Приграничный конфликт Киргизии и Таджикистана нерешаем — эксперт

С чем связан недавний конфликт на границе между Киргизией и Таджикистаном, в результате которого есть погибшие пограничники с двух сторон? Готовы ли власти этих стран найти мирное решение пограничных конфликтов? Какую посредническую роль может сыграть Россия в конфликте между двумя своими союзниками по ОДКБ? Смогла ли киргизская власть преодолеть внутриполитический кризис после ареста экс-президента Атамбаева? На эти и другие вопросы EADaily в кулуарах форума молодых лидеров Евразии «ЕАЭС: истории успеха» ответил киргизский политолог Денис Бердаков.

— На днях в результате столкновения на границе погибли четыре пограничника. Чем вызвано последнее обострение? Ведь президенты Киргизии и Таджикистана недавно встретились, был шанс на нормализацию отношений после ряда инцидентов на границе, и вот такое резкое обострение опять…

— Обострение вызвано тем, что ситуация, в принципе, еще даже до развала Советского Союза была довольно непростой. Потому что этнически регион очень сложный. По сути, в этом месте Ферганской долины, где долина смыкается с горами, как в тайфуне, переплетены киргизы, узбеки, таджики. И еще в начале истории Советского Союза все это административно нарезалось — как бог на душу положит. Это объяснялось не только тем, что Советский Союз, как сейчас модно говорить, закладывал какие-то мины, а тем, что это необычайно запутанный регион. И где честные границы, непонятно. Когда пытались сделать демаркацию, делимитацию в начале 90-х, все уперлось в то, что есть люди, живут на конкретной земле и они не согласны с выводами никаких комиссий. Соответственно проблему решили заморозить. В итоге этой заморозки за последние 30 лет возникли демографические проблемы с Таджикистаном. Хотя узбекские анклавы тоже есть у нас, они довольно крупные. Но так как там было сильное государство, не прошедшее войну, они смогли этот вопрос более институционально решить. Анклав есть, он работает, прямая связь анклав — Узбекистан, а вот с таджикскими сложнее гораздо. У них очень сильная демографическая рождаемость, она выше, чем даже по югу Киргизии, поэтому их анклавы растут быстрее, в силу недемаркированности и неделимитимности границ они постоянно наступают.

Условно мы, в Киргизии, считаем, что на киргизскую землю со стороны Таджикистана идет постепенное заселение. Люди видят, что со стороны Таджикистана идет постоянное строительство, постоянно увеличивается количество спорной территории. Это очень печальный тренд. Так как никакого документа не было подписано в 90-е годы, если одна из сторон перед госкомиссиями поднимает вопрос, что «мы считаем этот участок спорным», его вносят в разряд спорных, а если спорный, там нельзя ничего строить. Но так как это все по руслу рек, где вода является ключевым ресурсом, постоянно возникают трения, конфликты. Скажем, таких годов почти не было, чтобы 5−6 раз за год люди не забрасывали друг друга камнями, случались столкновения, причем зачастую довольно серьезные.

— Конфликты между населением — это понятно, но в данном случае мы видим, что в конфликт вступают силовые структуры двух государств. О чем это говорит? Нет политической воли мирным путём урегулировать этот конфликт? Или власть каждой республики желает сыграть на националистических настроениях, или боится идти против этих националистических настроений?

— Власти Киргизии вообще не заинтересованы в эскалации, потому что республика сейчас, скажем так, в основном занимается экономикой. Какая-либо война проблематична для власти. У нас парламентская республика, есть огромное количество оппозиции, много независимых политических кланов со своими СМИ, и любая война — это огромное количество проблем. Поэтому власти Киргизии всегда минимально участвуют в конфликте. Единственное, что их сдерживает, — то, что местное население никогда не даст пойти на уступки, а все понимают, что без уступок ничего не получится. Только при готовности идти на уступки можно начать мирные переговоры. Власти Киргизии руководствуются тем, что нельзя ввязываться ни в какую войну, ни в какой конфликт, это мгновенно даст силу оппозиции, это самый страшный вызов для киргизской власти.

Второе. Нельзя идти на уступки, потому что население не готово. Может потребоваться еще 10, 20, 50 лет постоянного, вялотекущего конфликта, даже легких военных действий, только потом люди скажут: «Мы устали». Но так или иначе это приведет к потере небольших участков киргизских территорий. По мировой практике только так: обе страны должны что-то уступить. А это не устроит народы в обеих странах. Потому что демографически из этого региона киргизов выдавливают. В том спорном районе схожий участок земли будет стоить в 5−6 раз дороже (а это десятки тысяч долларов) на таджикской стороне. У них перенаселенность. Поэтому они и скупают участки земли на киргизской стороне. А потом проходят годы — и был спорный участок, а теперь там 30 таджикских семей живут. И как решать вопрос комиссии?

Пограничные войска Таджикистана плюс местные власти дают послабления или дают разрешения, зачастую сами начинают строить какие-то объекты. И не надо забывать, что таджикская армия — одна из сильнейших в регионе, она не самая многочисленная, но она имеет огромный боевой опыт, которого не имеет даже очень большая узбекская армия. И в Таджикистане нет мощного парламентаризма и открытой общественной политики, то есть там оппозиции ни у кого и ни в чем нет. Там все решения в целом принимает один человек. Всем это понятно. А у них намечается транзит власти. Как мы понимаем, при транзите власть не может показать слабость. Поэтому любой конфликт, который раньше был просто закидыванием камнями, сейчас перерастает во что-то более серьезное, ведь власть Таджикистана должна показать, что мы можем как бы и стрельнуть.

— Мы говорим об убитых четырех, но очень много раненых. То есть получается, что киргизские пограничники показали себя хорошими бойцами, но им ответили огнем минометов. Не будем забывать о том, что это второй минометный обстрел, а Киргизия никогда, ни разу не отвечала минометным обстрелом.

— А часто пограничные наряды двух стран решают вопросы с помощью огнестрельного оружия? В основном решают вопросы рукопашно. Приходят два наряда, максимум постреляют в воздух… Все начинается обычно между людьми — свадьба, кто-то зашел на чей-то огород, или пришли соседи, или кто-то перекрыл воду. Там нет границы как таковой.

— Обе страны — члены ОДКБ, военно-политического союза. Как на это все смотрит Москва, у которой, надо признать, довольно сильное влияние и на Киргизию, и на Таджикистан? Что делает Москва, чтобы не допустить конфликта между двумя участниками ОДКБ?

— Киргизия заинтересована в решении, потому что для нас это политический кризис. Потому что в парламентских республиках есть очень сильное влияние разных игроков, не один человек все решает. Любой внешний конфликт — и ты получаешь кризис внутри.

Войну никто не хочет, откровенно говоря, но никто в соседнем Таджикистане не хочет проявить слабость. А местным населением это будет воспринято как слабость.

Если мы говорим о роли РФ… К сожалению, это тот самый конфликт, который, как было и в СССР со всеми его возможностями, нерешаем. Он пограничный, водно-этнический. То есть там намешалось все, и его решить невозможно. Делимитировать границы в рамках того, что кто-то что-то уступит, нереально. Это, скорее всего, превратится в очень небольшой, но сложный конфликт, которые есть в списке ООН. Его нельзя решить.

— Тогда в этом случае, насколько далеко этот конфликт может зайти? Может ли дойти до масштабной войны между двуми республиками?

— Пока нет. Что удивительно, между двумя народами особых противоречий нет. Есть ряд территорий, Баткенская область Киргизии, где деполяризируются регионы Киргизии и на которые огромное демографическое давление идет со стороны Таджикистана. Возникают сложные моменты. Опять же отсутствие границы, небольшие участки с водой, где можно жить, остальные участки — там огромная территория, но это безводная или крайне высокогорная территория, оторванная от благ цивилизации.

— В центре внимания были недавние события, связанные с арестом бывшего президента Киргизии. Насколько сейчас ситуация стабилизировалась? И сможет ли действующая власть пройти этот кризис без потерь? Ведь сторонники экс-президента планируют митинги, есть другие политические силы, которые будут стараться воспользоваться напряжённой ситуацией.

— Уже прошла. Сейчас кризиса политического уже нет. Часть элиты между собой ругается (и экс-президент там уже не играет особой роли), население четко голосует за спокойствие. Политические игры мало кого интересуют, и лить кровь за любых политиков никто не будет.

Для Киргизии даже не страшна новая революция. Хотя понятно, что это никакая не революция, — это элитный госпереворот. Почему он для Киргизии никогда не опасен? Потому что сменяются институты, государственные персоналии, но сама соцструктура очень хорошо себя держит. Поэтому с точки зрения любой цветной революции Киргизия вообще не интересна. Мы ее легко переживаем. Пережили две, еще можно четыре. Конечно, неохота, но это не страшно. Например, для более системных государств, как например Казахстан, революция — это всегда переход почти в гражданскую войну. У нас это всегда снос только госинститутов небольших, персоналий. Поэтому сейчас кризиса никакого нет.

Но он будет обязательно, потому что постоянно накапливаются экономические противоречия и, самое главное, планка, которую очень сложно держать, — это элитный баланс. Потому что нужно учитывать интересы десятков элитных групп. Если администрация президента Киргизии в попытках решить это уравнение решает его не точно, начинает зреть социальное недовольство. Не людей, люди у нас всегда чем-то недовольны и поднять их всегда за деньги можно, а именно элиты. Например, предыдущие две революции случались из-за того, что один клан очень много брал на себя с точки зрения финансовых потоков, а остальные кланы говорили: «Так не пойдет», и начиналась революция. Сейчас пока такой угрозы еще нету.

— То есть, судя по всему, следующего всплеска внутриполитической борьбы можно ожидать во время или по итогам парламентских выборов?

—Я думаю, по итогам парламентских выборов, потому что опять же очень сложное уравнение. У нас есть парламент — 120 человек, они назначают правительство, через парламент проходит назначение почти во все госорганы, то есть, по сути, элиты делят между собой административный, финансовый, бюджетный ресурс. Это доступ, то есть все должны получить какой-то пирог. Предыдущие президенты, у нас их было четыре до этого, всегда шли двумя путями. Первый вариант: они создают две партии, свою партию и партию-клон, и берут максимальное количество мест. В парламенте находятся не всегда лидеры, и обычно после этого возникает всегда через год, два, три очередная революция, потому что региональные элиты недовольны тем, что их не допустили до дележа пирога. И было пару раз, когда старались допустить почти всех действительно влиятельных людей, тогда парламент становился местом для дискуссий, очень опасным, в первую очередь для президента, потому что там люди, у которых есть деньги, влияние, сеть, скажем так, поставленная во всех госорганах. Парламент более самостоятельный, хотя, может, внешне выглядит как абсолютно лояльный. И в любой момент он может выстрелить в любую сторону. В этом плане тогда не возникает парламентской жесткой оппозиции, потому что в парламенте все люди, имеющие доступ к власти, и хотят, собственно, получить за это место, денежный свой поток, в зависимости от своего размера, вассальной сети… Но это сложный вариант, он требует очень сложного управления и понимания, что у тебя всегда лежит рядом граната. То есть, если ты ошибаешься несколько раз подряд, граната может взорваться.

Беседовал Айк Халатян