Про черно-белого Лужкова и не про Лужкова тоже

Все выдающиеся политики оставляют противоречивый след. В большинстве случаев эта противоречивость — предмет интереса историков, политологов, психологов, наконец. И лишь в немногих случаях противоречия ярки, даже яростны, почти осязаемы. Эрнст Неизвестный сотворил надгробный памятник Никите Сергеевичу Хрущёву из белого мрамора и чёрного гранита. Такого же заслуживает Юрий Михайлович Лужков.

Начнем с чёрного. Безусловно, что здесь на первом месте в «народной памяти» осталась та неоценимая помощь, которую оказывала мэрия супруге градоначальника Елене Батуриной, что и отразилось в его втором после Кепки прозвище — Старик Батурин.

Типичный случай. В своё время автор проводил журналистское расследование истории с микрорайоном «Волжский», контракт на строительство которого как бы в честной борьбе выиграла дочка компании Батуриной «Интеко». Не сказать, чтобы участок под строительство был арендован у города намного дешевле, чем мог бы рассчитывать бюджет за аналогичный проект, но формально всё было правильно: не центр, а «целых» три станции от Кольцевой линии метро. Главный же чёрт спрятался в деталях.

Обычно так называемая «доля города» в денежном выражении от стоимости всех жилых и коммерческих площадей новостройки составляла около 30−35% (в центре до 50% и более). Выяснилось, что доля города в данном проекте составила… 5%. Формальное обоснование: застройщику предстояло вывести за МКАД «56 промышленных предприятий и объектов». Но выяснилось также, что «предприятиями» были названы полуразрушенные теплицы бывшего совхоза «Горьковец». А «выводились» они в Некрасовку, где вскоре, вот ведь совпадение, также началось жилищное строительство. О теплицах, естественно, уже не вспомнили. Недолго подержав такой вкусный контракт, «Интеко» перепродала его другой компании. Разница стоимости двух сделок осталась коммерческой тайной. «Формально правильно, а по существу издевательство». У «издевательства», объектом которого является бюджет, есть и известное правовое определение.

А бывало и без затей. Когда город вдруг, за счёт бюджета строил трассу к пустырю, а потом оказывалось, что этот пустырь — кого надо пустырь и на нём вырастет красавец комплекс компании «Интеко». Или когда «Интеко» ремонтировало «Рабочего и колхозницу» на ВДНХ, а специалисты хлопали глазами: «Погодите, но здесь в смете те же работы, которые уже были сделаны в прошлом году!». А им объясняли: «Ну… вот так получилось. Концепция музея внутри постамента изменилась, надо чутка переделать».

Или когда «Интеко» покупала сотни гектаров земли где-нибудь в Молжаниново (и шесть лет не приступала к строительству без всяких санкций со стороны мэрии). Но что-то пошло не так: мировой кризис, финансовые сложности с уже начатыми проектами… и надо же! — именно в этот момент город создаёт некий «фонд консолидации земель под будущее строительство социального жилья». Первым счастливчиком, у которого фонд выкупил участки, стала «Интеко», а вторым… второго не было, а фонд «благорастворился в воздусях», исчез где-то в недрах мэрии, не оставив ни адреса, ни мейла, ни телефона, ни даже факса для редакционного запроса.

Впрочем, последняя история оказалась даже интереснее совхоза «Горьковец». Чтобы перебить назревающий скандал, «Интеко» подаёт в суд на мэрию, за то, что та не расселила жителей деревень (да, в черте Москвы), что помешало компании начать работы! Было, оказывается, в контракте и такое условие, прямо скажем, удивительное: обычно сам застройщик предоставляет квартиры в первых домах жителям застраиваемых территорий. Хуцпа высшего уровня. Нет, на ступеньку ниже. По этому иску «Интеко», оказывается, просто заставила город взять участки «взад». И тут же подала новый иск — о возмещении затрат на проектные работы! И проиграла. Потому что Юрия Михайловича сняли.

Справедливости ради отметим, что этот уровень хуцпы тоже был предпоследним. Потому что Батурина компанию «Интеко» продала правильным структурам, а иск остался. И уже эти структуры иск выиграли. Получили маленький бонус к сделке. В те дни, когда пипл радовался: ну, теперь-то не забалуешь! Теперь всё будет по правде, по справедливости…

Да, а Елена Николаевна действительно оказалась «талантливым предпринимателем», как охарактеризовал ее Юрий Михайлович. Много ли вы знаете жён госчиновников, которые после отставки (или ареста) мужей продолжали записанный на них, жён, бизнес? Батурина начала бизнес до знакомства с Лужковым и успешно продолжила его после отставки супруга. Пресловутым «начальным капиталом от Лужкова» этого не объяснить. За её дома Москве не стыдно. Как бы в народе ни окрестили один из её объектов — «Ухо Батуриной», «Тёрка» и т. п., он заслуженно получил свои премии. Как получают её проекты сегодня уже за рубежом.

При Лужкове вообще было построено много уникальных зданий. Даже на «Золотой миле» — на Остоженке. Просто, когда они построены вот так, «кучей-малой», они больше похожи на посёлок дворцов румынских наркобаронов. Ну, вы поняли. А так, да, симпатичненькие. Это «мостик» к ещё одной претензии к Лужкову. Изувеченный исторический центр города. Можно ли было его спасти? Думаем, что да.

В 1992 году только что назначенный мэром Москвы Лужков горячо поддержал идею архитектора Бориса Тхора, с которой его ознакомили, приведя в «товарный вид», главный архитектор Леонид Вавакин и многолетний соратник Иосиф Орджоникидзе. Мы назвали всех четверых действительных отцов идеи, поскольку позже их развелось, как собак на ярмарке. Идея строительства делового центра Москва-Сити в полутора извилинах Москвы-реки от Кремля была действительно гениальной. Тут же родилась ещё одна: построить не один, а четыре деловых центра вокруг Садового кольца — в Нагатино, на Ходынке и условно в Сокольниках. Если бы этот замысел осуществился в течение нескольких лет, то исторический центр Москвы был бы спасён от кубов, призм и прочего стеклянного убожества, страшнее которого только исторические здания, «реконструированные» под бизнес-центры.

Свои услуги Москве предлагали Reichmann, Siemens, Itochu, имевшие опыт строительства десятков небоскрёбов. Наверное, у Лужкова был повод публично возмущаться тем, что «они предлагают нам такие условия, будто они колонизаторы, а мы аборигены». Но тогда в России просто не было компаний, способных осуществить такой проект. Ни технически, ни финансово. Потом был кризис 1998 года, и когда уже российские или как бы российские компании вернулись к проекту, и в общих чертах за 10 лет его достроили, деловой центр Москва-Сити помог решить много проблем. Но не ту первую и главную. Исторический центр города был уже нещадно изгажен.

Что ж, поскольку остановить поступь капитализма и крах социализма было не под силу даже Лужкову, порадуемся тому, что доходы от управления деловым центром уходят не канадским или японским, а нашим родным кипрским и джерсийским компаниям.

И самый страшный грех Лужкова. Он уничтожил местное самоуправление в Москве. Не в 2000-х. А ещё в 1990-х. Уничтожил под корень, оставив муниципальным собраниям районов проводить забеги пенсионеров в парках и что-то ещё в этом роде. Заодно показав центру «успешный» пример создания «вертикали власти» в масштабах страны. Сильное местное самоуправление не панацея от всех бед, но оно даёт надежду на то, что человек может хоть как-то повлиять хотя бы на тот мирок, который видит из окна. Даже немного на цены в магазине на первом этаже.

В 2004 году Юрий Михайлович потребовал «отменить к чертям собачьим!» (удар кулаком по столу) льготные ставки аренды пяти миллионов квадратных метров городской собственности, в основном первых этажей зданий под предприятия торговли и услуг.

«Такая мера позволит ограничить рост опасного для города класса „рантье“!», — заявил градоначальник.

В следующем году Лужков возмутился ещё раз. И ещё раз через год.

Не надо быть крутым юристом, чтобы проследить элементарные цепочки: под загадочным французским словом «рантье» скрывались фирмочки жён, детей, родителей тех людей, которые в той или иной мере обеспечивают безупречное функционирование городской власти и правильных результатов выборов в столице. (Мы даже не будем упоминать слова: «чиновничество», «судейские», «прокурорские», «полицейские» и т. п., чтобы не нарываться на статью о разжигании социальной розни.) Вот такая административная рента. Наверное, отсюда и слово «рантье» в нашем, российском смысле слова.

Только в 2007 году к каким-то там выборам тема ожила. Глава департамента имущества Владимир Силкин подтвердил, что таки да, 57% сдающихся в аренду помещений, принадлежащих городу, сдаются по льготным ставкам. (Скажем сразу, многие «не льготные» тоже сдавались по сомнительным ставкам.)

«Льготы непобедимы, — развёл руками Силкин. — Пока удалось их лишить разве что несколько ГУПов, выполняющих городские заказы и тем самым уже получивших преференцию от города. Это лишь одна из 18 категорий организаций, имеющих право арендовать помещения со скидкой».

Силкина поддержал, можно сказать, непосредственный начальник, вице-мэр Юрий Росляк. Который тоже развёл руками и посетовал, что поступления в бюджет со сдаваемой в аренду собственности, составляют менее 3%, и столько же жрёт их администрирование — управление и обслуживание. Почему чиновники мучаются, а не передают первые и цокольные этажи в собственность ТСЖ или не приватизируют их по рыночным ценам, Росляк не объяснил.

Ну а в 2009 году, т. е. после выборов, Росляк и Силкин на общей пресс-конференции «развели руками хором». Бим: «Мы им даем льготную ставку в 1000 рублей, а они здесь же „вешают ценник“ в 1000 баксов!». Бом: «Все эти „льготы“ от коррупции никак не очистить». Наверное, хотели. Но не успели. Ушли вместе с Лужковым.

«Лужковские надбавки» к пенсии, говорите? Вон где они остаются, эти надбавки. В каждом вилке капусты, купленном москвичами в субарендованных помещениях магазинов, в каждом подклеенном каблуке, в каждом цветочке на 8 марта.

Команда Сергея Собянина подошла к городским проблемам иначе. Какие там теплицы?! Каменные композиции на Тверской: «кадка» (на один кустик) — «лавка» (на двух человек) — «урна» (ну… для чего-то такого, что может выбросить, человек, решивший посидеть на Тверской) — и каждая такая композиция по цене однокомнатной квартиры.

Лужков кричал градозащитникам, что его не разжалобить историями, будто в «этой халупе», возможно, жил знакомый Александра Сергеевича Пушкина, которому поэт, возможно, наставил рога:

«Городу ширпотреб 19 века не нужен! Вы сами попробуйте пожить или поработать в доме с пересохшими деревянными перекрытиями! С пылью и в холоде! Я сказал: реконструкция, а не реставрация!».

Но иногда вдруг спрашивал:

«Что, правда, „Онегина“ читали? Ну, давайте подумаем».

На смену команде Лужкова пришли молодые, подтянутые, улыбчивые, в Лондоне обученные, с безупречными манерами. «Да-да! Конечно! Русский и советский конструктивизм это мировое достояние!». А ночью дом сносился. И убийственный ответ: «Но ведь ещё 117 зданий конструктивизма осталось. Этого же достаточно?».

А по поводу первых этажей и прочей подобной ерунды собянинские и вовсе не рефлексируют: это уже просто фон. Но в целом от принадлежащей городу недвижимости, как «коррупциогенного фактора», избавляются. Продав, например, секцию четырёхэтажного здания на площади Белорусского вокзала за 93,5 млн рублей. «То есть в районе 60 000 рублей за м2. Столько стоит метр жилья в Сыктывкаре, а не в самом проходном месте Москвы (а может, всей России)», — как говорится в одном, не нашем, недавнем расследовании.

Вот, как-то случайно вышли на необходимость сказать что-то о Лужкове в белом мраморе. Но что? Увидеть его удалось только дважды. Оба раза в начале 2000-х и по обоим совершенно забылись темы мероприятий, но запомнился Юрий Михайлович — инженер. Слово, однокоренное слову «гений». Один раз он объяснял коллегам журналистам, что механизм можно чистить от пыли и грязи щёточкой, постоянно, дорого и трудоёмко. А можно защитить механизм надёжным кожухом. Вот такая у него мечта в отношении Москвы. Создать город, где будут регулироваться дождь, снег, солнце, ветер. На ехидный вопрос, не много ли реагентов для «разгона облаков» достанется Подмосковью, он ответил, что готов вложиться в разработки безопасных технологий, хоть институт под это дело создать.

Второй раз, уже скорее в кулуарах, его попросили разъяснить давнюю советскую идею «поворота сибирских рек», которую он вдруг поднял. Отреагировал он резко: «не поворот рек, а канал! Вы же не называете „поворотом рек“ канал Иртыш — Караганда!», но потом смягчился и описал не только опубликованный проект, но и ещё один. А именно собирать часть стока уральских притоков Оби, чтобы направить их на юг «практически самотёком».

Тогда же автор бессовестно «сплагиатил» фразу Лужкова про Россию, состоящую «из двух частей, соединённых одной железной и одной автомобильной дорогой рядом с Казахстаном» (см. «Олимпиада по новейшей истории для Нурсултана Назарбаева»). Правда, Юрий Михайлович верил и, похоже, искренне, в то, что обезопасить Россию можно только тесными экономическими связями с южным соседом. Включая тот самый водный проект. Причем речь, по словам Лужкова, шла не о спасении Арала, на что никакого канала не хватит, а о том, чтобы довести воду до Байконура и дальше до междуречья Сырдарьи и Амударьи, где у Казахстана много плодородных, но безводных земель. Видимо, имелось в виду пересохшее ещё в средние века русло Жанадарьи.

Кстати, климатологи давно предупредили, что в случае продолжения потепления большая часть Западной Сибири скроется под водой. И не столько из-за таяния ледников, сколько из-за таяния вечной мерзлоты и разрушения грунтов в самой Западной Сибири. Но было и предупреждение «противоположного» характера, о том, что уменьшение стока Оби вызовет… похолодание в этой части Ледовитого океана. Знал Лужков об этом или нет, сказать трудно, но получается, что именно этот канал может спасти Западную Сибирь от затопления.

Экологи критиковали Лужкова за уборку листьев с газонов, что мешало образованию перегноя и «живых» почв. Уже после его отставки листья попытались оставить. Но их не было видно. Из-за мусора и собачьих экскрементов. Лужков же распоряжался счищать листья до грунта, а весной газоны засыпали торфом, который сжигает кислород на каждой сотке как хороший костёр. На горящем торфе Лужков и погорел. Извините за каламбур. Торфоразработки на востоке области подлежали затоплению и трудно объяснить, кто этому больше мешал. Областные структуры, которые распродали территории под дачные поселки и промышленные территории. Или московские, которые закупали торф, в чём, конечно, были заинтересованы и областные. Но именно второй версией ударили по мэру, когда летом 2010 года Москва задыхалась от дыма и лесных пожаров, а Лужков промедлил пару дней с возвращением из отпуска. Но это, конечно, стало только поводом.

Есть такая российская бюрократическая традиция — плевать в спину опальным боярам. А ещё вотчинность, местничество, полное непонимание принципов командной работы. Может быть, одним из самых больших достижений Владимира Путина станет то, что он жестоко ломает эту систему. Когда Борис Ельцин отправил в отставку Сергея Степашина, чиновники хохотали просто с каким-то надрывом: «И мы думали, что это — наследник?!». А Путин, став президентом, назначил Степашина главой Счетной палаты, дав этому органу широчайшие полномочия. Никакой мести не последовало, но и рассчитывать хоть на какое-то понимание «по старой дружбе» никто не мог. Видимо, на это и был расчёт.

Когда в середине 2000-х Путин выбирал преемника, он приблизил одного из вице-премьеров, так, что ни у кого не оставалось сомнений, это преемник. А когда чуть отодвинул его, тот очень заметно расстроился. Видимо, последовал вывод, что ему недостаёт командного духа. А Дмитрий Медведев, когда он подвергся подобной проверке, воспринял перемещения спокойно. Он и стал преемником. Удивительно, как много прожжённых бюрократов не могли понять, что Медведев — не «грелка», а член команды, один из трёх-четырёх важнейших в 2010—2011 годах. А раз не смогли понять, то сами изгонялись из команды. В критических случаях — из власти вообще. То, что объединяет эту команду, её цели можно назвать политическими (что бы ни вкладывалось в это понятие).

То, что называл командой Лужков, было группой людей, имеющих собственные сугубо экономические интересы. И эта команда развалилась на раз. С Лужковым по принципиальным соображениям ушёл только его пресс-секретарь Сергей Цой. Остальные «соратники» держались за кресла до последнего, а кое-кто сидит в них до сих пор. Когда появилась первая информация о возможной отставке, Лужков намёком, но пригрозил, что поднимет город. Кого? Рантье? Муниципальных депутатов? Народ? Наверное, задавать себе этот вопрос должны все команды, по горизонтали и по вертикали.

Может быть, когда Лужков после отставки в последний раз приехал на Тверскую, 13 за личными вещами, он думал и об этом.

«Юрий Михайлович, извините, просили в два часа уложиться», — сказал охранник.

По пути в кабинет Лужков не встретил ни одного сотрудника. Кажется, за дверями не только не шевелились, но и не дышали. Посидел в кабинете минут 15, собрал фотографии и вышел. И снова ни души. На выходе попрощался с охранником: «Звони, могут выходить. А то ещё там обо****ся (испытают вынужденную дефекацию)». Вот это была его команда, его система.

Альберт Акопян (Урумов)