Тень Тирпица над Спратли: масштабный конфликт между Китаем и США неизбежен?

Вчера, 21 июля, начались очередные учения китайских ВВС и ВМФ в Южно-Китайском море. При этом предыдущие проходили с 5 по 11 июля. Иными словами, фактически «учения» — это развёртывание группировки китайских сил в районе спорного и стратегически важного архипелага Спратли едва ли не в перманентном режиме. 18 июля стратегическая авиация КНР начала патрулирование границ, в том числе над спорными островами. При всей специфичности китайской стратегической авиации (бомбардировщик Н-6 — лицензионная копия советского Ту-16, выпускавшегося в 1953−63 гг.) это весьма показательный жест. Стратегическая авиация — это прежде всего носитель ядерного оружия.

Иными словами, кризис вокруг спорных островов продолжает раскручиваться, а «жесты» сторон становятся всё более радикальными. При этом нынешнее обострение — «плановое» и более чем ожидаемое. КНР давно претендует практически на всю акваторию жизненно важного для него Южно-Китайского моря (претензии очерчиваются так называемой «линией U», появившейся ещё в 1947-м на картах правительства Чан Кайши) и столь же давно сталкивается с неприятием своих претензий соседями, Японией и США. В 2013-м оппоненты (вероятно, с подачи Вашингтона) решили пойти на обострение — Филиппины подали иск в третейский суд Гааги о признании недействительными претензий Пекина на исключительную экономическую зону в пределах линии U. Последний в категоричной форме отклонил иск и отказался сотрудничать с трибуналом, не признавая его юрисдикции. Одновременно началось давление на Филиппины по всем направлениям.

Напряжение нарастало по мере того, как приближались сроки рассмотрения иска. Так, реакция «Синьхуа» на апрельские совместные учения Филиппин и США была крайне резкой. «Однако, эта провокация крайне пугающая и несвоевременная, поскольку такие действия могут негативно отразиться на инициаторах… Такая крупная страна с жизненно важными интересами в Азии, как США, должна четко определить цели своей внешней политики в Азиатском регионе, так как пока что действия США — ничто иное, как сочетание агрессивных действий и мирных речей».

14 мая, перед визитом госсекретаря Джона Керри в Пекин The Wall Street Journal опубликовала «утечку» из Пентагона. «Министр обороны США Эштон Картер попросил своих помощников проанализировать варианты, включая полеты над островами самолетов США, наблюдение и отправку военных кораблей США в 12-мильную „зону рифов“, которые были созданы и заявлены Китаем в качестве своей территории в районе, известном как острова Спратли». Непосредственно в ходе визита госсекретарь «выразил обеспокоенность» в связи с темпами расширения китайской инфраструктуры на островах. В ответ министр иностранных дел КНР Ван И заявил, что «решимость китайской стороны оберегать свой суверенитет и территориальную целостность тверда, как скала, и непоколебима».

5 июня Керри назвал создание Китаем зоны ПВО над островами «провокационным и дестабилизирующим актом». Заместитель начальника генерального штаба КНР Сунь Цзяньго: «Мы не создаем проблем, но мы их и не боимся». Китай «не позволит каких-либо посягательств на свой суверенитет и интересы в сфере безопасности, а также не будет оставаться безучастным к попыткам некоторых стран сеять хаос в Южно-Китайском море»

К 7-му июня в море находились шесть из десяти авианосных групп США, при этом один из них, «Стеннис», находился в Южно-Китайском море с марта. Китайский самолёт совершил «небезопасный маневр» при «перехвате» американского самолёта-разведчика. Англоязычный информационный ресурс КПК Global Times: «Большинство китайцев надеются, что в следующий раз китайский летчик собьет самолет-разведчик».

19 июня «Стеннис» и «Рональд Рейган» начали учения в Филиппинском море.

22 июня «Жэньминь Жибао»: «Китай — не та страна, с кем можно играть в подобные игры…». Параллельно Newsweek опубликовал статью о фактической неизбежности военного конфликта между Китаем и США.

5 июля, как было сказано выше, начались масштабные учения китайских ВС в Южно-Китайском море — в примечательном информационном сопровождении. The Global Times: «Несмотря на то что Китай не может соперничать с США в военном отношении в краткосрочной перспективе, Вашингтон заплатит высокую цену в случае силового вмешательства в конфликт в Южно-Китайском море. Китай является миролюбивой страной…, но он должен быть готов к любой военной конфронтации».

12 июля, через день после окончания учений, было озвучено решение Гааги. Третейский суд не нашёл оснований для притязаний Китая на исключительную экономическую зону в районе Спратли. Его решение не было признано Китаем и… Тайванем, отправившим к спорным островам военный корабль.

На некоторое время перед Пекином замаячила перспектива сепаратной сделки с Манилой. Вступивший в должность 30 июня новый президент Филлиппин Родриго Дутерте ещё в ходе избирательной кампании заявлял о готовности «обменять» иск на постройку Китаем сети железных дорог в течение следующих шести лет. Однако это «вызвало беспокойство у Японии и США», и менее чем за три недели позиция нового правительства претерпела корректировку: 19 июля филиппинцы официально отказались сесть за стол переговоров с КНР.

В целом, пока конфликт лежит в риторической и «демонстративной» плоскости. Однако за ним стоят гораздо более глобальные противоречия.

Китай сейчас находится в ситуации, весьма напоминающей положение Германии перед Первой мировой. Экспортно-ориентированная и зависящая от ввоза ресурсов и, следовательно, морских коммуникаций экономика (так, импортная нефть обеспечивает более 60% потребления, железная руда — 80%, медь — 69%) — и при этом вероятность морской блокады в любой момент. Вдоль всего побережья Поднебесной протянулись цепочки островов и полуостровов, контролируемых вероятным противником. Это Южная Корея, Япония с островами Рюкю, Тайвань, в известном смысле Филиппины. На юге критически важный пролив замыкается прозападным Сингапуром, а на полпути к нему находится разделённый архипелаг Спратли. Впрочем, проблема Малаккского пролива не так критична, как кажется — несмотря на отдельные инциденты, Индонезия активно развивает экономические и военные связи с Пекином и Москвой. Иными словами, Джакарта «многовекторничает». Далее в океане — контролируемые США Маршалловы, Марианские, Каролинские острова и крупнейшая американская военная база на Гуаме. При этом сеть военных баз увеличивается количественно — так, одна из них строится на южнокорейском острове Чеджудо — и качественно (расширяется, например, и без того гигантская база на Гуаме).

Создание «нити жемчуга» — цепочки опорных пунктов от южнокитайского побережья до Персидского залива и далее (Спратли являются как раз одной из «жемчужин») должно отчасти решить эту проблему для Китая.

Вторым элементом китайской «стратегии прорыва» стало создание альтернативных путей к Мировому океану — через Мьянму (Бирму) и Пакистан, на побережье которых располагались опорные пункты, встроенные в «нить жемчуга». В Бирме, начиная с 1978-го года было модернизировано и милитаризовано семь пунктов на побережье — в том числе Ситуэ, Кьяуриу, Мергуи и база на острове Большой Коко. По мнению западных наблюдателей, они могли быть сданы в аренду Китаю. Кроме того, была модернизирована авиабаза Мейктила в центральной Бирме (к югу от Мандалая). Наконец, влияние КНР было закреплено демографически — в страну к 2005-му иммигрировал примерно миллион китайцев, превратив север в гигантский чайна-таун. В 2004-м было подписано соглашение о строительстве трансбирманского нефтепровода в Китай, в 2007-м — нефтепровода.

Ключевой опорной точкой КНР на пакистанском побережье стал глубоководный порт Гвадар, нависающий над входом в Персидский залив.

Третьим, и наиболее сложным элементом являлась попытка мирного «взлома» островной антикитайской стены путём реинтеграции Тайваня. Во время возвращения к власти «Гоминьдана» в 2008−16 Пекину удалось достаточно серьёзно продвинуться на этом направлении, значительно усилив экономические связи мятежного острова с материковым Китаем.

Однако в «десятых» китайская экспансия начала сталкиваться с проблемами. Бирманский военный режим, столкнувшись с угрозой фактической потери независимости, с 2011-го взял курс на постепенное сближение с Западом. Прошедшие в ноябре 2015-го парламентские выборы выиграла Национальная лига за демократию во главе с экс-диссиденткой Аун Сан Су Чжи, а в марте этого года президентом стал представитель этой же партии Тхин Чжо. При достаточно хладнокровном отношении Пекина к успехам НЛД, которая рассматривается как противовес «взбунтовавшимся» военным, очевидно, что эта ситуация затруднит полноценную интеграцию страны в «Большой Китай».

Равным образом, на Тайване к власти пришла «сепаратистская» Демократическая партия прогресса (ДПП). 20 мая в должность вступила президент Цай Инвэнь, старательно обошедшая в своей речи вопрос признания принципов «Согласия-92», регулировавшего взаимоотношения с материком. В ответ Пекин закрыл своё неофициальное посольство на острове. При этом речь идёт не о локальной политической флуктуации, а о долгосрочной тенденции.

Китайское население Тайваня состоит из двух субэтнических групп — условно коренных тайваньцев (84%), ранних переселенцев с материка, и поздней волны (14%), появившейся на острове после разгрома «Гоминьдана» в континентальном Китае. Бытовые, языковые и ментальные различия между ними весьма значительны, при этом долгое время на острове безраздельно доминировали именно выходцы с континента. Так, официальным языком Тайваня стал мандаринский диалект пришельцев, а не местный амойский. При этом следует учитывать, что китайские диалектные группы — по сути, самостоятельные языки, удалённые друг от друга в гораздо большей степени, чем русский и украинский. Довольно распространённая аналогия — русский и… литовский. Протесты местного населения безжалостно подавлялись — после «инцидента 228», стоившего жизни от 10 до 30 тыс. тайваньцев, на острове сорок лет действовало чрезвычайное положение.

Однако постепенно шла ползучая «тайванизация Тайваня», особенно ускорившаяся после 2004-го, когда у власти оказался представитель ДПП. Если в 1992-м как «тайваньцы» идентифицировали себя лишь 17,6% населения, то на начало 2016-го — уже 60,6%, при этом китайцами считали себя лишь 3,5%. По сути, мы видим «украинский» сценарий.

Всё это в совокупности усиливает роль «нити жемчуга», элементом которой являются Спратли и резко увеличивает вероятность того, что Китаю придётся взламывать островную стену у побережья силой. Для этого нужен флот — и он строится темпами, вызывающими серьёзные опасения у США и их союзников.

Ещё в 2010-м суммарное водоизмещение китайских ВМФ примерно в полтора раза уступало российским показателям (779 тыс. тонн). Однако сейчас оно достигло 775 тыс. тонн., при этом в отношении сил общего назначения (без учёта стратегических ПЛ) КНР уже обошла РФ (712 тыс. тонн против 633). При этом в дальнейшем рост будет продолжаться, и весьма быстро: средний возраст китайских кораблей — 12,6 лет, доля кораблей, вступивших в строй в последние десять лет — 39,5% (для сравнения — США 21,4%).

Пока это региональный флот — до сих пор китайцы испытывали трудности со строительством крупных ударных кораблей водоизмещением свыше 7 тыс. тонн., авианосцев и атомных подводных лодок. Однако, видимо, они уже преодолены. По- видимому, в весьма обозримом будущем КНР обзаведётся полноценным «флотом голубой воды».

Тем самым, КНР автоматически становится смертельной угрозой для всей сферы влияния США в Восточной Азии: Тайвань, Южная Корея, Япония зависят от ввоза/вывоза гораздо сильнее, чем Англия образца 1913-го. По сути, перед нами воспроизведение старой ситуации, когда германский флот, достаточный для срыва блокады и обеспечения коммуникаций автоматически превращался в смертельную угрозу для британцев. К чему привела эта «дилемма Тирпица», стало ясно в 1914-м. При этом позиция США в отношении восточноазиатских сателлитов прямо дублирует ситуацию США-Англия времен Первой мировой — превращение РК, Тайваня и Японии в сателлитов КНР означает экзистенциальную угрозу уже для самих Штатов.

В итоге мы наблюдаем в регионе нечто весьма похожее на дредноутную гонку перед Первой мировой — так, японский флот растёт темпами, сопоставимыми с китайским. Параллельно фокус внимания американского ВМФ смещается в сторону Тихого океана, и это характерно для всей американской военной машины в целом — собственно, с этим связано и стремление администрации Обамы сократить присутствие вооружённых сил США на Ближнем Востоке.

При этом сценарий ХХ века воспроизводится по всем направлениям. Масштабный вооружённый конфликт между двумя формирующимися глобальными блоками во главе с Китаем и США выглядит неизбежным.

Евгений Пожидаев, специально для EADaily