Ловушка Фукидида для Китая и США — хватит ли мудрости не начать войну?

Упорное стремление президента США Джозефа Байдена дистанцироваться от политического наследия своего предшественника Дональда Трампа практически не затрагивает одну из самых важных проблем Вашингтона — взаимоотношений с официальным Пекином.

Более того, несмотря на слова о желании пересмотреть китайское направление внешней политики США, действия администрации Байдена на удивление близки к жесткой линии Трампа, что, по мнению ряда американских наблюдателей, грозит не только очередным обострением американо-китайских торговых и дипломатических войн, но даже опосредованным военным конфликтом двух держав, тем более что такие прецеденты уже были в недавней истории.

Современные ученые довольно часто сравнивают опасность войны между США и Китаем с Пелопоннесской войной в Древней Греции. Подобно тому, как возвышение Афин в V веке до н. э. вызвало страх в Спарте, спровоцировав Пелопоннесскую войну, так и сегодня экономический и военный рост Китая вызывает в Соединенных Штатах очень серьезную тревогу, повышая риск конфликта. Этот процесс политолог Грэм Эллисон назвал «ловушкой Фукидида», описывая процесс вытеснения старой великой державы с позиции мирового гегемона другой растущей и укрепляющей свои силы державой.

В 1972 году произошло триумфальное — в пику Советскому Союзу — сближение США и КНР: с официальным визитом, блестяще подготовленным Генри Киссинджером, Пекин посетил американский лидер Ричард Никсон. По мнению журнала Foreign Policy, страна, в которую приехал президент США, представляла собой в то время «сумасшедший дом, потрясенный „культурной революцией“, массовой партийной чисткой, чокнутой коллективистской утопией, гражданской войной и мономаниакальным культом личности». Однако смерть председателя КНР Мао Цзэдуна четыре года спустя привела к быстрой трансформации китайской власти и переориентации страны в целом.

Последовавшие в течение десятилетий позитивные политические изменения на фоне радикального социально-экономического переустройства не только преобразили КНР, но и усилили стратегическое соперничество между Вашингтоном и Пекином. С 2004 по 2018 год доля Китая в мировом ВВП увеличилась более чем в три раза, с 4,5 до 16,1%, тогда как доля США упала с 27,9 до 23,3%. Прогнозируется, что расходы Китая на оборону могут обогнать расходы Соединенных Штатов уже в 2030 году. Вновь обретенный экономический и военный потенциал Пекина способствовал росту напористости Китая во внешней политике, усиливая опасения американцев по поводу хрупкости международного порядка, возглавляемого США.

В 2017 году председатель КНР Си Цзиньпин заявил, что Китай вступил в «новую эру» и будет «приближаться к центральной сцене» в мировых делах. В свою очередь администрация президента Трампа назвала Китай «стратегическим конкурентом» и «ревизионистской державой», стремящейся переписать правила глобальной системы. В 2018 году вице-президент Майк Пенс предупредил о факторе неудержимого соперничества «между демократическими Соединенными Штатами и авторитарным Китаем». В том же году опрос официальных лиц правительства США и экспертов по внешней политике выявил «растущие опасения по поводу развивающегося геополитического соперничества и потенциального конфликта между Соединенными Штатами и Китаем», причем наиболее вероятным сценарием войны, по мнению респондентов, является «вооруженное противостояние в Южно-Китайском море».

Эти оценки нашли отражение в Стратегии национальной обороны США (2018), констатирующей попытку Пекина утвердить свой территориальный суверенитет над Южно-Китайским и Восточно-Китайскими морями, а также островом Тайвань. В 2019 году министр обороны США Марк Эспер в выступлении перед высокопоставленными офицерами в военно-морском колледже подчеркнул:

«Многие из вас провели большую часть своей карьеры, участвуя в боевых действиях нерегулярной войны. Но времена изменились. Сейчас мы живем в эпоху соперничества великих держав. Наши стратегические конкуренты — Россия и Китай».

Первый телефонный разговор между Си Цзиньпином и избранным президентом США Джозефом Байденом состоялся 10 февраля и был оценен экспертами как весьма прохладный. 12 марта прошел саммит Четырехстороннего диалога и безопасности (Quad) в составе Австралии, Индии, США и Японии, обсудивших проблемы создания цепочки высокотехнологического производства, по умолчанию слишком зависимого от «авторитарных» китайских производителей и поставок редкоземельных металлов из КНР. 18 марта начались двусторонние переговоры США и КНР на Аляске, с самого начала обернувшиеся жесткой пикировкой глав делегаций — американского госсекретаря Энтони Блинкена и министра иностранных дел Поднебесной Ван И. В итоге протокольное общение перед телекамерами, на которое отводилось несколько минут, заняло больше часа взаимных упреков, к которым присоединились и другие члены делегаций.

В ходе последующего визита в Брюссель, 22—25 марта, Блинкен попытался надавить на европейских союзников с целью формирования более прочного единого антикитайского фронта (об этом же говорил Байден в своей виртуальной речи на Мюнхенской конференции по безопасности), однако европейцы приняли довольно мягкий по сравнению с американским пакет санкций в отношении китайских официальных лиц в связи с предполагаемым притеснением населения Синьцзян-Уйгурского автономного района. Но китайская сторона неожиданно отреагировала чересчур резко и, помимо ответных санкций против пяти членов Европарламента, заявила об угрозах ратификации инвестиционного соглашения между Евросоюзом и КНР, что выглядит настоящим подарком для США.

Тем временем китайская общественность и крупнейшие национальные торговые площадки объявили войну всемирно известным брендам одежды H&M и Nike, осудившим Пекин за якобы имеющий место подневольный труд уйгуров по сбору хлопка. 25 марта Байден заявил, что не позволит Китаю обойти Соединенные Штаты и стать самой могущественной страной в мире, а уже в пятницу в телефонном разговоре с премьер-министром Великобритании Борисом Джонсоном американский лидер высказал тезис о том, что «демократические страны» должны иметь инфраструктурный план, способный конкурировать с китайской инициативой «Один пояс — один путь». Напомним, что, несмотря на проблемы из-за пандемии, инфраструктурная схема, запущенная Си Цзиньпином в 2013 году, охватывает территорию от Азии до Восточной Европы, объединяет 100 стран и более 2 600 проектов стоимостью $ 3,7 трлн.

Политическое и экономическое противостояние неизбежно влечет за собой и рост военной напряженности. В 2014 году американские военные проводили секретные командно-штабные учения, моделируя потенциальный ядерный конфликт с Россией, условно обозначенной как государство Usira, при этом Китаю отводилась второстепенная роль, по сценарию которой по китайской территории был нанесен ослабляющий превентивный ядерный удар даже без последующей оценки числа жертв. В 2016 году стратегический исследовательский центр RAND спрогнозировал, что потенциальный американо-китайский конфликт начнется и будет проходить в Восточной Азии в основном в виде сражения надводного и подводного флотов двух стран.

На днях CNN со ссылкой на Пентагон сообщила, что на лето 2021 года США запланировали масштабные военные учения, имитирующие глобальный военный конфликт с Россией и Китаем, включающий «массированные кибератаки, наступление России в Прибалтике, конфронтацию с Россией в Арктике, инциденты с Китаем в Южно-Китайском море и китайское вторжение на Тайвань». Анонимные официальные лица в интервью CNN намекнули, что результаты военных игр этим летом не будут хорошими для США, а это означает, что они будут использованы для оправдания увеличения военных расходов. Индо-Тихоокеанское командование США (INDOPACOM) уже настаивает на получении дополнительных $ 27 млрд финансирования в период с 2022 по 2027 год.

В отличие от командно-штабных игр, в реальности соперничество великих держав, вероятнее всего, примет форму опосредованной (прокси) войны, в которой Пекин и Вашингтон будут помогать противоборствующим сторонам, столкнувшимся во внутреннем военном конфликте. Последний раз великие державы воевали друг с другом напрямую во время Корейской войны 1950−1953 годов, и сегодня подобный конфликт, скорее всего, невозможен из-за за ряда факторов, включая ядерное сдерживание, тесные торговые отношения между странами и международные институты. В 2007 году министр обороны США Роберт Гейтс предсказал, что в предстоящие годы, вероятнее всего, будут вестись «нетрадиционные войны». В рамках холодной войны Вашингтон и Пекин имеют долгую историю вовлеченности в различные прокси-войны друг с другом, в частности в ряде африканских государств, например в Конго. Войну во Вьетнаме также отчасти можно рассмотреть как одно из опосредованных столкновений КНР и США: Южный Вьетнам поддерживали американцы, тогда как китайцы оказывали помощь Северному Вьетнаму, хотя Ханой все равно оставался соперником для Пекина, что и привело к их конфликту в 1979 году.

По мнению исследователей Техасского университета (Остин), современными аренами для опосредованного столкновения США и КНР могут стать территории Венесуэлы, Мьянмы, Пакистана и даже Северной Кореи — в результате обострения внутренних конфликтов в этих странах. Многолетний американский гиперинтервенционизм и набирающий силу китайский интервенционизм (Пекин все менее склонен соблюдать свою «доктрину невмешательства», официально закрепленную в конституции страны в 1982 году), неизбежно столкнутся, но их прокси-войны окажутся более изощренными, чем конфликты времен холодной войны, включая в себя дипломатические инициативы, экономическую помощь, кибервойну, пропаганду и конкуренцию внутри международных институтов.

Интересно, что в центре сюжета самого кассового китайского фильма всех времен «Война волков — 2» оказывается ветеран китайского спецназа, спасающий мирных жителей Африки, находящихся в заложниках у повстанцев в ходе гражданской войны. Нетрудно догадаться, что за повстанцами стоят американские наемники, в итоге китайский герой побеждает главного злодея, а китайские ВМС уничтожают флот повстанцев. Сценарий можно считать довольно обычным для жанра боевиков, но идея о том, что иностранные гражданские войны, возможно, станут ареной китайско-американского соперничества, весьма правдоподобна.

Однако конфликт на территории одной из стран не исключает взаимовыгодного сотрудничества в другом регионе или области международных отношений. Например, США и Россия поддерживают разные стороны в текущем конфликте в Сирии, одновременно договариваясь по продлению ДСНВ.

Согласно данным журнала The Journal of Peace Research, в эпоху после холодной войны 90% вооруженных конфликтов в мире были гражданскими войнами, при этом в 2019 году 22 из 52 внутригосударственных войн были интернационализированы, что стало самым высоким показателем с 1946 года. В 435 году до н. э. формальный повод к глобальной войне эллинов дал внутренний конфликт в городе-государстве Эпидамн, стороны которого обратились за помощью к разным внешним игрокам, что в итоге превратило небольшой инцидент в широкую войну Афин и Спарты.

Может ли американо-китайская прокси-война перерасти в более крупный конфликт — или даже в межгосударственную войну, как в Древней Греции? Барьеры на пути межгосударственной войны между Пекином и Вашингтоном, вероятно, не позволят прокси-конфликту обернуться полномасштабной схваткой с применением конвенциальных вооружений. Во-первых, большинство зарубежных гражданских войн не угрожают основным интересам великих держав. Во-вторых, косвенное вмешательство часто отрицается заинтересантами, так что одна или обе великие державы могут предпочесть проигнорировать вмешательство другой стороны именно для того, чтобы контролировать риск перерастания кризиса в более широкую и нежелательную войну.

Хотя всегда есть опасность углубления конфликта в силу незнания местной специфики, выхода из-под контроля союзников на местах или психологического отказа смириться с возможным поражением. Остается надеяться, что США и КНР хватит политической мудрости, чтобы не оказаться в «ловушке Фукидида» в результате грядущих опосредованных вооруженных конфликтов.