Федор Лукьянов: Что мешает Западу серьезно относиться к перспективе войны с Россией?

Председатель Совета по внешней и оборонной политике (СВОП) Фёдор Лукьянов в журнале «Профиль» размышляет, почему коллективный Запад до сих пор не воспринимает угрозу полномасштабной войны с Россией? При том, что эта война, прямиком ведущая к ядерному апокалипсису, как никогда реальна.

В мирное время, когда российские эксперты регулярно участвовали в европейских мероприятиях, любимым местом автора этих строк была венская военная академия. Дискуссии там приносили истинное удовольствие. Большую часть аудитории составляли офицеры австрийской армии — наследники впечатляющей имперской школы, способные квалифицированно и умно обсудить самые разные темы — от тонкостей геополитики и военных стратегий до гносеологических аспектов идейного противостояния. Прелесть беседе придавало то, что для ее участников, декорированных орденами, аксельбантами, шевронами и красивыми петлицами, все это было сродни чистому искусству. Практического применения в благополучной и нейтральной Австрии, где профильное ведомство носит название «Министерство обороны и спорта», знания такого рода не находили.

Ностальгические воспоминания пробудились у вашего покорного слуги на фоне ажиотажа, вызванного аудиозаписью разговора немецких офицеров о перспективах использования ракет «Таурус» для разрушения Крымского моста. Германия, экономико-политическая опора Евросоюза, конечно, не Австрия, а бундесвер, сегодняшняя инкарнация давней и богатой военной традиции, простите за дурацкий каламбур, не бундесхер (Bundesheer, Вооружённые силы Австрии). Тем не менее опубликованная запись диалога военных заставляет задуматься о соотношении военного потенциала, навыков его применения и адекватности политического восприятия в современной Европе.

Накал эмоций вокруг утечки объясним: напряженность растет. Но чего-то принципиально нового мы из нее не узнали. Об участии представителей стран НАТО в украинском военном планировании и подготовке операций известно давно. Разве что особо высветились немцы, штрих свежий, но ожидаемый. То, что за закрытыми дверями офицеры и генералы ведут предметные разговоры о войне, а не гуманитарную помощь обсуждают, понятно и так. Канцлер Шольц публично и очень твердо заявлял, что не будет отправлять ракеты на Украину, а другая часть политической верхушки ФРГ столь же ясно давала понять, что не согласна с ним по этому вопросу. Но несколько неожиданным оказалось то, что, как выяснилось, немецкие военные в этой полемике солидарны со сторонниками передачи, то есть их перспектива и риски избыточного вовлечения в конфликт не смущают.

Это и есть самое интересное. Профессионалы, на которых ложится главная тяжесть любой войны, как правило, не становятся ее зачинщиками — в этой роли выступают политики. Внешняя агрессия, естественно, — случай особый, в прочих же военные исполняют политические решения, и, когда таковые приняты, обсуждать их — не дело людей в погонах. Даже если они и не уверены в целесообразности приказов.

Когда речь идет о войне гибридной (за отсутствием другого будем пользоваться этим несовершенным термином), стройность схемы нарушается. Участие стран НАТО в противостоянии Украины и России последовательно наращивается на протяжении двух лет, и от него столь же последовательно официально открещиваются. Рискнем предположить, что это не коварный план и не «стратегическая двусмысленность» (о которой на днях внезапно вспомнил министр иностранных дел Франции Стефан Сежурне), а непонимание того, что происходит и, главное, что из чего вытекает и к чему, вероятнее всего, ведет. Отсутствие ясности в этом вопросе подрывает все шансы выработать линию поведения, продуманную хотя бы на среднесрочную перспективу.

Утрата восприятия причинно-следственных связей — продукт пресловутого «конца истории». Ведущие западные страны пришли на рубеже 1990-х к выводу: направление развития настолько предопределено, что сопутствующими издержками можно просто пренебречь. И так, действительно, было, пока на пути не встречались крупные производители этих самых издержек, то есть государства, способные противопоставить что-то серьезное вплоть до блокировки всего движения. Российское руководство на протяжении 20 лет старалось довести до сведения американских и европейских визави (вербально, а потом и, можно сказать, мануально): определенные ваши шаги обусловливают соответствующие ответы, такова логика международной политики. Увещевания эти были проигнорированы, атмосфера продолжала нагнетаться. Итогом стало 24 февраля 2022-го.

Как мы видим два года спустя, переход событий в вооруженную фазу не привел к качественным переменам. Россия теперь пытается заставить Запад пересмотреть настрой 1990-х с помощью военной силы. Москва хочет продемонстрировать: масштаб издержек таков, что целесообразно задуматься об изменении подхода, иными словами, начать с ней разговор о другом устройстве европейского театра безопасности. Но с противоположной стороны нет встречного движения — никто не собирается признать необратимость трансформации под воздействием военных приобретений России.

Напротив, по мере исправления российской стороной ошибок начальной фазы кампании и перехвата инициативы риторика в Европе и США о недопустимости победы Москвы в целом становится все более проникновенной и тревожной. Соответственно, чем меньше надежда добиться желаемого чужими (украинскими) руками, тем больше набор инструментов, считающихся допустимыми для применения. В этом ключе надо рассматривать и парижские откровения Макрона сотоварищи о том, что не исключено ничего — вплоть до отправки натовских контингентов. Это, конечно, еще не политическое решение, но явное расширение границ того, о чем в принципе можно поразмышлять.

Обнародованный разговор немецких офицеров приобретает в этом контексте дополнительную важность. На фоне экзальтации политиков военные, как стало ясно благодаря утечке, не берут на себя роль силы сдерживающей и рационализирующей, а, наоборот, удивляются нерешительности главы правительства. Речь, между тем, идет не о нападении на их отечество, а о конфликте с участием государства, не связанного с Германией (и прочими странами НАТО) какими-либо формальными обязательствами. Но вовлечение в этот конфликт приближает столкновение со страной, представляющей серьезную угрозу.

Из разговора следует: немецкие военные не обдумывают варианты развития событий, которые последуют за реализацией обсуждаемого сценария, и не принимают всерьез вероятность прямого столкновения с Россией. То есть исходят из того, что боевые действия будут локализованы территорией самого конфликта (украинско-российской), но ставка — мировая власть. Когда русской угрозой пугают французские, датские или американские начальники, речь ведь не об угрозе нападения на их страны, а прежде всего о политических последствиях для глобальных позиций Запада. Действительно, серьезное поражение страны, поддержка которой стала ведущим императивом для всего западного сообщества, станет сильным ударом не только по престижу, но и по возможности проводить свои интересы во взаимодействии с большинством мира.

Получается взрывоопасная смесь.

Один компонент — политические верхи, считающие конфликт экзистенциально важным, но не имеющие продуманной линии поведения и действующие скорее импульсивно в соответствии с постоянно меняющимися обстоятельствами. А обстоятельства эти могут быть разного рода, включая избирательные кампании в той или иной стране. Громкие заявления и обещания зачастую предшествуют размышлениям о том, как, собственно, их можно осуществить и к каким последствиям это приведет. В этом смысле есть основания предположить, что, например, высказывание Макрона об отправке бойцов НАТО на Украину было самоценно, то есть делалось ради красного словца, но теперь произведенная форма потребует наполнения каким-то содержанием.

Другой компонент — военные руководители, согласные с экзистенциальным характером происходящего, но не имеющие ясно очерченных рамок для своих действий. Ведь формального мандата в силу специфики кампании они не получали. Ну и к тому же эти самые военные за предыдущие десятилетия привыкли (не в такой степени, как завсегдатаи австрийской военной академии, конечно, но все же) выступать скорее в качестве компетентных комментаторов, чем тактиков и стратегов реального развертывания. А имеющийся у них опыт очень мало применим для военно-политических действий, ведущихся сегодня. Сказанное относится в первую очередь к континентальной Европе, ситуация в Великобритании и США более многогранна, но качественно, пожалуй, не отличается.

Напрашивается вывод, что риски эскалации растут. Категорическая неготовность отступить присуща всем участникам противостояния. Но мяч на стороне западного лагеря, в котором удивительным образом на передний край выдвинулась Европа, а в ней — Франция и Германия.

Важно учитывать два обстоятельства.

Первое: разногласия внутри европейского сообщества, усугубляющиеся из-за общего роста неопределенности, решаться будут, судя по всему, путем взвинчивания напряжения, а не снижения его градуса. Просто ослабление накала «русской угрозы» сразу обнажит множество приглушенных сейчас противоречий, и европейский истеблишмент предпочтет обострение на российском направлении разрядке.

Второе: обретающая у нас популярность идея, что для выхода из замкнутого круга западную верхушку нужно как следует напугать ядерным армагеддоном и тогда к ней вернется договороспособность, может дать прямо противоположный результат. Сегодняшняя правящая элита, действительно, качественно отличается от предыдущих поколений. Прежде всего верой в своего рода догмат о непогрешимости Запада, то есть уверенностью, что отступление от идейно-политического канона, утвердившегося после холодной войны, станет настоящей катастрофой для мира. А поскольку всякий компромисс с Россией будет таким отступлением, не допустить его необходимо любой ценой.

Вступаем в опасное время.