Что мы знаем об Афганистане? История, будущее, роль и значение «Талибана»* — интервью

Несколько романтизированным представляется историческое «прозвище» Афганистана «Кладбище империй». В то же время сама история Афганистана полна страданий и войн. Этот древний край становился точкой притяжения для различных завоевателей и империй, занимая геостратегическое положение в самом сердце Евразии.

Со вторым приходом движения «Талибан»* к власти в Афганистане в августе 2021 года эта страна вновь заняла видное место в мировых СМИ. Однако во многом мы не до конца понимаем феномен Афганистана, его истории и политики: талибы*, пуштуны, хазарейцы, таджики, узбеки, различные этнические и конфессиональные группы, интересы различных полевых командиров и кланов. Что такое Афганистан на самом деле? Кто такие талибы*? Каковы их интересы? Какие внешние игроки стремятся закрепить свои позиции в Афганистане? Об этом корреспондент EADaily поговорил с кандидатом юридических наук, российским востоковедом, писателем и основателем популярного проекта «Первый ближневосточный» Марией Вячеславовной Кича, которая недавно вернулась из поездки в Афганистан.

— Афганистан оброс многочисленными легендами. Однако представляется, что тезис о многострадальности этой страны действительно является актуальным. Для многих читателей Афганистан ассоциируется с непрерывными войнами, насилием, наркотрафиком и бедностью. В то же время территории современного афганского государства некогда были процветающим краем. Мария Вячеславовна, с учетом вашей недавней поездки, что такое «Афганистан» для вас? Как вы можете охарактеризовать эту непростую для изучения страну?

— Афганистан процветал, когда входил в состав других государств — в частности, Персидской империи. Собственно афганская история начинается с 1747 года, когда страну возглавил Ахмад-шах Дуррани из пуштунского племени абдали. Он считается основателем афганской государственности. Тем не менее, дурранийская держава была децентрализованной, главную роль на периферии играла не столица, но локальные центры силы, в разных населенных пунктах хозяйничали не государственные чиновники, а феодалы, исламские лидеры, вожди племен и старейшины; позже к ним прибавились и полевые командиры.

Данные тенденции проходят красной нитью через всю «афганскую» историю Афганистана и сохраняются до сих пор. Вертикаль власти традиционно отсутствовала, государственная власть не выходила за пределы крупных городов, коих насчитывалось всего четыре (а зачастую — за пределы центра столичного Кабула), и баланс сил на местах зависел от обстановки в том или ином районе, а также от воли локальных авторитетов. Иными словами, Афганистан не является государством — то есть устойчивым политико-правовым образованием с централизованной властью и реально действующими законами, которые распространяются на всё население.

Отдельные правители пытались изменить ситуацию — например, «железный эмир» Абдур-Рахман, огнем и мечом собиравший земли вокруг Кабула во второй половине XIX века, и его внук Аманулла-хан, проводивший модернизационные реформы в первой половине XX века Впрочем, их попытки не увенчались успехом.

— В августе 2021 года именно Афганистан стал центром внимания мировых СМИ: талибы* смогли занять Кабул. Движение «Талибан»* довольно давно присутствует на афганской политической сцене. И вновь мы не так много знаем о «студентах»: носит ли их движение чисто этнический пуштунский характер, либо же оно претендует на некие панисламские идеи, контролируют ли талибы* всю территорию Афганистана, является ли «Талибан»* строго иерархичной централизованной структурой или более гибкой и горизонтальной и так далее. Как вы можете охарактеризовать данное одиозное движение?

— «Талибан»* попал в поле зрения мировых СМИ, когда принялся устанавливать в нескольких имевшихся в стране крупных городах — особенно в Кабуле — нормы, по которым веками жила и живёт афганская деревня. Глобально история Афганистана — это противостояние города и деревни, причём между ними колоссальный разрыв. «Талибан»* — логичное и закономерное порождение афганской истории, культуры и образа жизни. Талибы* не придумали ничего нового — они лишь насаждали в развратной, по их мнению, столице обычные правила, которые в течение веков господствовали на большей части территории страны. Их отношение к женщинам выросло из пурды (морально-этического кодекса афганских мусульманок).

Их идеология представляла собой очередную разновидность учения об «обновлении» и «возрождении» ислама вроде деобандизма и ваххабизма. Их возглавлял не полевой командир, но мулла по имени Омар. Их предтечей были талиб уль-ильм — мусульмане, изучающие свою религию, о которых на закате XX века писал молодой Уинстон Черчилль, служивший на границе Афганистана и Британской Индии. Наконец, талибы* запугивали противников, разбрасывая традиционные шабнаме — «ночные письма», содержащие угрозы в адрес конкретных людей. Будучи исламскими пуристами, талибы* ненавидели моджахедов (боевиков времен Афганской гражданской войны) не за злодеяния как таковые, а за отход от шариата.

Шариатские судьи разбирали споры в афганских деревнях еще до Ахмад-шаха Дуррани. Афганское министерство по поощрению добродетели и предотвращению порока представляло собой копию Комитета по поощрению добродетели и удержанию от порока, который функционировал в Саудовской Аравии с 1940 года. Талибские шариатские патрули ничем не отличалась от саудовских. Данный институт — институт мухтасибов — возник ещё в Арабском халифате; в Афганистане его создал эмир Абдур-Рахман и возродил другой правитель, Надир-шах, — задолго до «Талибана»*.

Интересно, что на заре первого периода правления (1996 — 2001 годы) «Талибан»* приветствовали даже те афганцы, которые потом выступили против. Люди устали от войны, бандитизма и произвола полевых командиров, талибы* виделись им этакими «робин гудами» — пусть суровыми и крайне религиозными, но готовыми буквально босиком сражаться «за правду» и «наводить порядок». Конечно, у талибов* появились внутренние критики и оппоненты, но для большинства афганцев «Талибан»* — это воистину народное движение, и его члены — не какие-то страшные террористы, а простые бедные ребята из соседней деревни. В Афганистане рядовой талиб отличается от неталиба разве что наличием автомата или винтовки, всё остальное — от одежды до образования (а зачастую и его отсутствия) — у них одинаковое. Примечательно, что «Талибан»* породил талибанизм — процесс, при котором различные группы и движения стали подражать талибам*. В Афганистане сложилась особая исламистская субкультура — с характерной идеологией, жаргоном, символикой, пропагандой, почитаемыми фигурами и механизмами вербовки. Эта культура актуальна и поныне; она была отточена «Аль-Каидой»* (организация запрещена в РФ) и доведена до совершенства «Исламским государством»* (организация запрещена в РФ).

Свержение «Талибана»* в 2001 году не только катализировало талибанизм, но и привело к размытию структуры этой организации. Особенность всех афганских конфликтов — это децентрализованность афганской стороны. С данным феноменом сталкивались и Аманулла-хан, и британцы, и СССР, и американцы — договариваться не с кем, противник утекает, как вода сквозь пальцы, крестьяне при любой возможности хватаются за ножи и ружья и уходят на джихад, а потом, как ни в чем не бывало, возвращаются в свои деревни и снова изображают из себя «мирное население». Враг везде — и нигде, непонятно, как с ним сражаться либо вести переговоры. Централизация и объединение сулили афганцам поражение и смерть, а максимальная аморфность и разрозненность позволяли воевать десятилетиями. Отголоски этого слышны и сегодня — помноженные, к тому же, на отсутствие вертикали власти и тот факт, что талибы* до сих пор не контролируют всю территорию страны. Например, во время своих поездок по Афганистану я не раз попадала в ситуацию, когда документы, выданные в Кабуле, не признавались в провинциях, и мне приходилось получать их на местах заново.

Что до этнического пуштунского характера «Талибана»*, то следует помнить, что данная организация изначально состояла из пуштунов — причём не северных дуррани (абдали), а южных гильзаев. Сейчас талибы* — вероятно, ради признания международным сообществом — пытаются изобразить своё движение более инклюзивным. Но привлечение единичных «витринных» представителей нацменьшинств — например, узбеков — лишь подчёркивает доминирующую пуштунскую природу «Талибана»*. Кроме того, нельзя игнорировать многочисленные конфликты, которые веками сопутствуют контактам разных афганских пуштунских племён, а также пуштунов и других народов Афганистана — в первую очередь, хазарейцев, таджиков, нуристанцев. Никто не забыл ни рабство, ни резню. Американцы в какой-то мере позволили нацменьшинствам отыграться на пуштунах, отомстить им за многовековые зверства и угнетение, — но это не решает и без того сложные проблемы межнациональной коммуникации, а лишь усугубляет их.

С трудноразрешимыми межнациональными вопросами связана и проблематика сугубо афганского либо панисламского позиционирования «Талибана»*. С одной стороны, талибы* подчёркивают, что не претендуют на завоевания и заинтересованы только в защите своей родины. С другой стороны — а что они понимают под своей родиной? Первое, что здесь вспоминается, — спорная «линия Дюранда», афгано-пакистанская граница, разделившая в XIX веке пуштунов Афганистана и Британской Индии. Этот болезненный фактор, а также потеря Пешавара и неоднозначные отношения с пакистанской стороной — как со своими тамошними сородичами, так и с официальным Исламабадом, — вовсе не способствуют стабильности в Афганистане.

К тому же, с августа 2021 года у талибов* были пограничные конфликты со всеми соседями, кроме Китая, причём некоторые соседи старались лишний раз не злить Кабул. Периодически появляется информация, что талибы* грозятся поддержать уйгурский сепаратизм, если Пекин их не признает. Насколько этому можно верить — вопрос дискуссионный, но поклонников «Талибана»* хватает даже в Средней Азии, включая Узбекистан и Таджикистан, страны, откуда в Россию приезжают десятки тысяч мигрантов. Иными словами, мы можем получить однозначные сведения о панисламских устремлениях «Талибана»* — но в таких условиях, в которых мы не захотим оказаться.

— Территория современного Афганистана исторически является «магнитом» для завоевателей и внешних игроков от Александра Македонского до США, Китая и России. В то же время международное сообщество не спешит признавать талибов* легитимными властями Афганистана. Одновременно разные игроки стремятся установить те или иные контакты с движением. Мария Вячеславовна, каковы, на ваш взгляд, ключевые интересы внешних акторов в Афганистане? Какие страны играют наиболее активную роль?

— Территория современного Афганистана всегда привлекала внешних игроков, но никто из них не воспринимал Афганистан сам по себе как некую ценность. Бедная страна со сложным ландшафтом, погрязшая во внутренних распрях, не способная похвастаться богатыми урожаями и не имеющая выхода к морю, — в таком виде Афганистан мог лишь играть какую-то «подсобную» геополитическую роль. Например, завоеватели древности видели в нем коридор, через который шли в Индию.

Британцы считали Афганистан буферной зоной на пути к своим индийским колониям — жемчужине в короне Британской империи. СССР, с одной стороны, хотел расширить соцлагерь, а с другой — должен был заботиться о спокойствии на собственных границах (Афганистан граничил с советскими среднеазиатскими республиками). И так далее — у каждого внешнего актора имелись и имеются определённые соображения относительно того, зачем ему Афганистан.

Сейчас можно сказать, что независимое и состоявшееся афганское государство не нужно никому, и в первую очередь — соседнему Пакистану, который не оставит Афганистан в покое. Катар, помогавший талибам*, рассматривает их как агентов своего влияния. Не будем сбрасывать со счетов и США — в конце концов, именно они договорились с талибами* об уходе и фактически вручили им страну, а, значит, было бы наивно полагать, что между этими сторонами не сохранилось никаких взаимовыгодных связей. Китай заинтересован в разработке афганских месторождений полезных ископаемых и реализации инфраструктурных проектов (но для этого в стране должны царить хотя бы относительное спокойствие и стабильность). Помимо того, следует помнить, что через Афганистан и Среднюю Азию можно оказывать давление на Россию.

Иными словами, Афганистан — это по-прежнему «солнечное сплетение» Евразии и перекрёсток частей света, поэтому его геополитическое значение нельзя игнорировать. Однако установление контактов ради собственной выгоды не равноценно официальному признанию «Талибана»* в качестве законного афганского правительства, как минимум потому, что «Талибан»* признан террористической организацией на высочайшем уровне — в Совете Безопасности ООН. Собственно, талибское руководство пытается всячески легализоваться, в первую очередь — на международной арене, но по ряду причин этого пока не происходит.

*Террористическая организация, запрещена на территории РФ