Прорыв талибов к Кундузу: афганизация Таджикистана неизбежна

В понедельник, 28 сентября, талибы предприняли наиболее масштабную операцию с 2001-го года, захватив половину более чем стотысячного Кундуза, уезд Ханабад одноимённой провинции и уезд Ишхамиш провинции Тахар. Ранее, 12 августа, афганские власти сообщили, что талибы захватили в провинции 60 сёл.

Город замыкает долину одноимённой реки, представляющую собой естественный коридор, ведущий из южного «собственно Афганистана» в так называемый афганский Туркестан, примыкающий к границам СНГ (расстояние до границ Таджикистана — 70 км). Это традиционный логистический центр региона. Как следствие, он последовательно являлся важнейшей либо основной базой басмаческого движения, советского ограниченного контингента и таджикской оппозиции.

Вдобавок, примечательной особенностью провинции является чрезвычайно смешанный состав населения, где примерно в равных пропорциях представлены пуштуны и североафганские меньшинства. В итоге, операция в Кундузе, по-видимому, имеет весьма специфическое «авторство»: с одной стороны, это классические талибы с юга (в том числе из пакистанской зоны племён, где они существенно потеснены), с другой — боевики среднеазиатского происхождения («Исламское движение Узбекистана» (ИДУ), официально присоединившееся к ИГИЛ*, таджикская группировка «Ансарулло» и т. д.).

Равным образом, провинция Тахар также примыкает к таджико-афганской границе.

Иными словами, это непосредственная угроза южным рубежам СНГ. Активность исламских радикалов на последних, между тем, нарастает с момента практического вывода американских войск из Афганистана (сейчас в стране осталось 9,8 тыс. солдат).

Посмотрим на Таджикистан. Протяжённость таджико-афганской границы — 1344 км, при этом она зачастую проходит по крайне сложной местности. Сейчас её охраняет лишь 16 тыс. солдат, что вдвое меньше, чем до 2005-го года, когда граница перешла под охрану таджикской стороны. Естественно, качественные различия между контингентами ещё более значительны, чем количественные — так, таджикские пограничники практически лишены поддержки авиации. Вся боевая авиация республики — это 4 ударных вертолёта Ми-24 и 17, Ми-8 и Ми-17

За их спиной стоит довольно внушительный (суммарная численность — 50 тыс. человек), но плохо вооружённый контингент (37 танков, по 23 БМП и БТР, 12 122-мм гаубиц и 12 «Градов»). За этими «впечатляющими» цифрами скрывается ещё более «впечатляющее» конкретное содержание: проблемы с материально-техническим обеспечением, коррупция, дедовщина, крайне низкое качество призывников и офицерских кадров, чудовищные условия несения службы. При столкновении с относительно хорошо подготовленным противником таджикскую армию практически безусловно ожидает длинная серия тяжёлых поражений. Российская 201-я база в Таджикистане — это де-факто один мотострелковый полк.

При этом, как было отмечено выше, активность боевиков на таджико-афганской границе возрастает. Так, в прошлом году было отмечено более 100 попыток незаконного перехода границы, в том числе с применением оружия, при этом 19 декабря четверо пограничников было захвачено НВФ. За первое полугодие 2015-го имели место 62 попытки незаконного перехода, из них вооружённых — почти два десятка.

Параллельно боевики прощупывают обстановку на туркменском участке границы: так, в декабре 2014-го были убиты несколько туркменских пограничников.

При этом нестабильность, по сути, уже перекинулась по другую сторону таджико-афганской границы — напомню, что 4 сентября СМИ сообщили о мятеже экс-заместителя министра обороны Абдухалима Назарзоды, по результатам которого правоохранители сообщили об уничтожении и задержании 150 человек; 29 сентября в Душанбе был задержан его соратник, полковник управления сухопутных войск Назар Сафаров. Лояльность таджикских силовиков, особенно связанных с бывшей объединённой таджикской оппозицией, в принципе выглядит весьма шаткой. Так, напомним, к ИГ* ранее примкнул один из бывших командиров ОМОНА республики Гулмурод Халимов.

Раскол среди силовиков, в свою очередь, является лишь одним из маркеров нарастающих противоречий в Таджикистане. Посмотрим на то, что представляет собой нынешний Таджикистан.

Достоверных данных по местной экономике нет ни у кого, включая местное правительство. С одной стороны, для местной статистики характерны приписки на всех уровнях, достигающие по «внутренним» оценкам, 15−20%; с другой — гигантский теневой сектор, скрывающийся под покровом безудержной коррупции.

Безусловно, однако, что страна сильно архаизирована. Промышленность создаёт лишь 13% ВВП, 60% трудоспособного населения заняты в сельском хозяйстве. Для Таджикистана характерны весьма характерные симптомы «голландской болезни для бедных» — массовый экспорт рабочей силы создаёт спрос, который обслуживает ЧУЖАЯ промышленность. Так, в 2014-м импорт составил астрономическую цифру в 47,2% ВВП ($ 4,2 млрд) без учёта огромного серого импорта из Китая, превышающего по величине официальный объём торговли с КНР. Архаизация и уход в тень экономики, работающей на «внешний» спрос, автоматически влечёт за собой деградацию социальной сферы. Так, согласно исследованиям, 27% выпускников высших (!) учебных заведений не умеют читать и писать.

Одним из побочных эффектов этого является прогрессирующая исламизация, особенно выраженная среди молодёжи. Ответом властей на все это стало наращивание давление на «легальных» исламистов, воевавших на стороне Объединённой оппозиции (прежде всего Партии исламского возрождения Таджикистана, ПИВТ) — подрывающее основы компромисса, завершившего гражданскую войну.

В 2014-м вялотекущий кризис вступил в острую фазу — проблемы в российской экономике рикошетом ударили по Таджикистану. Так, в первом квартале 2015-го чистый приток средств в страну сократился на 42,2%, что представляет собой антирекорд — в 2008—2009-м спад был меньше.

Итог был предсказуем. Если за 2011−2014 по подозрению в экстремизме было задержано 259 человек, то первые 8 месяцев 2015-го — уже 70. Весьма вероятно, что здесь мы видим комбинацию фактического роста протестных настроений с усилившимся давлением властей на остатки «политического ислама». В марте власти окончательно реализовали свой курс на вытеснение ПИВТ из парламента — на выборах партия не получила ни одного мандата. В мае по стране прокатилась серия антиисламистских акций. 9 июля Генпрокуратура заявила, что ПИВТ более не является политической партией из-за отсутствия отделений в большинстве регионов. В этом году таджикские власти дважды блокировали «Фейсбук» (в мае — почти на две недели). Сентябрьские зачистки бывших полевых командиров стали завершающим аккордом.

Проблема, однако, состоит в том, что нынешняя «победа» над ПИВТ создаёт краткосрочные риски и не решает долгосрочные проблемы. К числу первых относятся достаточно прочные позиции ПИВТ на Памире, где длиннейший участок границы практически не охраняется. В основном по обе его стороны живут местные исмаилиты, мягко говоря, скептически относящиеся к суннитским фундаменталистам, однако западное «ответвление» Горно-Бадахшанской АО — это граничащий с Афганистаном Дарваз, где позиции исламистов достаточно сильны. При этом рельеф области крайне сложен.

К числу долгосрочных рисков относится тот малоприятный факт, что при сохранении нынешних тенденций в экономике дальнейшая афганизация Таджикистана неизбежна.

«Силовой» компонент реакции на возникающие угрозы сейчас выглядит вполне адекватно. Так, 12−22-го мая была проведена внезапная проверка готовности коллективных сил быстрого реагирования (КСОР) ОДКБ — в Таджикистан было переброшено 2,5 тыс солдат и 200 единиц техники. В свою очередь, власти Таджикистана укрепляют границу, пытаются создать вторую линию обороны и создать территориальные части (в последних учениях было задействовано 50 тыс. чел.). Однако внутренние риски Таджикистана слишком велики, чтобы их можно было игнорировать.

Аналитическая редакция EADaily

*Террористическая организация, запрещена на территории РФ