В цепи примечательных дат, ознаменовавших столетние юбилеи различных событий Первой мировой войны, несомненно не затеряется и день создания частей знаменитых латышских стрелков. В современной Латвии отношение к этим людям амбивалентное. С одной стороны, их принято уважать, как представителей первых национальных воинских формирований. С другой — здесь не могут забыть, что латышские стрелки приняли самое непосредственное участие в становлении советской власти, которая сейчас в республике воспринимается, как воплощение всего темного и негативного. А поэтому о стрелках предпочитают лишний раз не вспоминать… Между тем, их история является весьма занимательной и поучительной.
«Прибалтийский край должен быть частью Великой России!»
Латвийский историк Олег Пухляк поведал автору этих строк, как век назад война пришла на здешнюю территорию: «20 июля (по старому стилю. — авт.), то есть на следующий же день после объявления войны, Либава (ныне Лиепая. — авт.) была обстреляна немецкими крейсерами «Аугсбург» и «Магдебург». Первое время снаряды попадали только в море, тогда неприятель подошел на три мили и открыл огонь по порту и госпиталю, несмотря на то, что над последним развевалось семь флагов Красного Креста. Был пробит во многих местах докторский дом, очень густо падали снаряды у помещения госпитальной команды, на дороге и в палисаднике. К счастью, никто не пострадал, только одна старушка была оцарапана осколками. Рига узнала об этом только через несколько дней. «Рижский вестник» оптимистически писал: «Немецкие гранаты выкатываются и продаются любителям на память по 15−20 рублей за штуку».
Патриотический подъем латышей оказался необыкновенным. Так, депутат Государственной Думы от Курляндской губернии Янис Голдманис (впоследствии, в 1920 году ставший министром обороны Латвийской Республики) заявил: «Повелитель Германии жестоко ошибся, если он ожидал, что выстрелы в Либаве найдут отзвук в местном населении в каких-нибудь враждебных выступлениях против России. Наоборот, от населения Прибалтийского края, где подавляющее большинство латыши и эстонцы, в ответ на этот выстрел столь же громко прогремело: «Да здравствует Россия!» И так это будет и дальше, даже при самых тяжелых испытаниях. Среди латышей и эстонцев нет ни одного человека, который бы не осознавал, что все то, что ими достигнуто в смысле благосостояния, это достигнуто под защитой Русского Орла. Что все то, что латыши и эстонцы должны еще достигнуть, возможно только тогда, когда Прибалтийский край и в будущем будет нераздельной частью Великой России».
Вряд ли тогда кто-то из жителей Курземской и Лифляндской губерний Российской империи предполагал, что кровавые сражения станут перепахивать их родной край в течение бесконечных шести следующих лет (события Второй Отечественной плавно перешли здесь в бои Гражданской войны). Мало кто думал, что битвы будут кипеть и на суше и на море, что земля региона покроется окопами, рвами и колючей проволокой, окажется завалена сотнями тысяч тел. Огромное число российских и немецких военнослужащих полегло под Ригой, Юрмалой, Двинском, на «Острове смерти» у Икскюля, на Моонзундском архипелаге. Идея о создании национальных вооруженных формирований появилась у командующего Северо-Западным фронтом генерала от инфантерии Михаила Алексеева после того, как в первой половине 1915 года немецкие войска вторглись в Курляндию, захватили Либаву, Туккум, Виндаву и стали угрожать Риге. До этого латыши распределялись по «обычным» воинским частям, да комплектовали добровольческие соединения народных дружин (которые использовались для охраны Усть-Двинской крепости).
Патриотично настроенные латыши, особенно из числа студентов, неоднократно выступали за создание национальных частей. В конце концов, войска кайзера топтали их собственную землю. Да и в целом, отношение к немцам здесь было самым негативным. В начале XIII века крестоносцы завоевали территорию современной Латвии, и вплоть до Первой мировой эта территория пребывала под властью остзейских баронов, с самого начала привыкших ставить коренное население немногим выше рабочего скота. Поэтому, стремление сражаться с германцами было у латышей совершенно искренним.
Ад на Острове смерти
Не все представители местной гражданской администрации одобрили идею создания частей латышских стрелков — в частности, с возражениями выступили губернаторы Курляндии и Лифляндии. Но в условиях немецкого наступления, видя, как трещит фронт под вражеским натиском, генерал Алексеев не стал медлить: 1 августа (19 июля по старому стилю) он подписал знаменитый приказ № 322 (848−3287) о создании восьми стрелковых батальонов. Одновременно депутаты Государственной Думы России Янис Голдманис и Янис Залитис опубликовали воззвание к соотечественникам: «Собирайтесь под латышскими флагами!»
12 августа в Риге началась запись добровольцев: в первый же день заявления подали 71 человек. В короткое время удалось создать три батальона. Первые бои с их участием произошли 25 октября неподалеку от железнодорожной станции Мангали под Ригой, 29 октября на берегах реки Миса и 31 августа под Юрмалой. Тогда русским войскам при участии латышей удалось отбросить немцев назад, в Курляндию. По окончании этих боев объявили всеобщую мобилизацию латышей, в результате которой были созданы ещё шесть батальонов.
К концу 1916 года общее количество соддат в данных подразделениях достигло 39 тысяч: из них создали отдельную Латышскую стрелковую дивизию (в cвою очередь, разделенную на две бригады под началом Андрея Аузанса и Аугуста Мисиньша). Именно этот год оказался для латышей в шинелях судьбоносным: начиная с марта, они вновь участвовали в тяжелейших боях под Ригой. Наиболее серьезные сражения этого периода имели место в июле под Кекавой и в сентябре на так называемом «Острове смерти» у левого берега Даугавы. Этот крохотный клочок земли неподалеку от железнодорожной станции Икшкиле с марта служил плацдармом ожесточенных схваток. 25 сентября немцы провели здесь газовую атаку и около 1400 солдат и офицеров, не имевших противогазов, подверглись отравлению — почти полностью погиб находившийся на острове Каменецкий пехотный полк. После этого сюда срочно перебросили на помощь латышских стрелков. Хотя у них и имелись противогазы, полностью от ядовитых газов они не спасали. Восемь дней 2-й Рижский батальон выдерживал атаки солдат кайзера, причем 120 его бойцов получили отравления. Всего же за те дни здесь полегло 167 человек.
Знаменитый писатель Вилис Лацис так описывал эти события: «…люди с оторванными головами, вырванными боками, из которых вываливаются наружу внутренности, юноши с изуродованными лицами, без носа и рта; люди, легкие которых отравлены ядовитыми газами, извиваются в страшных судорогах с кровавой пеной на губах, их мучения может облегчить лишь смерть. Вороны и крысы терзают убитых, тела которых не успели похоронить. Даже живые пропахли трупами, люди живут в полубредовом состоянии. Постепенно они привыкают к опасности, потому что нет смысла бояться, если знаешь, что от нее нельзя избавиться… Под ураганным огнем противника, в отравленном воздухе, не снимая с лица противогазы, дрались и умирали стрелки. И назло немецкому упорству и непрекращающимся атакам Остров смерти держался, представляя собой маленькое, но опасное жало в теле германской армии, заграждая путь в обход Риги и угрожая войскам Вильгельма II прорывом фронта».
Знаменитый латышский поэт Александр Чак, воспевший стрелков в сборнике «Затронутые вечностью», тоже описал это сражение в стихотворении «Черт Острова смерти»:
У островного чертяки свое чертово счастье,
Лупит как бешеный, танцует на лезвии бритвы, —
Смеются стрелки, коченея без дела,
За известковыми глыбами укрыты от картечи.
Из окопов — в революцию
В конце 1916-го, начале 1917 года новые бои с участием латышских стрелков имели место у Тирельских болот между Бабитским озером и Олайне, и у знаменитой «Пулеметной горки». «Вот взлетают в воздух две красные ракеты, слышится отданная вполголоса команда, и серые полки приходят в движение. Темная волна катится вперед, разветвляется по ходам и растекается уже по ту сторону заграждений, как полая вода, налево и направо. Словно прорвавшая плотину река, вливаются они на поле боя, бурной струей несутся через овраги и равнину, по инерции толчками выплескиваются на высокий земляной вал и, все разрушая и затопляя на своем пути, перекатываются через бруствер и прыгают с трехметровой высоты на голову растерявшемуся противнику. Одновременно с латышами в наступление устремляются сибирские стрелки. Безмолвие кончилось. Еще в заграждениях стрелков начали косить винтовочные пули и пулеметные очереди. Среди криков наступающих звучат стоны раненых и предсмертные хрипы умирающих. Вот падает один, а там на полуслове обрывается крик другого воина, словно невидимая рука зажала ему рот, но бурный поток стрелков мчится вперед. Натужно хрипят уставшие от бега тысячи грудей. Гудит земля под ногами наступающих полков, лязгают штыки, ударяясь друг о друга, стучат приклады, слышится команда, воздух рвут гранаты. Сокрушительная сила половодья затопляет блокгаузы и блиндажи. Один за другим затихают немецкие пулеметы. В темноте видны полуголые бегущие фигуры, и винтовки посылают им вслед огненные плевки», — пишет о тех боях Вилис Лацис.
А дальше последовали события, за участие в которых латышские стрелки, собственно, наиболее известны: революция и гражданская война. Революцию они, будучи в основном выходцами из социальных низов, приняли с восторгом — более того, активно ее приближали. Осенью 1917-го года начштаба Северного фронта генерал Сергей Лукирский докладывал верховному главнокомандующему Николаю Духонину: «Что касается латышских стрелков, то именно они развратили всю армию и теперь ведут ее за собой». Действительно, среди документов, принятых в ходе Всероссийского съезда Советов, значился и такой: «Мы, делегаты латышских стрелков, вместе с другими делегатами… все, как один, голосовали за первые декреты Советской власти, за Ленина…»
В дни Октябрьской революции латышские стрелки сорвали отправку с Северного фронта в Петроград войск, оставшихся верными правительству. К тому времени они обзавелись собственным руководящим органом, под названием Исполнительный комитет латышских стрелков (Исколастрел). Именно это учреждение распорядилось 19 ноября об отправке одного из латышских полков, бойцы которого отличались «образцовой дисциплиной и пролетарской сознательностью», в столицу для усиления революционного гарнизона. Там латыши участвовали, в частности, в разгоне Учредительного собрания в начале 1918 года, положившего начало диктатуре коммунистов. В те дни глава латышских большевиков Петерис Стучка писал: «Латышские полки первыми и почти поголовно перешли в Красную социалистическую армию, самоотверженно и храбро исполняя свой революционный долг пролетарской армии, как на внутреннем, так и на внешних фронтах РСФСР».
Противоречивая память
Дальше у латышей было многое, заслуживающее большой отдельной статьи: охрана первых лиц молодой Советской республики, участие в войсковых операциях и карательных акциях, беспредельная храбрость и бесчеловечная жестокость.
Заслуги латышей отмечены.
Про них, как правило, пиши:
Любые фланги обеспечены,
Когда на флангах — латыши!
Так писал про преторианцев нового режима Демьян Бедный. Действительно, латышские части активно использовались в операциях против Каледина, восставших белочехов, Деникина и Врангеля. Однако, стрелки «отличились» не только и не столько в сражениях с белыми, сколько участвуя в терроре, развязанном против тех, кого власть полагала враждебным элементом: на Дону, в Ростове, в Белоруссии, Москве, Ярославле, Муроме, Рыбинске, Калуге, Саратове, Нижнем Новгороде, на Тамбовщине, в Кронштадте… Латышей с удовольствием брали в органы ЧК; там иные из них сделали себе кровавую карьеру. Впрочем, справедливости ради надо указать, что свой латышский батальон был и в составе войск Колчака.
Дальнейшая судьба стрелков складывалась по-разному. Иные остались в СССР: из таких многие погибли в расстрельных застенках в сталинские времена. Значительная часть стрелков вернулась на родину — или в конце 1918 года (они успели принять участие в боях за недолго просуществовавшую первую версию Советской Латвии), или уже в 20-х. Там их часто тоже встречали отнюдь не хлебом-солью, а судами и тюрьмами, как пособников вражеского государства. И лишь немногие дожили до 50-х, когда в СССР вокруг латышских стрелков начали создавать героическую легенду, воздвигая музеи и памятники, щедро вешая на грудь награды.
В современной Латвии, как уже упоминалось, говорить о стрелках не очень-то принято. Но временами историческая память прорывается наружу. Например, бывший министр обороны, евродепутат Артис Пабрикс недавно заявил: «Почему стрелки перешли на сторону Ленина? Когда они пришли к Керенскому и сказали, что готовы защищать его правительство, но взамен попросили предоставить им гарантии того, что Латвия получит автономию, Керенский поинтересовался: «А вы кто такие?» Тогда они решили, ну мы тебе покажем, кто мы такие и пошли к Ленину — он им пообещал независимость
Совершенно другого мнения придерживается знаменитый маэстро Раймонд Паулс. Однажды, слушая ритуальные заклинания о «зверствах» Советского Союза в Латвии, композитор не выдержал: «Я немного изучал то, что происходило в 1917 и 1918 годах. Кто был главными убийцами? Наши соотечественники. Что они творили на Украине? Кто сформировал весь этот чекистский аппарат? В основном наши и евреи, хотя они и были потом сами ликвидированы. Кто отстаивал ту революцию? И кто служил в охране Кремля? Латышские стрелки. Поэтому лучше уж помолчим об этих делах. Это история, и ничего тут не поделаешь. Что толку поднимать ее, лучше ведь не сделаешь. Мы сами всякого дерьма натворили, сами всюду лезли…»
Так и живет маленький народ, раздираемый спорами, не способный определиться, где его «герои», а где «злодеи». Такова, наверное, судьба любого крохотного этноса, швыряемого историческими ветрами, словно щепка…
Вячеслав Самойлов — обозреватель EADaily в Прибалтийском регионе.