Пока укры затихли и думали, что происходит, мы быстро уехали оттуда. Там была шахта, укрепрайон, а нас было всего человек семь-восемь В незнакомой местности против укрепленного района вести бой было нереально. Потом люди с опытом говорили, что нам очень повезло, раз мы смогли оттуда уйти. У нас тогда не то что шансов на ведение боя, но и шансов на то, чтобы уйти не было. Просто повезло, что «укры» были неопытными и после первого попадания ручного гранатомета замолкли. Конечно, и раньше в Славянске разные были ситуации, но эта — одна из запоминающихся. Потом наша группа действовала в Еленовке (в контрнаступление пошли), в районе Спартака, в аэропорте. Потом мы всем составом, всей группой ушли в формировавшиеся тогда внутренние войска. В октябре 2016 года мне предложили должность начальника пресс-службы, и я согласился.

Откуда взялся такой позывной — «Гудвин»?

21 апреля я приехал в Славянск и мне предложили выбрать позывной. Тогда самым популярным словом был «Беркут». Но этот позывной был занят. «Бес» тоже был. И у меня в голове вдруг случайно возникло слово «Гудвин». Я решил, что это знак. Произведение никакого значения не имело, хотя в детстве я любил этот мультик. Потом со временем я понял, что позывной идеально подходит мне. Я был инструктором — учил бойцов, наставлял, поддерживал. В общем, вдохновлял и помогал поверить в свои силы так же, как Гудвин. К тому же Гудвин фактически был инженером, а я еще в Славянске заметил, что у меня есть способности военного инженера, когда занимался подготовкой окопов и укреплений.

Я знаю, что пресс-служба не только координирует журналистов и подготавливает информационные продукты, но еще и помогает живущим на линии разграничения людям. Например, мне известна история о герое песни «На безымянной высоте» Герасиме Лапине, дочери которого помогли восстановить могилу легендарного отца.

Мы помогаем гуманитарным фондам, сопровождаем доставку гумпомощи, чтобы она дошла до адресата. А что касается этой истории, то, да, наш военкор получил информацию, что один из двух выживших героев безымянной высоты, воспетой в песне, был дончанином и похоронен здесь. Мы нашли его дочку, нашли его могилу и привели ее в надлежащий вид перед Днем Победы, содействовали ее благоустройству. Мы остаемся людьми и, когда появляются те, кому нужна помощь, не обходим стороной. Правда, мы редко показываем это, стараемся не пиарить, оказываем помощь не публично. Но все мы осознаем, что нужно помогать мирным людям. Ведь война идет уже четвертый год.

Беседовала Кристина Мельникова, Донецк

*Террористическая организация, запрещена на территории РФ

†Экстремистская организация, запрещена на территории РФ