Новый старый «национализм»: фундаментальные причины

17 января британский премьер Тереза Мэй выступила в Лондоне с программной речью весьма показательного содержания. Практически речь идет о декларации радикального изоляционизма, ещё недавно считавшегося «привилегией» маргинальных политиков.

Во-первых, Мэй исключила вариант Brexit-а (выхода из состава ЕС) с сохранением Великобритании в рамках европейского общего рынка. Между тем, в нём находится, например, Швейцария с её вековой традицией изоляционизма.

Во-вторых, анонсировала выход Великобритании из европейского таможенного союза.

В-третьих, обещала введение системы контроля за иммиграцией из стран ЕС.

В четвёртых. Мэй заявила, что ее стране необходимо выйти на мировую арену в качестве независимой страны.

Для государства, традиционно известного своими глобалистскими предпочтениями — это весьма нетривиальная программа. При этом риторика и практика Мэй очевидно становится мировым трендом. Избрание Дональда Трампа в США и парад евроскептиков на Старом континенте — только наиболее заметная часть того, что уже успели назвать «новым национализмом». Так, нынешний индийский режим пришёл к власти под весьма консервативными лозунгами. Антилиберальные заморозки начались в Азии гораздо раньше, чем в «ядре» мировой системы.

Что происходит и насколько долгим окажется проявившийся тренд? Есть основания полагать, что «новый национализм» с его комбинацией консерватизма и антиглобализма — это как минимум на ближайшее десятилетие.

Политические циклы и колебания между всплесками интереса к фритредерству (свободной торговле) и протекционизму исторически сменяли друг друга весьма закономерно. Повышательная фаза кондратьевских циклов практически всегда сопровождалась либерализацией и модой на глобализацию. Понижательная — производила ровно противоположный эффект. Обычно выделяют пять циклов: первый цикл — с 1803 до 1841−1843 гг.; второй цикл с 1844—1851 до 1890−1896 гг.; третий цикл — с 1891—1896 до 1945—1947 гг. Четвертый цикл — с 1945—1947 до 1981−1983 гг.; 5-й цикл — с 1981—1983 гг.

Посмотрим на самый известный из них. Мир 1913-го — это классическая «эпоха империй» и глобализации, в некоторых отношениях превосходящей нынешний уровень. «Экспортная квота (только по товарам) в развитых странах достигла почти 13% в 1913 г., по сравнению с 5% в 1850 г. Великобритания в начале XX в. вкладывала за границу капитала больше, чем в свою экономику. В России около трети акционерного капитала принадлежало иностранцам, а в США более половины рабочих были иммигрантами». Низкие пошлины — правило. Монархии ещё доминируют на политической карте, но общая тенденция — всё больше демократии и всё больше свобод.

Война отнюдь не оборвала глобализационный цикл. Рост международной торговли продолжался, таможенная политика в среднем стала даже несколько более либеральной. Большевистская Россия с её монополией внешней торговли выглядела на этом фоне странным пятном. Правые диктатуры в Италии, Испании, Польше, на первый взгляд, не выглядели признаками системной проблемы. Однако, как оказалось, эти «причуды» в странах догоняющего развития были лишь прелюдией к «мутации» в ядре.

Всё изменилось с началом Великой депрессии. В 1930−31 гг., пытаясь защитить свою промышленность, развитые страны одна за другой ввели высокие пошлины, расцвели вариации на тему «Нового курса», не слишком соответствовавшего либеральным канонам. К концу десятилетия Европа кишела правыми диктатурами от Прибалтики до Португалии. В Латинской Америке, началась, например «Эра Варгаса», в Японии после переворота 1932-го установился откровенно тоталитарный режим.

Как нетрудно заметить, с 2008-го мы живём в мире «Великой рецессии», коллапс режимов со слабой экономикой начался с 2011-го, а на Ближнем Востоке всплыл почти точный аналог классического нацизма. При этом деглобализация мировой экономики идёт в автоматическом режиме — как один из маркеров, можно рассматривать начавшийся отток капитала с развивающихся рынков. На «часах» сильно смягчённый аналог 1936-го, и странно не то, что деглобализация и протекционизм стали политической повесткой дня — странно, что это не произошло раньше. Попытки добиться реиндустриализации более «мягкими» методами, предпринимаемые в США с приходом команды Обамы, оказались на практике не столь эффективными, как ожидалось. При этом в Вашингтоне вполне чётко осознают: именно «бегство» промышленности, по сути, является исходной точкой для большинства проблем развитых стран — роста госдолга, стагнирующих реальных доходов населения и т. д., в конечном итоге провоцирующие социальное напряжение.

Последнее хорошо понимают и по другую сторону океана — см., например, доклад Еврокомиссии 2012 года. Вице-президент Еврокомиссии, ответственный за вопросы промышленности и предпринимательства Антонио Таджани: «Мы не можем и дальше позволять промышленности уходить из Европы. Имеющиеся у нас цифры не допускают двойного толкования: европейская промышленность может расти и создавать рабочие места… Совместные усилия и восстановление доверия позволят вернуть промышленность в Европу». «Наше будущее зависит от сильной, диверсифицированной и устойчивой модели роста, где промышленность играет ключевую роль… Обновленная и усовершенствованная индустриальная база сделает реальный сектор лидером экономического восстановления» (из коллективной статьи европейских министров экономики). При этом перспективы инерционного сценария недвусмысленны: в 1970 г. реальный сектор занимал в структуре ВВП Евросоюза около 27%. В 2000 г., соответствующий показатель уменьшился до 18,5%. В 2013 г. он упал до 15,8%.

Иными словами, нынешние тенденции — как минимум на десятилетие. При этом то, что им «неожиданно» оказалась подвержена именно Великобритания, в реальности отнюдь не удивительно. Бывшая «мастерская мира» показала наибольшие масштабы деиндустриализации среди крупных стран. В структуре ВВП Великобритании доля обрабатывающей промышленности сократилась до менее 10%. По сравнению с 2000 г. она упала на 5,6%, по абсолютным объемам спад составил 9,1%. Таким образом, «свободная торговля» обошлась британской экономике слишком дорого. При этом ключевыми «убийцами» местной промышленности являются не китайцы, на которых приходится лишь 7% товарооборота, а партнёры по ЕС (51%).

Попытки запустить процесс реиндустриализации начались ещё в премьерство Дэвида Кэмерона. Однако полумеры правительства не принесли ожидаемого эффекта, ибо, как писало издание The Guardian, «оно недооценивает то жалкое состояние, в котором находится этот сектор экономики».

Таковы фундаментальные причины нового старого «национализма» в Великобритании. Низовое недовольство вмешательством вездесущего Брюсселя (который очень часто выступал в качестве тривиальной ширмы для конкурирующего с Лондоном в экономике Берлина) и антиимигрантские настроения во многом являются лишь производными от плохого экономического самочувствия британцев.

При этом Англия — лишь крайний случай, сходные проблемы характерны практически для всех развитых стран. Достаточно очевидно также, что «закручивание экономических гаек» будет почти неизбежно сопровождаться «мягкой» политической реакцией.

Реванш глобалистов не исключён, и его попытки, безусловно, будут. Однако мрачные прогнозы по поводу будущего британской экономики не сбываются, а это более чем существенный фактор.

Евгений Пожидаев, специально для EADaily