Мнение: в России статус безработного — это тоже форма занятости

Дискуссия о рынке труда, состоявшаяся на днях в ходе Российского инвестиционного форума в Сочи, показала, что у властей не просто нет механизмов решения системных проблем, накопившихся в этой сфере, — нет даже адекватных инструментов оценки ситуации. С одной стороны, мы имеем заявление премьер-министра Дмитрия Медведева, что в России удалось справиться с безработицей, — с другой стороны, высказывание вице-премьера Ольги Голодец об «абсолютно дешевой, заниженной стоимости рабочей силы». При этом совершенно очевидно, что почти пять миллионов человек, имеющих зарплату на уровне МРОТ, о которых говорит Голодец, явно живут не на одну эту зарплату — просто потому, что на 7500 рублей в месяц в России физически нельзя прожить. Однако какого-либо консенсуса, как вывести доходы граждан из тени — то ли поднять МРОТ, то ли снизить страховые взносы для работодателей, то ли ввести прогрессивную шкалу НДФЛ — в правительстве пока не наблюдается.

Высказывания чиновников о рынке труда, прозвучавшие на форуме в Сочи, для EADaily прокомментировал один из ведущих экспертов в этой сфере, социолог Симон Кордонский, давно разрабатывающий теорию сословной структуры российского общества, которая дает совершенно иные представления о трудовых отношениях в стране, нежели цифры Росстата.

Очередная сентенция премьера Медведева — «Положение на рынке труда стабильно. Мы справились с безработицей» — мгновенно пошла в народ и стала таким же мемом, как его же «денег нет, но вы держитесь». Как нужно интерпретировать эту фразу? У нас в самом деле нормальная ситуация с безработицей?

У нас безработицы вообще нет, но не в том смысле, о котором говорил Медведев. Ее нет как социального института. Сколько я езжу по России — я не видел классических безработных, все при каком-то деле. Есть просто люди, которые зарегистрированы как безработные, в связи с чем они получают от государства какую-то доплату, одновременно государство побуждает их найти работу, они какое-то время работают и затем снова получают пособие по безработице.

Таким образом, статус безработного — это тоже форма занятости, которая вовсе не означает, что человек не имеет доходов, но при этом она обеспечивает защиту от некоторых правоприменительных практик. У власти отношение к зарегистрированным безработным как к пострадавшим, безработица воспринимается как угроза лишения социальных гарантий в силу того, что люди не могут найти работу. Поэтому государственный аппарат реагирует на эту угрозу, пытается ее нейтрализовать. Но есть группа людей, которая приспособилась иметь ренту со статуса безработного. В этом можно убедиться, просто набрав в поисковике фразу «у безработного украли» или «безработный совершил ДТП» — вы увидите, на каких машинах ездят некоторые безработные и какими суммами денег они владеют.

Так что официальная безработица — это такая форма социальной мимикрии, которая одновременно дает основания для безбедного существования Минтруда и служб занятости. Плюс этот показатель входит в разные оценки эффективности властей.

Исходя из этого, можно предположить, что почти пять миллионов человек с зарплатой на уровне МРОТ, что так обеспокоило вице-премьера Ольгу Голодец, — это тоже некая фикция?

Безусловно, официальная зарплата на уровне МРОТ отнюдь не означает, что получающие ее люди живут на эту зарплату — у них просто есть дополнительные источники дохода. Проблема в том, что у правительства упрощенные представления о доходах населения. Значительная часть людей в России получает не зарплату, а жалованье — речь идет о служащих, а это совершенно особый социальный статус. Кроме того, следует различать зарплату и гонорар, зарплату и долю в бизнесе и так далее. Но в официальной статистике все группы населения сведены к работающим по найму и получающим зарплату. В реальности ситуация гораздо более сложная.

Что препятствует появлению у государства другой «оптики», которая дала бы ему возможность получить более адекватную картину реальности?

Цифры Росстата просто подтверждают онтологию властей, их представление о существовании. Они исходят из заимствованной теории стратификации о классовой структуре нашего общества. Но никаких реалий за этим не стоит. Классы возникают на рынке, это группы по уровню потребления: богатые, бедные и средний класс. Но поскольку рынка нет, то нет и классов — расслоение происходит внутри сословий. Есть, например, богатые государственные служащие или учителя, а есть бедные. Но богатый и бедный госслужащие и богатые и бедные учителя-бюджетники — это совершенно разные социальные категории, их никак нельзя объединить в классы «богатые», «бедные» или «средний класс». Поэтому и все дискуссии о среднем классе у нас не приходят к общему знаменателю: его ищут, но никак не могут найти. А не могут найти, потому что его нет.

Как следствие, правительство управляет искусственной конструкцией, и то, как реальность на это управление реагирует, считает неадекватным. Власти постоянно вынуждены корректировать свою как бы реальность, и в результате государство отделяется от своей «подстилки». Люди живут по своим законам, а государство — по своим. Сейчас государство перешло на методологию управления по показателям, и это создает очень интересную ситуацию. Есть соответствующие президентские указы, Росстат подбирает статистику, после чего замеряется расхождение между планируемой реальностью и фактической, полученной по данным Росстата. Из этого у властей создается ощущение, что они способны сформировать управленческие воздействия на реальность. Но любое управление по показателям приводит к тому, что объектом конструирования и, соответственно, спекуляции становятся сами показатели. История с безработными-миллионерами — это частный случай того, как люди превращают управление по показателям в источник дохода. Примерно такая же ситуация была в СССР году в 1982-м, когда тоже перешли на управление по показателям — и конец всем известен.

Здесь сразу можно вспомнить знаменитое высказывание Андропова в адрес членов Политбюро: «Мы не знаем страны, в которой живем».

В нынешнем правительстве тоже немало людей, которые тоже так считают, но они не могут выскочить из своей аппаратной реальности. Как люди они, конечно, понимают неадекватность ситуации, и это очень трагическая коллизия. Чтобы сменить концепцию управления, нужно произвести революцию в первую очередь в самом аппарате.

Сейчас в правительстве обсуждаются разные варианты налогового маневра с целью ликвидировать очевидные перекосы на рынке труда, прежде всего несоответствие официальных зарплат реальных доходам. Как вы думаете, какие практические последствия получит эта дискуссия?

Думаю, что будут ориентироваться на свежее высказывание министра финансов Антона Силуанова о том, что у населения есть финансовые ресурсы, которые нужно пустить в оборот. По оценкам, речь идет о нескольких триллионах рублей, которые лежат «под подушками», и как их оттуда вытащить — большая проблема. Обратите внимание на формулировку Силуанова: он сказал именно о финансовых ресурсах, а не о деньгах, капитале. Отличие в том, что финансовые ресурсы можно только освоить и списать, но не инвестировать. Отсутствие такого свойства, как возможность инвестирования, не позволяет эти ресурсы считать деньгами, которые делают другие деньги и тем самым превращаются в капитал. Изъятия крупных сумм наличности у деятелей типа губернатора Хорошавина, полковника Захарченко и многих других — это свидетельство того, что вложить эти деньги не во что. Точнее, их можно вложить, но наличие высокого статуса не позволяет, а губернатор ведь тоже человек. И пока эти ресурсы лежат в подушках или чемоданах под кроватями, они давят на финансовую систему.

Другое дело, что любые налоговые маневры вновь повлекут за собой схемы ухода от налогов, и государство будет все время проигрывать. Говорят, что у нас отсутствуют инновации — это не так. На самом деле у нас чрезвычайно инновационное общество, только инновации у нас не в технологической сфере, а в социальной и финансовой. Государство придумывает какую-нибудь очередную ерунду — люди тут же находят выход. Поиск этого выхода и является содержанием инновационной активности.

Где в этой конструкции некая точка невозврата, за которой расхождение реальности и ее образа в представлении властей становится необратимым?

Нет такой точки. Отношения между народом и государством — это отношения между двумя сторонами одной медали. Когда-то советский философ Владимир Лефевр, который потом эмигрировал в Америку и был автором доктрины «империи зла» при Рейгане, предложил такую аналогию. Представьте, что два человека играют в игру «пятнадцать» с цифрами на разных сторонах костей, но при этом цифры на одной и той же кости не совпадают, а игроки к тому же не знают друг о друге. Каждый игрок пытается выстроить свою последовательность от одного до пятнадцати, поэтому действия игрока с другой стороны — это нарушение порядка. Государство и общество у нас все время играют в такую игру — они друг друга не видят и пытаются установить свой порядок. И это может продолжаться сколь угодно долго, если не будет каких-то радикальных ошибок.

В таком случае насколько сильна в этой системе «защита от дурака»?

Сложно сказать. История с Украиной напоминает такую ошибку, или если сейчас начнут с самозанятыми «порядок наводить».

Николай Проценко