Ответ армянским историкам, или Ещё раз про 100-летие Московского договора

В Республике Армения прошла волна информационных событий, связанных со 100-летием Московского договора, официальное название которого — Договор о дружбе и братстве, заключенного правительством РСФСР и правительством Великого национального собрания Турции.

Впереди, в октябре 2021 года, еще 100-летие Карского договора, подтвердившего Московский договор. Очевидно, что и это событие поднимет в Армении новую информационную волну.

Происходящее в современной Армении вокруг Московского договора с одной стороны связано с армянской политикой конструирования исторической памяти в известном духе национальной виктимности, а с другой — с актуальной политикой в той ситуации, в которой Армения оказалась после тяжелого поражения в последней карабахской войне. На практике же получилось так, что армянский исторический мемориал 2020 года 100-летия Московского договора обернулся очевидными «историческими» претензиями не только к «исторической» России, но и к современной Российской Федерации. Претензии к России идут через понятное выстраивание исторических аналогий между событиями 1920/21 и 2020/21 годов.

Финальной точкой кампании выстраивания недружественного России фрагмента армянской исторической памяти стало дважды опубликованное — в марте и апреле — в армянских СМИ открытое письмо президенту Российской Федерации Владимиру Путину с призывом рассмотреть и признать Московский договор 1921 года «недействующим на территории России в части Республики Армения по международному праву». В заключение предлагается:

«Необходимо, чтобы Россия помогла восстановить границы Арцаха 1994 года и упразднила последствия Московского договора 1921 года, реинтегрировав в Армению Нахиджеван, Карс и Сурмалу».

Т. е. признание «недействующим» Московского договора 1921 года должно сопровождаться в модальности «необходимо» территориальными претензиями к современным Республике Турция и Азербайджанской Республике, притом что на перечисленных территориях армяне в настоящее время практически не проживают.

По тексту письма идет множество фактических несообразностей. Кроме этого, открытое письмо Путину более чем странно оформлено. К российскому президенту обращаются «граждане России и потомки жертв геноцида армян, греков, ассирийцев, молокан, езидов, арабов и других народов в Османской империи». Граждане России и «потомки жертв геноцида» — это конкретные персоны. Но подписантами открытого письма выступают отнюдь не «персоны», а всякого рода НКО, как армянские, так и из диаспоры. И в список этих подписантов среди НКО, что весьма примечательно, вошло и государственное армянское учреждение — Отделение арменоведения и общественных наук Института истории Национальной академии наук Республики Армения. Т. е. в этом мероприятии — очевидной антироссийской провокации (ведь авторы открытого письма на какой-то ответ, разумеется, заранее не рассчитывали) — поучаствовали и армянские ученые-обществоведы из армянской Академии наук, среди них, разумеется, и историки.

В этой связи весьма примечательна позиция армянских историков и обществоведов, которая была предъявлена их коллегам — российской стороне — на круглом столе, организованном и проведенном в Ереване Национальной академией наук Республики Армения 16 марта 2021 года.

* * *

Общее впечатление. В фильме «Солнечный удар» 2014 года главный герой — безымянный капитан бывшей Русской императорской армии 31 ноября 1920 года потрясенно спрашивает себя: «Как это все случилось?»

«Как это все случилось?» — становится рефреном всего этого фильма. Можно, конечно, сказать, что все это кино. И капитан этот придуманный. И история придуманная. И дата игрового действа — 31 ноября — такой не бывает. Тем не менее вопросом этим — «как это все случилось», как была разрушена в общем-то благополучная, безопасная жизнь? — задается автор фильма, наш современник, режиссер и автор сценария Никита Михалков. Задавался этим вопросом и русский писатель Иван Бунин (1870−1953), автор одноименного рассказа, легшего в основу сценария. Занимались этим вопросом тысячи русских людей в эмиграции и послереволюционной России.

Однако вот такая особенность — подобного рода переживание насчет «как это все случилось?» совсем не просматривается в рассуждениях армянских историков насчет Московского договора, предъявленных на круглом столе. Какая-то, пусть минимальная, рефлексия по поводу Русской революции, кажется, им совсем не свойственна. Они предъявляют претензии «исторической» России, а не армянам, которые среди прочих приняли активное участие в ее подрыве. В отношении исторической памяти рассматриваемой проблемы армянские историки руководствуются открыто заявленным у них принципом:

«Если армяне уверены в своей правоте — значит, они правы».

А между тем как же это все случилось?

Можно на дело ведь и так посмотреть. Хорошо, ну вот вам — армянской общественности начала ХХ века — казался плох кавказский наместник князь Григорий Сергеевич Голицын (1838−1907). И надо было его, участника Кавказской войны, боевого генерала, 14 октября 1903 года на Коджорской дороге в проезжающей пролетке кинжалами исколоть. И вот тут в ход и идет логика русской революции: вам был плох князь Голицын, получайте тогда вместо князя в 1920 году красным наместником на Кавказ Серго Орджоникидзе. Товарищ Серго, кстати, тоже думал, что князь Голицын был плох. А вот он… По этой причине как справедливы тогда претензии современных армянских историков к политике Кавбюро и Орджоникидзе по отношению к Армении? К решению по Карабаху в июле 1921 года?

Ведь армяне от русской революции хотели одного, а получили прямо противоположное, в том числе и потерю ими, армянами, территорий, завоеванных Российской империей в 1878 году. Так почему они конкретно потерю конкретных территорий списывают на счет России, а не армян, потерявших их в конкретной войне?

В отношении исторической вины здесь надо понимать, что именно армянские трансграничные революционеры выступили главной подрывной силой против Российской империи в Закавказье в 1903—1907 годах. На что они рассчитывали, когда запускали нациостроительство в Закавказье, предполагавшее убрать с улицы российского городового? Они верили в то (или хотели верить), что если не будет Российской империи в Закавказье с ее городовыми, казаками и наместниками, то они там построят свой собственный аналог Швейцарии с национальными кантонами, многоязычием и т. д. В итоге же получилось то, что получилось в 1918—1920 годах — резня, беженцы и взаимные этнические чистки на территориях, где исторически от века проживало смешанное население.

Армянские трансграничные революционеры — те же дашнакцаканы, полагали, что от революции «армянская нация» должна будет выиграть. Но ведь могла и проиграть, как это и случилось по всему Закавказью со всеми — абсолютно со всеми, а не только в случае с армянами, якобы с «их» Карсом и горой Арарат, не говоря уже о «Западной Армении». Территориальные потери в Закавказье в 1918 году по Брестскому миру и в 1920 году по Александропольскому — это прежде всего результат Русской революции. Полное отсутствие национальной ответственности, какой-либо настоящей рефлексии насчет этих потерь — признак несостоятельности как нации.

С армянами, запустившими национальные проекты в Закавказье и Османской империи, в 1914—1921 годах получилось совсем как в той русской поговорке: пошли по шерсть, а вернулись стрижеными. Непонимание и неприятие исторической ответственности ведет к инфантилизму, в частности — у армянских историков в оценках одного эпизода Русской революции в Закавказье.

Теперь дальше уже по существу об интерпретациях на организованном армянской Академией наук круглом столе по годовщине Московского договора.

Армянские участники круглого стола — все как один — утверждали, что Московский договор якобы не соответствует международному праву. В этом его главная порочность. Главный докладчик по этому вопросу — заведующий кафедрой международного и европейского права Российско-армянского университета доктор юридических наук проф. Владимир Оганесян на круглом столе дал юридическую оценку Московскому договору с точки зрения международного права.

Проф. Оганесян занимается международным правом. Для него международное право — это высший критерий юридической истины. «Правовед» Оганесян на круглом столе расписал предмет со всех сторон с позиций международного права.

«Московский договор с точки зрения международного права — современного и существующего — неправомерен», — заявил он.

Но при чем здесь «современное» и «существующее», когда речь конкретно идет о 1921 годе? Там-то где «международное право»? Какое международное право? Ведь международное право вполне себе исторично и в ту эпоху исходило как раз из права наций на аннексии территорий и контрибуции по результатам войн. За ближайшим примером для региона далеко ходить не надо — это Брестский мир 1918 года, отторгший от России (не от Армении и Грузии) Карс, Ардаган, Батум. Вот армяне в полном соответствии с тогдашними нормами «международного права» а-ля Брест-Литовск или Версаль, или тот же Севр и получили аннексии по Александропольскому миру 1921 года. Получили от турецкой стороны, которая якобы была «неправомерна» и «нелегитимна» по «международному праву» в изложении проф. Оганесяна. Вопреки придуманному «международному праву» пришлось терять территории. Созданную Московским договором 1921 года границу можно отменить не ссылками на некое международное право, а с опорой не реальную силу.

Другое важное обстоятельство, которое «правовед» проф. Оганесян должен знать, но делает вид, что не знает. Так называемое международное право — это как бы и не право, поскольку не предполагает наличия институтов к принуждению его выполнения и норм наказания за нарушение. За хорошим примером опять же далеко ходить не надо. Севрский мир. Разбитый параличом и ничего не соображающий президент Вудро Вильсон почти в последнюю минуту своей каденции осуществил «арбитраж» и как бы «начертал» западные границы Армении с Турцией во исполнение пунктов Севрского мира августа 1920 года. Но президент Вильсон не смог послать «пристава-исполнителя» — «полисмена с кольтом», чтобы тот принудил Кемаля к выполнению конкретной нормы якобы международного права. По этому поводу лидер турецкой революции позднее заметил:

«Бедняга Вильсон, он не понимал, что те границы, которые не могут быть защищены штыком, силой, честью и достоинством, не могут быть защищены вообще».

Реальная политика опирается на силу, а не на пожелания, тем более — на благоглупости от проф. Оганесяна в отношении как бы «права» с прилагательным «международное». В критике Московского договора можно сколько угодно говорить о несоответствии его нормам «международного права», от этого его нормативная политическая роль в конкретную эпоху 1921−1922 годов не исчезнет.

В ход у проф. Оганесяна, разумеется, еще пошла и громкая фраза, замешанная на демагогии. Проф. Оганесян заявил насчет Московского договора:

«После Первой мировой войны и большевистской революции Россия оказалась в тяжелом положении, потеряла в Закавказье былое влияние. Московский договор стал попыткой восстановить это влияние, что для армян обернулось трагедией: Россия вернула свой авторитет за счет армянского народа».

Советизация Армении по Оганесяну была трагедией. Если посмотреть на реальную альтернативу, то трагедия получится опять. Это и есть конкретное проявление темы национальной виктимности в современном армянском нациостроительстве.

Но при чем тут «авторитет» или «влияние»? Нужны четкие юридические определения и понимание истории. Что за авторитет? Перед кем авторитет? На самом же деле речь шла о восстановлении в рамках нового имперского «советского проекта» власти Москвы над территорией Закавказья. Власти, а не какого-то там «влияния».

Россия в Закавказье из-за революции потеряла не «влияние», как утверждал «правовед» Оганесян, а «власть». Конкретно — 1920−1921 годы в Закавказье — это проблема власти. Властный субъект вправе распоряжаться своей властью. Он вправе заключать международные договоры. Так почему профессор-правовед, когда дело дошло до юридической сути дела, в случае с Московским договором на круглом столе вдруг начал предъявлять неадекватные определения — очевидную благоглупость?

А еще проф. Оганесян моделировал насчет «международного права» так и этак разного рода гипотетические ситуации по принципу «а что будет, если». Например, что случится, если Азербайджан вдруг «передаст» или «продаст» Нахичевань другому государству. И дальше проф. Оганесян спрашивал многозначительно, станет ли это нарушением Московского договора. Если «станет», а если «нет», то что с того? Что эти умозрительные упражнения изменят в действительном статусе Нахичевани, принадлежащей Азербайджану?

И вот здесь «правовед» проф. Оганесян за всем этим бесполезным гипотетическим моделированием почему-то забыл о действительном — о том, что Московский договор 1921 года «о дружбе и братстве» сменил Парижский советско-турецкий договор «о дружбе и нейтралитете» 1925 года, который в свою очередь был по всем правилам денонсирован в марте 1945 года. О юридических коллизиях на этот счет проф. Оганесян молчит. Действовал ли Московский договор после 1925 года? Очевидно, что нет. Проще профессору рассуждать о «международном праве». А между тем Московский договор был простым ситуативным, но важным соглашением стратегического и геополитического характера. Какой из пунктов этого соглашения действует в настоящее время? Да, никакой. Но Московский договор установил границу Советской России — дальше Советского Союза с Турцией в Закавказье после Первой мировой войны и местных пертурбаций, вызванных Русской революцией.

Как частность, в отношении 15-й статьи Московского договора проф. Оганесян высказал следующее:

«Договор не создает обязательств для третьего государства без его согласия».

Здесь опять же армянский «правовед» забыл конкретику той ситуации: Армянская республика на момент подписания Московского договора перестала существовать. Ее территория была разделена на зоны турецкого и советского контроля. А провозглашенная Социалистическая Советская Республика Армения не была суверенным государством, оказавшимся в ряду советских квазинаций в тени Красной армии и Чека. У армянского советского руководства с самого начала не было компетенций ни в области обороны, ни во внешней политике, ни реального силового потенциала. Но особенностью советизации в Закавказье стало то, что большевики не разрушали институт национальной государственности (как бы проблемна она ни была), а использовали его в качестве формы, инструмента для легализации советской власти. Но проф. Оганесян рассуждает так, будто в Московском договоре 1921 года речь шла о современной Российской Федерации и современной Республике Армении, а не о стартовавшем из Русской революции советском имперском проекте.

Вот еще одно неисторическое суждение «правоведа» проф. Оганесяна:

«России [в 1945 году] пригрозили ядерным оружием, остановившим возврат Западной Армении исконному владельцу».

Но разве Армянская ССР когда-нибудь владела «Западной Арменией»? И речь в означенном историческом эпизоде шла не об «исконном владельце», а об «исправлении» границы СССР с Турецкой республикой.(1)

Тема «исконности» — одна из самых любимых у армянских историков. На круглом столе речь шла об утрате по Московскому договору 1921 года якобы «исконно армянских территорий». Вот как рассуждали армянские историки:

«Согласно условиям Московского договора 1921 года, значительная часть исконно армянских земель была передана Турции».

Определявший мирный процесс в 1919—1920 годах британский премьер Ллойд Джордж высказался в своих воспоминаниях на счет этой армянской «исконности»:

«Пересмотр предполагаемых границ касался территорий, которые, судя по фактам истории, никогда не были армянскими, кроме тех времен, когда Англия была кельтской, а Малая Азия— греческой».

Тогдашняя демография очевидным образом играла против идеи «исконности». Даже в Карской области в Российской империи армяне перед Первой мировой войной не были большинством. По переписи 1897 года они составляли в населении Карской области всего 24,47%. Подобные демографические соотношения можно было решить только этническими чистками.

И потом в случае с Карсом, Ардаганом, Баязетом и т. д. в 1917—1920 годах речь шла не как об «армянских», а о территориях, принадлежавших Российской империи по факту завоевания. До 1878 года они принадлежали Османской империи. По Брестскому миру 1918 года Россия возвращала эти территории по результату войны туркам. Статья 4-я Брестского мира гласит:

«Округа Ардагана, Карса и Батума также незамедлительно буду очищены от русских войск. Россия не будет вмешиваться в новую организацию государственно-правовых и международно-правовых отношений этих округов, а предоставит населению их установить новый строй в согласии с соседними государствами, в особенности с Турцией».

С некоторыми коррекциями по этим территориям Советская России повторила свою позицию Брестского мира вновь в 1921 году в Московском договоре. Московский договор являлся продолжением Брестского. Московский договор исходил именно из временной точки 1918 года, т. е. ситуации Брестского мира. В отношении границы Московский договор 1921 года опирался на Брестский мир 1918 года. См. статью 12-ю Московского договора:

«Всякий житель территорий, составляющих до 1918 года часть России, каковые правительство РСФСР признает находящимися ныне под суверенитетом Турции».

Для Москвы то, что происходило на территориях Закавказья без участия России во временном промежутке 1918−1920 годов, как бы не существовало. Советская большевистская доктрина признавала «самоопределение» народов только в советской форме. На все дипломатические отношения с новыми государствами, возникшими на бывшей территории Российской империи, в Кремле смотрели как на временные тактические решения. Какие границы, если после мировой революции их не будет? «Мировая революция, чтобы развиваться должна переходить границы», тем более — внутренние границы бывшей империи.

Общеизвестный факт — Московский договор был большой стратегической игрой. И в конкретной ситуации 1920−1921 годов руководство Советской России смотрело на территории Карса, Ардагана и Батума прежде всего как на «имперские российские», а не «армянские национальные» или «грузинские национальные» и тем более — какие-то «исконные». Как «армянские национальные» эти территории были вчистую «проиграны» Турции осенью 1920 года политическими противниками большевиков — дашнакцаканами, управлявшими Республикой Армения в 1918−1920 годах. Аналогичным образом и белая Добровольческая армия и Особое совещание на Юге России рассматривали «Республику Армению» как одну из губерний России. Белые «уговаривали» правительство «Араратской республики» не вести сепаратную от России политику.

У Михаила Булгакова в романе «Белая гвардия» его герои называют «государство» гетмана Скоропадского на Украине «опереткой». В случае с т. н. первой Республикой Армения 1918−1920 годов это было намного хуже, чем «оперетка». В современном лексиконе существует такое понятие, как failed state — «несостоятельное государство». Армянская республика 1918−1920 годов была failed, но еще не state. Все три года своего существования Армянская республика, как выразился Деникин в своих мемуарах, «переживала дни глубокого отчаяния».

Границы Армянской республики по всему периметру не были определены. По всем этим оспариваемым границам со всеми соседями у Республики Армении были военные конфликты разной степени тяжести и интенсивности. Более полумиллиона армянских беженцев стеснились на ее узком пространстве. В сложившихся условиях Армянский национальный совет и правительство Республики Армения не могли задаваться ни сложной политикой, ни внутренним строительством. Армянская армия только называлась «армией». На практике же была суммой формирований полупартизанского типа с национальным активом во главе, именуемым в местном просторечии «маузеристами». Полевые командиры зачастую вели свои собственные «войны» без какого-либо согласования с центральным правительством.

«Армянская республика с отчаянием и надеждой ждала поглощения, раздела или избавления. Откуда придет то или другое — можно было только гадать» (Антон Деникин).

В этой связи вот еще один характерный пример игнорирования подобных исторических реалий на прошедшем круглом столе в Ереване. Старший научный сотрудник Института истории НАН РА доктор исторических наук Гаянэ Махмурян решила оспорить ту очевидную истину, что путь к Московскому договору шел через Александрополь и проигранную армянами войну. Махмурян стала утверждать, что «Московский договор не может основываться на Александропольском договоре, поскольку последний не был ратифицирован». Это известный и часто повторяемый армянскими специалистами, и не только специалистами, довод. Но что с того, что Александропольский договор не был ратифицирован? Ведь турецкие войска продолжали оставаться на территориях в пределах границ, определенных статьей 2-й этого договора. Московский договор 1921 года лишь подтвердил турецкое завоевание — для турок: отвоевание их потерянных в 1878 году территорий.

И следующий существенный момент, на который не хочет обращать внимания Махмурян. Александропольский мирный договор не был ратифицирован по той простой причине, что его некому было ратифицировать. Одна сторона этого соглашения — Армянская республика со всеми ее институтами — «исчезла». Юридическая логика здесь отчетливо просматривается. К декабрю 1920 года, т. е. к моменту советизации, Республика Армения находилась в состоянии войны с РСФСР и с Турцией — той ее частью, которая контролировалась правительством Великого национального собрания. 28 октября 1920 года проект мирного договора Республики Армения с РСФСР в Эривани был согласован, но так никогда и не был заключен. Состояние войны между РСФСР и Республикой Армения исчезло автоматически из-за ликвидации одной из сторон подготовленного мирного договора — Республики Армении. Аналогичным образом Александропольский мир не состоялся, но и не был заключен какой-то другой мирный договор между Республикой Арменией и Турцией. Состояние войны между ними «растворилось» в истории без каких-либо условий и мирных договоров. Опять же произошло это из-за ликвидации одной из сторон военного конфликта — Республики Армения.

Гаяне Махмурян утверждает: Московский договор — «это, бесспорно, дипломатический документ, столь же бесспорно нарушающий нормы международного права. Никто не имел права распоряжаться территорией, принадлежащей Республике Армения, хотя и оккупированной турецкой армией». Получается, «право» как раз и имели по причине ликвидации этого как бы «государства» — Республики Армении.

Республика Армения проиграла в 1920—1921 годах по причине выбора «западного вектора» с опорой на Антанту. Почему, например, турецкая делегация в феврале 1920 года опротестовала участие армянской делегации на переговорах в Москве так, что армянская советская делегация не была на них допущена? Дело в том, что Севрский договор августа 1920 года требовал от Турции признания «Республики Армения», разумеется в пределах с «Западной Арменией». Продиктованный турками Александропольский мирный договор в статье 10-й требовал от Республики Армения «признать и объявить Севрский договор… аннулированным». Это было одним из условий турецкого признания Республики Армения. Объявление Советской Россией недействительным Александропольского договора возвращало условие турецкого признания Армении — отмену Севра. Без этого турки не соглашались допустить армянскую делегацию на переговоры в Москве. Московский договор в статье 1-й отвергал Севр:

«Правительство РСФСР соглашается не признавать никаких международных актов, касающихся Турции и не признанных Национальным Правительством Турции, представленным ныне ее Великим Национальным Собранием».

Вот еще один пример инфантильных рассуждений «историка» Махмурян в комментарии к круглому столу. Она утверждала, что решение Кавказского бюро ЦК РКП (б) от 5 июля 1921 года о передаче Карабаха Азербайджану было незаконным, поскольку автономная область Нагорного Карабаха в составе Азербайджана была образована в результате решения «партийного органа РСФСР… Ни российский, ни азербайджанский, ни армянский МИД или их другие государственные органы никаких решений по Карабаху не принимали». Во-первых, мы уже указывали, что суверенитет советских республик был вещью условной. В частности, тот же народный комиссар по иностранным делам Советской Армении Александр Бекзадян после заключения Московского договора вынужден был признать в своем заявлении в апреле 1921 года наркому Чичерину, что «суверенитет новообразовавшихся [советских] республик есть понятие крайне растяжимое, крайне условное, крайне шаткое».

И, во-вторых, на что следовало бы указать «историку» Махмурян: РКП (б) была не просто партией РСФСР, а еще и единой правящей партией во всех советских республиках — конкретно в Закавказье: в Социалистической Советской Республике Армении, Азербайджанской Социалистической Советской Республике и Социалистической Советской Республике Грузии. А так это вообще общая мировая практика, когда важное политическое решение принимается в узком кругу партийного руководства, а потом оно оформляется решениями государственных органов. Так было и с Карабахом. Полный набор ложных измышлений и фантазий историка Махмурян в отношении Московского договора 1921 года можно прослушать в программе Noyan Tapan TV. Тенденциозность Махмурян и ее враждебность России вполне понятны. Она давно работает по англо-американскому направлению исторического периода «Первой республики».

В армянских СМИ в публикациях о прошедшем круглом столе утверждалось, что «позиции по оценкам Московского договора армянских и российских специалистов в общем расходятся». Другой похожий вариант армянской оценки:

«Подходы к Московскому договору армянских и российских специалистов во многом разнятся, опять-таки исходя из интересов».

Председатель российского Научного общества кавказоведов Александр Крылов дипломатично высказался на этот счет в том смысле, что на круглом столе «тема исторических обид армян была эмоционально окрашена» и «делался вывод об исторической вине России».

Но, как выясняется, это с обеих сторон достаточно мягкая оценка случившегося. На самом деле «расхождения» между армянскими и российскими историками в отношении Московского договора 1921 года на круглом столе в Ереване приняли такой характер, а критика со стороны российских историков позиции их армянских «коллег» была настолько последовательной и бескомпромиссной, что армянским организаторам круглого стола пришлось «заметать мусор под ковер» — останавливать заседание и делать экстренный перерыв для того, чтобы удалить из зала представителей армянской прессы.

После события российский участник круглого стола ведущий научный сотрудник МГИМО Сергей Маркедонов постфактум нашел формулу схождения позиций армянских и российских историков:

«В тех конкретных условиях советизация была намного меньшим злом по сравнению с продолжением армяно-турецкой конфронтации».

С ним вполне согласилась и доктор исторических наук Гаянэ Махмурян:

«Что касается тяжелейшей ситуации, в которой оказалась Армения в 1920 году, то, на мой взгляд, если уж надо было выбирать между большевистской Россией и кемалистами, то большевики были бы меньшим злом».

Мы наблюдаем своего рода трюк в интерпретации значения Московского договора 1921 года. Здесь важны нюансы. Маркедонов вину как бы перекладывает с России на большевиков. А Махмурян акцент делает не на большевиках, а на большевистской России. В подобной логике Россия все равно выступает как «меньшее зло» для Армении. Посыл о России как «меньшем зле» и характерен для конструируемой в настоящее время исторической памяти в Армении. Так, например, в подобной исторической логике создавшая Армянскую область царская Россия — это также «меньшее зло».(2)

Критика царской России под видом «самодержавия» в трудах армянских историков давно приняла характер плохо замаскированной русофобии. Советская Россия и Советский Союз для Армении — это опять же «меньшее зло». Аналогичным образом армянские историки предлагают смотреть и на современную Российскую Федерацию под разговоры о «тысячелетней дружбе». Вот как, например, на круглом столе бывший глава Национального архива Армении доктор исторических наук проф. Аматуни Вирабян заявил буквально следующее в отношении современной политики РФ в Закавказье:

«У российских политиков и дипломатов принято говорить одно, делать другое, думать третье — это закономерно».

Между тем в складывающейся ситуации вокруг Армении подобные базовые исторические смыслы армянским историкам следует кардинально менять. Политика выстраивания исторической памяти на базе многовекторной виктимности явно не идет на пользу армянской нации.

* * *

(1) Как частность. Вот еще одна несообразность от проф. Оганесяна. По 2-й статье Московского договора Турции был предоставлен свободный, беспошлинный транзит товаров, отправляемых в Турцию и вывозимых оттуда через Батуми, то есть с предоставлением права пользоваться батумским портом без взимания каких-либо сборов и налогов. Проф. Оганесян утверждал, что подобного рода привилегии шли вразрез с нормами международного права. Однако здесь непонятно, какого рода нормы международного права препятствуют суверенному государству устанавливать льготные торговые режимы — вплоть до порто-франко. Разве, например, неравноправные договора с Китаем об иностранной экстерриториальности шли вразрез с нормами международного права? Международное право запрещает торговые и прочие концессии? Подобного рода несообразности являются свидетельством чрезвычайно низкого профессионального уровня проф. Оганесяна.

(2) У современных армянских историков русофобия сокрыта под историческими тычками в адрес «российского самодержавия» и плевками в русского царя. В этой связи показательно, что в Армении нет ни одного монументального памятника русским царям или русским генералам, поднявшим из исторического небытия «Армянскую область» и создавшим т. н. Восточную Армению. Где памятник Николаю I, где памятник Александру II? Почему в Армении нет памятника генералу Ермолову, завоевавшему Карабахское ханство, если владение Карабахом столь актуально для армян? Почему в Ереване до сих пор на т. н. холме Паскевича нет монументального памятника графу Эриванскому? Но зато… в столице Армении недавно поставили памятник Тарасу Шевченко, что весьма символично.