Настороженный оптимизм: Турция в ожидании явления политики Трампа

Руководство Турции рассматривает возможность улучшения отношений с США в связи с избранием президентом Дональда Трампа. Избрание Трампа случилось в тот момент, когда американо-турецкие отношения, как всем казалось, находились на самой низкой отметке за последние десять лет. Правда, падать было еще куда. Из США режим Реджепа Тайипа Эрдогана при Обаме постоянно критиковали в «ценностном аспекте»: за авторитаризм, за эрозию «верховенства закона» и подавление свободы выражения мнений. Разногласия коснулись и проблемы урегулирования кризиса на Ближнем Востоке, стратегии подавления ИГИЛ* (ДАИШ — запрещенная в РФ террористическая организация), хотя кризис этот стал непосредственно выплескиваться уже на территорию самой Турции в виде многомиллионного потока беженцев и очередной вспышки курдского сепаратизма. Проблемы требовали нового решения, но США, похоже, не считались с турецкими интересами.

Внешне усилия турецкого руководства наладить отношения с новым президентом США и его администрацией на сегодня очевидны. Через день после избрания Трампа президент Турции Эрдоган имел с ним телефонный разговор. Эрдоган поздравил Трампа с его победой на выборах и заявил, что Турция и США — союзники, которых сближает взаимное уважение, общие интересы и ценности. Далее темами разговора стали улучшение отношений и сотрудничество по борьбе с терроризмом. В итоге о своем телефонном разговоре с Трампом Эрдоган многозначительно написал в твиттере: «Надеемся на дальнейшее укрепление наших отношений». Но и до этого разговора Эрдоган публично выражал надежду, что победа Трампа приведет к «полезным шагам» для Ближнего Востока.

Следующий шаг. На обратном пути из Белоруссии 12 ноября 2017 года Эрдоган заявил журналистам, что он пригласил Трампа посетить Турцию во время первого его зарубежного турне. Эрдоган считает возможным и желательным встретиться с Трампом еще до его инаугурации. Ему кажется, что существует сходство в его персональной позиции и позиции Трампа по Сирии.

Общую картину этого старта, нацеленного на нормализацию, лишь портил один эпизод, причиной которого стала известная невыдержанность Эрдогана. Во время избирательной кампании он предъявил в адрес Трампа явно неудачное определение — «неудавшийся политик». То есть, турецкий президент не верил в избрание Трампа и не скрывал этого. Подобный «задокументированный» прокол теперь внушает известную неуверенность. Впрочем, и Хиллари Клинтон в минувшем октябре, за месяц до выборов, Эрдоган обозвал «политическим новичком» после того, как она в очередной раз выразила поддержку адресному вооружению курдов в Сирии, хотя Хиллари таковым как раз и не была.

Тем не менее, избрание Трампа повысило в турецких правительственных кругах общий градус ожидания достижения «взаимопонимания» с США. Отношения с США из Анкары предлагают перевести на базу «общих интересов» и реальной политики, без навязывания американских или западных ценностей, т. е. оставив «ценностный» подход за скобками.

В западных СМИ уже было высказано предположение, что определение Трампом Владимира Путина как ««сильного лидера» может распространяться и на Эрдогана. Логика здесь простая — и Эрдоган, и Путин ранее были записаны во враги либерального порядка. Следовательно, враг моего врага — это мой друг. Однако подобная логика излишне прямолинейна в ситуации с Трампом. Дело обстоит сложнее. Но кто-то уже справедливо подметил, что подобно Трампу Эрдоган апеллирует к «молчаливому большинству».

С турецкой точки зрения, Трамп является непредсказуемым, но потенциально более гибким лидером, чем Клинтон. Клинтон воспринималась Эрдоганом представителем тех сил в США, которые инициировали попытку госпереворота в Турции 15 июля 2016 года. Поскольку Клинтон ассоциируется с переворотами и революциями, то Трамп, особенно после июльского инцидента, выглядел для турецкой верхушки предпочтительной фигурой.

Показательно, что и все проправительственные СМИ в Турции, формирующие общественное мнение страны в последние месяцы избирательной кампании в США, поддерживали Дональда Трампа. Разумеется, антиправительственные либеральные СМИ в Турции возмущались этим и в свою очередь поддерживали Клинтон. Для европейских наблюдателей эта картина выглядела внешне странно, поскольку считалось, что Эрдоган и его правительство являются «исламистами», но ведь Трамп избрал во время избирательной кампании жесткую антиисламскую риторику, правда, в отношении иммиграционной политики США. На практике же Трамп по существу образно и собирательно представляет то самое «белое лицо» Америки, которое воинствующие исламисты в мире ненавидят больше всего.

Кроме того, сторонники Эрдогана в Турции полагали, что Клинтон лично имеет тесные связи с сетью Фетхуллаха Гюлена. За десятилетия деятельности гюленисты якобы создали лоббистскую машину в Соединенных Штатах и, в частности, во время избирательной кампании 2008 года поддерживали деньгами выдвижение от Демократической партии Клинтон против Обамы, но потерпели тогда неудачу. В качестве связующих лиц с семейством Клинтон в турецких СМИ указывают на Тима Кэйна и Джона Подесту. В Турции утверждают, что Клинтон по крайней мере один раз даже лично встречалась с Гюленом. По сведениям Эрдогана, Гюлен пожертвовал $ 2 млн на последнюю избирательную кампанию Клинтон. И наоборот, Эрдоган посчитал достоинством то, что Трамп не брал деньги у Гюлена на свою избирательную кампанию.

Некоторые сторонники Эрдогана видели в Клинтон возможного продолжателя неоимпериалистической политики США в регионе. В подобном ключе и расценивали прокурдские заявления Клинтон. Однако официальная позиция правительства Эрдогана в адрес Клинтон во время избирательной кампании в США была более, чем сдержанной. Это было связано с уверенностью, что на выборах победит именно Клинтон. В последнем случае в Анкаре надеялись, что реальные обстоятельства заставят Клинтон работать в контакте с Эрдоганом, в том числе, и по сети Гюлена.

Выдача Гюлена остается ключевым вопросом в турецко-американских отношений. Во внутреннем информационном пространстве он превратился в некое подобие Троцкого в пропаганде СССР перед началом Второй мировой войны, т. е. в персонифицированное абсолютное зло. В своем первом комментарии по поводу победы Трампа премьер-министр Турции Бинали Йылдырым написал: «Мы надеемся, что выдача [Гюлена] произойдет в ближайшее время и подготовит почву для нового старта в американо-турецких отношениях». Однако остается открытым вопрос, как смогут быстро выдать Гюлена в Турцию американцы, если формально для США это является правовым вопросом, а не политическим. Трамп при всем своем желании не сможет нарушить судебную процедуру рассмотрения вопроса о выдаче. Однако Трамп, пожелай он, мог бы сделать трудной текущую жизнь для Гюлена в США.

Во время предвыборной кампании Трамп оказался неожиданно популярен в турецких сетях. Он даже получил в них определение — «раис», т. е. от арабского «вождь», «руководитель». После 15 июля Трамп прокомментировал в New York Times попытку государственного переворота в Турции в том смысле, что он высоко оценил мужественные действия Эрдогана по противодействию ему. По Трампу, прежде, чем критиковать Турцию, Соединенные Штаты должны у себя рассмотреть вопрос о состоянии своих собственных гражданских свобод — подобный «ценностный» подход Трампа сейчас с удовольствием вспоминают в Анкаре.

Первые сигналы от Трампа и его команды из Вашингтона после выборов прозвучали крайне ободряюще для Эрдогана. Избранный вице-президент Майк Пенс произнес те самые нужные фразы, которые нашли понимание в Анкаре. 9 ноября в интервью для турецкого издания Hurriyet он сказал: «Турция является наиболее важным нашим союзником. Мы приведем наши отношения с Турцией к лучшему состоянию, такому, как в старые времена».

Анкара также с удовлетворением прокомментировала опубликованную в американском издании The Hill статью отставного генерал-лейтенанта Майкла Флинна — одного из главных советников Трампа. Флинн, в частности, написал, что Вашингтон должен понять, что Турция является «источником стабильности в регионе» и имеет «жизненно важное значение для интересов США». Флинн также сравнил Гюлена с аятоллой Хомейни, что крайне порадовало лично Эрдогана. «Силы радикального ислама выводят свою идеологию из сочинений радикальных клерикалов, таких как Гюлен. Мы не должны предоставлять ему убежище. В этом кризисе крайне важно то, что мы помним, кто наши настоящие друзья», — написал Флинн. Таким образом, генерал, фактически, рекомендовал лишить убежища Гюлена.

По мысли турецкого руководства, одной из главных областей, где может быть некоторое сближение между администрацией Трампа и турецким правительством является НАТО. Трамп хочет, чтобы европейские партнеры НАТО платили больше в копилку НАТО? Хорошо, но ведь вклад Турции, указывают из Анкары и Стамбула, и без того в 2011 году составлял 2,28% от ВВП, в 2012 — 2,31%, в 2013 — 2,39%, в 2014 — 2,36%, а в 2015 — 2,29%. Таким образом, Турция и без решений саммитов НАТО издавна перекрывала недавно установленный предел в 2%. Турки ждут, что новый президент США «оценит» подобные их усилия.

Правда, в отношении НАТО в Турции существуют, в том числе, и весьма специфические представления. Хотя Турция является давним союзником НАТО, многие в эрдогановском кружке смотрят на НАТО, как на военный альянс «христианского клуба», который на практике работает против интересов Турции. Сторонники подобной точки зрения предпочитают двусторонние отношения с другими странами, в том числе и Россией, которые основаны на ограниченных общих интересах, а не общих ценностях.

Отношения с Ираном могли бы, вероятно, стать еще одной областью, где удалось бы сблизить подход Турции и США при Трампе. Эрдоган заинтересован одновременно и в сдерживании региональных амбиций Ирана и в расширении с ним сотрудничества в сферах торговли и энергетики. Но здесь у США остается очень большое поле для маневра между всеми заинтересованными игроками на Ближнем Востоке: Ираном, Турцией, Саудовской Аравией, курдами, Россией и Израилем. Возможности для различных комбинацией столь широки, что неясно, какую из них конкретно изберет Трамп со своей администрацией.

Но что могло бы дальше служить камнем преткновения во взаимных отношениях Турции и США? Известно, что Трамп, например, во время предвыборной кампании высказался в пользу запрета въезда мусульман в иммиграционном потоке в США. Здесь Эрдогану, претендующему на роль лидера мусульманского мира, пришлось бы реагировать будь это риторика, или действительные решения. Кроме того, неясен аспект нормализации отношений Турции и Израиля, когда проблема создания Палестинского государства обходится стороной.

Источником потенциальной напряженности между Анкарой и Вашингтоном при Трампе могло бы стать и то, что новый американский президент не хочет видеть «различий» между теми, кто числится в Сирии в качестве «умеренных исламских групп», братьями-мусульманами и радикалами. Турция, по-прежнему, склонна поддерживать не только «умеренных», но и откровенных террористов.

Относительно разногласий по стратегии борьбы с ИГИЛ* Турция выступает против ставки американцев на курдов в качестве основной силы по борьбе с террористическим квазигосударством, поскольку Эрдоган в самой Турции борется против курдских сепаратистов, которые имеют поддержку курдов Ирака и Сирии. Обама пытался принудить Эрдогана к его стратегии борьбы с ИГИЛ*, но встретил видимое сопротивление. Турецкое руководство надеется, что Трамп в пику Обаме изберет другую стратегию. Но в этом случае неясно, насколько далеко готовы идти турки в своем участии в военной кампании против ИГИЛ*. Могут ли они, например, выполнить возможную «просьбу» Трампа и послать на штурм укрепленных террористами городов массы своих сухопутных войск?

Остается большим вопросом и то, станет ли Трамп кардинальным образом менять позицию США по курдам. В одном своем интервью в New York Times Трамп назвал себя «поклонником курдов». Неясно, насколько серьезен он был, произнося это.

Обещание Трампа «сделать Америку снова здоровой» через введение норм нового торгового протекционизма могло бы создать дополнительную напряженность во взаимных отношениях США и Турции. Ведь железо и сталь составляют 20% от общего объема экспорта Турции в Соединенные Штаты. Возможное ужесточение американцами при Трампе антидемпинговых и компенсационных пошлин сказалось бы негативно на этой статье турецкого экспорта. Кроме того, обещание Трампа «вернуть рабочие места и компании обратно в Америку» в случае его исполнения могло бы негативно повлиять на американские инвестиции в Турции и на экспорт американских технологий в ее промышленность.

Можно подытожить. В вопросе нормализации отношений США и Турции при Трампе остается больше вопросов, чем ответов. И, если нормализация все-таки последует, то какие тогда конкретно пути, затрагивающие взаимные отношения всех игроков на Ближнем Востоке, она изберет? Проблемой Турции, впрочем, как и всех остальных заинтересованных стран, включая Россию, остается то, что Трамп — это пока неизвестная величина. Его сильная в риторике поддержка Израиля и негативный подход к мусульманам, однако, хорошо известны и остаются проблематичными для Анкары. На практике отношение к Трампу в официальных турецких кругах остается настороженным при том, что внешне изображается оптимизм. Анкара, скорее всего, учитывая значительные изменения в Белом доме относится к ним с определенной долей оптимизма, хотя и основанном на большой степени осторожности. Поэтому для решения известных переменных надо ждать конкретных шагов новой президентской администрации в Вашингтоне по отношению к Турции и Эрдогану лично.

Ближневосточная редакция EADaily

*Террористическая организация, запрещена на территории РФ