«Восточное партнерство» разбилось о скалы Крыма: существует ли «неопасный сценарий» соседства с ЕС?

21−22 мая 2015 года в Риге прошел очередной саммит по программе «Восточного партнерства». Стороны саммита были представлены 28 государствами-членами ЕС и «восточными» странами-партнерами ЕС — Украиной, Молдовой, Грузией, Азербайджаном, Арменией и Беларусью.

Саммит по «Восточному партнерству» не был провальным, как это пытались изобразить некоторые его критики. Однако он не продемонстрировал и каких-либо прорывов, оказавшись в конечном итоге протокольным рутинным мероприятием. Ожидания и запросы некоторых «восточных партнеров» в главном, но риторическом, и во второстепенном, но вполне конкретном, не получили ответа. Накануне саммита канцлер Германии Ангела Меркель в своей речи в бундестаге подчеркнула, что «Восточное партнерство» — означает «инструмент сближения» с ЕС, но не «инструмент расширения ЕС». При этом Европейский союз готов выстраивать отношения со своими партнерами по программе, учитывая разницу в их политике и позициях. ЕС согласен подходить к ним дифференцировано. Впрочем, сами «восточные партнеры» с самого старта «Восточного партнерства» в 2009 году демонстрировали дифференцированное участие в программе.

Выступление Меркель заранее оправдывало ситуацию на предстоящем саммите, когда обе стороны — ЕС и «восточные партнеры» будут демонстрировать миру разницу в политике и подходах. А ЕС любит консенсус. «Сближение» вместо «расширения» заранее обещало «партнерам» «ограниченную европерспективу», т. е. даже в общих формулировках обязательства приема в ЕС они не получили. «Ограниченная перспектива» была адресована конкретно трем партнерам — Украине, Грузии и Молдове, чьи отношения с ЕС были признаны европейцами, как «более глубокие». «Ограничение» касалось не только призрачного будущего членства в ЕС, но и перспектив безвизовых отношений. В этом пункте ожидания Украины и Грузии были смещены с Риги образца мая 2015 года на начало 2016 года. Правда, здесь последнее слово будет принадлежать Европейской комиссии, которой еще предстоит решить, выполнили ли Украина и Грузия все необходимые нормы для обретения безвизового режима с ЕС. Брюссель убеждает заинтересованных «восточных партнеров», что вопрос о визах — это чисто технический, а не политический вопрос. Однако почти наверняка можно прогнозировать, что Украина из-за нарастающих социально-экономических проблем и военного кризиса безвизового статуса для поездок своих граждан в начале 2016 года не получит. ЕС не знает, что делать с волной беженцев со средиземноморского направления. Беженцы с востока со стороны Карпат ей не нужны.

Премьер-министр Грузии Ираклий Гарибашвили на ужине в первый день саммита в непринужденной атмосфере страстно говорил о том, что его страна «стоит за европейские ценности и хочет получить за это что-то взамен». Вот этого «что-то взамен» и нет, но зато есть совсем другое.

Восточное партнерство" все еще ищет смысл? «Восточное партнерство» — это не «конкурс красоты между Россией и Европейским союзом», как неудачно выразился в Риге председатель Европейского совета поляк Дональд Туск. Тогда что?

«Восточное партнерство» — это борьба за сферы влияния, которая в 2014 году обернулась новым военным конфликтом на постсоветском пространстве, на этот раз — на Украине. Если в случае с малыми государствами, вроде Грузии или Молдовы, конфликтный потенциал «Восточного партнерства» существенно нивелировался из-за величины этих государств, то в случае с Украиной он вполне определился и стал зримым буквально до крови.

Проект итоговой декларации предлагал «подтвердить суверенное право каждого партнера на свободный выбор уровня амбиций и целей, к которым он стремится в своих отношениях с Европейским союзом». Лидеры ЕС в минувший четверг повторили в Риге, что «Восточное партнерство» якобы не направлено против России, правда, подчеркнув при этом, что Россия не должна вмешиваться во внешнюю политику своих соседей. Последнее и означает, что Россия не имеет прав на сферу своего влияния даже на пространстве СНГ. Вмешиваться во внешнюю политику, как продемонстрировал переворот в Киеве, вправе здесь лишь «западные партнеры» из ЕС.

За прошедшие полтора года с предыдущего саммита в Вильнюсе программа «Восточного партнерства» явно понизила общую стабильность на постсоветском пространстве. Более того, проблема вышла на уровень безопасности, затрагивающей ЕС, «восточных партнеров», а также Россию. Саммит зримо омрачен войной на востоке Украины. Он продемонстрировал, что «Восточное партнерство» не в силах отреагировать на эту войну ни в смысле ее обострения, ни в смысле прекращения.

«Восточные партнеры» — Украина и Грузия, а также отдельные страны ЕС — Польша, Швеция и страны Балтии предлагают использовать «Восточное партнерство» для сдерживания России. Однако сам саммит, предполагающий дифференциацию позиций участников, как нормальное явление, закрывает подобную перспективу. Преобладающая позиция ЕС и, что важно, Германии предлагает снижать уровень напряженности на востоке Украины, используя для этого Минские договоренности. Правда, другой подтекст Минска-2 предполагает, что окончание военного конфликта на востоке Украины практически будет совпадать с запуском с 1 января 2016 года в полном объеме отношений продвинутой ассоциации между Украиной и ЕС. Война явно вытеснила проблему украинской ассоциации для России.

Ситуация вокруг главного и стратегического «восточного партнера» ЕС — Украины слишком явно демонстрирует конфликтный потенциал «Восточного партнерства». Политика ЕС направлена на подрыв и быстрое разрушение экономического потенциала Украины, созданного в эпоху СССР и участвующего в кооперации с Россией. Главным направлением атаки стала энергетика. Прошел год после переворота в Киеве, но за такой короткий срок промышленное потребление поставляемого на Украину из России природного газа сократилось на половину. Создается впечатление, что главной целью программы «Восточного партнерства» в экономической области является кардинальное сокращение Украиной потребления энергии. Высвободившиеся энергетические объемы предназначены другим, а не Украине, превращаемой в периферийное пространство для Евросоюза.

Другое направление удара по России программы «Восточного партнерства» связано с тем, что инициированный ею кризис на Украине явно ослабляет процесс евразийской интеграции вокруг России. Накануне Рижского саммита Европейская комиссия с согласия Еревана вновь поставила в практическую плоскость вопрос о переговорах с Арменией об ассоциативных отношениях с ЕС.

Что касается Беларуси, то в ЕС признают, что «существуют основания для улучшения отношений, и Беларусь также видит почву для улучшения с ЕС». Один официальный представитель ЕС признал это, указав на то, «Беларусь продемонстрировала принципиальную позицию» во время кризиса на Украине. В лице президента Беларуси Александра Лукашенко Евросоюз ждет «непростой встречи» с «непростым восточным партнером».

Между тем, Беларусь и Азербайджан присутствовали на конференции своими министрами иностранных дел, подчеркнув тем самым более низкий уровень своей заинтересованности в «Восточном партнерстве». Саммит подчеркнул важность участия Азербайджана в южном коридоре поставок газа в ЕС для снижения зависимости от российского газа. На практике дифференцированное «Восточное партнерство» означает, что ЕС по-прежнему жаждет от Азербайджана более конкретного, чем демократия и европейские ценности — его энергетических ресурсов. При этом возможность диалога между США и Ираном актуализировала усилия по продавливанию проекта Транскаспийского газопровода из Азербайджана в Туркмению, что превратит так называемый «Южный газовый коридор» ЕС в энергетическую удавку для России.

В комментариях к Риге успех или неуспех саммита сводится к тем формулировкам или даже умолчаниям, которые будут содержаться в итоговой декларации этого мероприятия. Однако проблема сейчас стоит шире и имеет принципиальное значение.

В итоге реализации «Восточного партнерства» Евросоюз оказался в самом остром внешнеполитическом кризисе со времен холодной войны. В ЕС объясняют причины конфликта с Россией тем, что Москва сочла, что ЕС пытается «увести у него крупнейшего союзника на постсоветском пространстве». Однако это не так. До февральского переворота 2014 года Украина проводила многовекторную политику, основанную на нейтралитете. ЕС захотел сломать это равновесие в свою пользу, не признавая даже права России на безопасность с самого для нее исторически опасного европейского направления.

По замыслу стратегов США, сформулированному еще в 1990-е годы, восточная политика ЕС должна была развиваться по «неопасному сценарию» и вне контекста нарастания напряженности с Россией. Средством сдерживания России предполагалось сделать постоянные заверения ее в том, что двери для нее в Европу открыты. Подобный план нашел воплощение в концепции «Большой Европы» и трансконтинентальной системы безопасности, принятой российскими правящими кругами в 2000-е годы.

Одновременно ЕС предлагал России в качестве средства интеграции осуществление процесса демократической консолидации и социальной модернизации. Однако в 2014 году подобная стратегия США и ЕС в ходе украинского кризиса дала сбой, когда Россия в одностороннем порядке присоединила к себе Крым. В этой точке стратегия «Восточного партнерства» дала решительный сбой. Предложение «новых европейцев» нарастить конфликтный потенциал «Восточного партнерства» не встречает отклика у «старых европейцев». Германия заинтересована в понижении градуса конфликта. Вместе с тем, вернуться к старому спокойному руслу течения политики «Восточного партнерства» не получается. Любое стремление в этом направлении разбивается о скалы Крыма.

Аналитическая редакция EADaily