Руководству Латвии потребовалась новая «честная история лагеря Саласпилса»

93-летний житель Латвии Виктор Лазарев рассказал газете «Вести Сегодня», что происходило в годы войны в концлагере Саласпилс. По его словам, он принимал непосредственное участие в изготовлении кандалов для узников концлагеря, которых затем сжигали или расстреливали.

Напомним, что недавно в Латвии прошла конференция, посвященная Саласпилсскому лагерю. Центральной темой стал доклад латышского историка Карлиса Кангериса, члена комиссии историков при президенте ЛР. Он категорически отверг данные о массовых убийствах в Саласпилсе, назвав это «советской пропагандой». Кангерис призвал «написать свободную от этой пропаганды историю лагеря», который лично он ни в коем случае не считает концентрационным. Аналогично и премьер-министр Лаймдота Страуюма заявила, что «стране нужна честная история этого лагеря».

Виктор Лазарев был связным партизанского отряда, действовавшего в Латгалии. По доносу его арестовали и отправили в Саласпилс. Сейчас жителю поселка Приедкалне под Ригой уже 93 года. Он откровенно поведал о том, чем занимался в концлагере вместе со своим отцом Александром Егоровичем Лазаревым, которого тоже арестовали. Поначалу они были самыми обыкновенными узниками, а потом их взяли на работу в мастерские — оба были хорошо знакомы с кузнечным ремеслом. Под присмотром латышских надзирателей из кусков железа они нарезали полосы, из которых изготавливали кандалы для заключенных.

«Кандалы были с заклепками. Человека заковывали в них навсегда — до смерти. Тех, кого нужно было уничтожить сегодня, собирали в конторе, там их готовили к смерти. Кандалы заставляли делать под угрозой расстрела. Они были из шинного железа с острыми краями. Просто сгибали полоску, а затем просверливали два отверстия. Потом надевали их на руки и на ноги, после чего заклепывали. Это было настоящее зверство со стороны надзирателей. Затем люди отправлялись в свой последний путь: их либо расстреливали, либо сжигали», — сказал Лазарев.

«Все лето 1944 года нам нечем было дышать. Сжигали и расстреливали каждый день. Вонь стояла страшная от жженого человеческого мяса. Причем руководство лагеря действовало рационально. После уничтожения очередной партии мы должны были снимать заклепки, чтобы кандалы можно было использовать еще и еще раз. Они были обгоревшие, порой еще теплые. Их никто не чистил, а прямо нам привозили кучами. Приходилось скоблить. Чтобы снять заклепки, их нужно было стачивать. Однажды мне стало так плохо, что отказался от этой ужасной работы. „Не могу смотреть!“ — сказал я охраннику. Он тут же вытащил пистолет, мог моментально меня пристрелить. Нас трудилось в мастерской четыре человека: мы с отцом и еще двое. Сколько было уничтожено? Не считал. Но огромное число заключенных. Самые настоящие массовые казни. Ведь люди каждый день проходили через одни и те же кандалы. Мы работали в прямом смысле не покладая рук в апреле, мае, июне, июле… Вот и считайте, сколько народу перемолола эта мясорубка. А у нас были десятки кандалов. В общем, ясно, что за весенние и летние месяцы только 1944 года были уничтожены тысячи. Плюс повешенные. А еще многих увозили в Бикерниекский лес, где убивали, а потом хоронили в общих могилах», — вспоминает очевидец.

Комментируя мнение латышских историков, называющих Саласпилсский концлагерь трудовым, Лазарев сказал: «Чушь! А что же такого он выпускал? Где его продукция? Весь труд заключался в изматывании заключенных. Скажем, наливали в жестяные ванны содержимое параш, после чего заставляли носить их по кругу. Или приказывали переносить песок из одного конца концлагеря в другой. А потом обратно. И так целый день. Скажем, приказывали: сегодня кучу сделать там, а завтра — переместить ее куда-то еще. Какая же это работа? Это издевательство. Труд был совершенно бессмысленным. Цель преследовалась одна — максимально измотать человека, чтобы подавить волю к сопротивлению. В случае же какого-либо нарушения приказывали ложиться и вставать. А рядом стоял латышский надсмотрщик с пистолетом. Мне тоже приходилось выполнять эти упражнения, если не вовремя что-то сделал или опоздал. Повторяю: весь смысл концлагеря заключался в том, чтобы максимально унизить человека. Ведь можно было просто вывести группу, чтобы расстрелять или сжечь. Однако на людей надевали кандалы, чтобы поиздеваться над ними даже в последние минуты жизни. Была в концлагере и виселица. Она стояла напротив конторы. Вешали ради устрашения. Тогда со всех бараков сгоняли народ на площадь», — вспоминает Лазарев.

По словам очевидца страшных событий, ему пришлось изведать и другой нацистский концлагерь: «Мы с отцом работали в мастерской до 20 августа 1944 года. А фронт был уже близко. Гитлеровцы боялись, что нас освободят. Заключенных погнали на железнодорожную станцию Саласпилс. Набили арестантами целый товарный эшелон. Двери снаружи завязали проволокой. В полу была дыра для отправления естественных надобностей. Никто не знал, куда нас повезли. Через щели высмотрели, что отправили в Эстонию. Доставили в таллинскую Центральную тюрьму. Мы с отцом спали в камере на подоконнике, поскольку стены были очень толстые. А тут Красная армия подошла к Таллину. Тогда нас загнали в трюм какого-то корабля и повезли по морю. Плыли больше суток. Прибыли в Данциг (ныне Гданьск). Потом погнали пешком в Штуттгоф, который был восточнее города. Этот нацистский концлагерь известен производством мыла из человеческих тел — не так давно туда ездил, хотел найти сведения об отце. Мне сказали, что он умер во время прогулки. Тогда заключенных специально гоняли до полного изнеможения, многие умирали, что как раз и требовалось».

Как вспоминает Лазарев, спастись ему удалось чудом: «Меня спас туберкулез. Все время лежал на кровати, которая представляла собой дощатый настил. В концлагере Штуттгоф пробыл до 24 апреля 1945 года. Потом всех, кто остался в живых, согнали в вагоны и повезли к реке Висла, где высадили на лужайке. Поставили часовых с собаками и автоматами. Приказали не вставать — сидеть и ждать. Пришел маленький буксир. К нему были прицеплены три баржи одна за другой. Дали команду садиться. Мы погрузились. Нас закрыли досками. Наверх сели конвоиры с оружием. Ни хлеба, ни воды не давали. А потом две баржи попросту взорвали. Сотни человек ушли ко дну. Конвоиры перебрались на первую баржу. Им больше некуда было деваться, потому что буксир был слишком маленький. Это спасло тех, кто был в ней, в том числе и меня. Так мы шли до 5 мая. Единственное, что удавалось — зачерпнуть водички из Балтийского моря. Хоть она была и соленой, но можно было смочить губы. Дошли до датского острова Мен. А там — английские войска. Фашистов схватили, нам объявили, что мы свободны. Меня вынесли на носилках, потому что сам уже не мог идти».

Лазарев рассказал о своем возвращении на родину: «На острове был Международный Красный Крест. Там нас стали мыть, подстригать, избавлять от насекомых. Только когда положили на кровать, понял, что буду жить. Попросил врача, чтобы меня накормили — мы все были жутко голодные. Ведь до 5 мая у нас во рту ничего не было. Но доктор сказал, что есть можно только по определенному графику. Я тогда весил всего 40 килограммов. Через три недели меня отвезли в центральную больницу Копенгагена. Там была уже настоящая больница. Хорошо кормили, давали лекарства. Я быстро поправился. Написал уполномоченному по репатриации советских граждан на родину. Вскоре пришло сообщение, что 20 августа будет эшелон. Нас посадили в мягкие вагоны, обеспечили пайками. Выдали старую военную форму — рубашки, брюки, ботинки, шинели. Прибыли в Германию. Поселили нас в бараки. Мы должны были пройти фильтрацию. Когда подошла моя очередь, я сказал, что я партизан из Латгалии. Мне выдали бумагу с красной полосой. Мол, езжай спокойно домой. Пришлось пользоваться попутками. В Риге оказался в октябре. Прибыл к брату, который жил на улице Буру, 3. Так началась моя мирная жизнь. Поехал в Лудзу, зашел в милицию, отметился. Нашел дома мать и сестру. Начал работать, мы пахали землю. От отца досталась кузница — клепал все, что нужно было. Всю жизнь вспоминаю отца. И всегда мечтал найти хотя бы его косточки, чтобы похоронить», — рассказал Виктор Лазарев.