Эпоха Евкурова: неравный бой с дотационностью, клановостью и коррупцией

За 11 лет работы во главе Ингушетии Юнус-Бека Евкурова эта кавказская республика во многом смогла преодолеть прежнюю репутацию «черной дыры» в российской экономике и правовом поле. Важнейшей заслугой Евкурова следует признать то, что он оказался очень компромиссным и договороспособным политиком — именно эта его позиция, особенно примечательная на фоне регулярных демаршей руководства соседней Чечни, способствовала нормализации обстановки в Ингушетии. Поэтому когда страсти вокруг проведения границы с Чечней улягутся, ингуши будут вспоминать Героя России Евкурова прежде всего как миротворца, а многие, вероятно, пожалеют, что встретили новость о его добровольной отставке бурным ликованием. В то же время нужно признать, что Евкурову так и не удалось сформировать работоспособную команду. Регулярные смены руководящих кадров были таким же отличительным признаком его работы, как и готовность решать принципиальные вопросы без обострения конфликтов. Но возлагать всю ответственность за эту перманентную кадровую чехарду лично на Евкурова вряд ли стоит. Не в меньшей степени в этом виноваты такие неустранимые факторы, как клановый характер ингушского общества и высокая зависимость от федеральных дотаций, проистекающая из слабого экономического потенциала региона.

Последние места Ингушетии в различных рейтингах, основанных на данных официальной статистики, разительно контрастируют с той «картинкой», которая предстает перед глазами человека, впервые попавшего в эту республику. Стороннему наблюдателю Ингушетия запоминается прежде всего своими строительными достижениями — в полном соответствии с собственным представлением о себе ингушей, считающих себя лучшими строителями на Кавказе. Добротные частные особняки в Назрани и регулярная среднеэтажная застройка в столице Магасе вкупе с приличными дорогами и чистотой на улицах совсем не вяжутся с расхожим образом депрессивного региона, особенно в сравнении с настоящей разрухой в сотне километров по соседству — в Дагестане. Ингушетия, практически мононациональная республика (ингуши, по данным всероссийской переписи населения 2010 года, составляют более 93% ее населения), живет своей замкнутой жизнью, проблемы которой мало касаются большинства россиян.

В начале 1990-х годов ингуши сделали исторический выбор, приняв решение отделиться от дудаевской Чечни, но остаться в составе России — по большому счету, вопрос о проекте независимого государства для них тогда вообще не стоял. Однако надежды на то, что федеральный центр и лично президент Борис Ельцин помогут им вернуть территории Пригородного района, которые после возвращения ингушей из сталинской депортации остались в составе Северной Осетии, не сбылись. Осетино-ингушский конфликт 1992 года долгое время находился в замороженном состоянии, и окончательное урегулирование границы между двумя республиками стало первой важнейшей задачей, которую принял на себя Юнус-Бек Евкуров, возглавив Ингушетию в 2008 году.

Соглашение о добрососедских отношениях, которое Евкуров и тогдашний глава Северной Осетии Таймураз Мамсуров подписали в конце 2009 года, фактически подвело черту под конфликтом. Ингушетия признала Пригородный район частью Северной Осетии, но ингуши, покинувшие свои дома во время столкновений в 1992 году, получили возможность вернуться. «Нет конфликта, есть трагедия двух народов. Мы обречены быть соседями, и с этим надо считаться», — заявил тогда Евкуров. Это не подтолкнуло два народа в объятия друг к другу, но нынешний «холодный мир» определенно лучше той ситуации, которая долгое время держала оба региона в постоянном напряжении.

Параллельно главе Ингушетии пришлось в ежедневном режиме решать внутренние проблемы республики, прежде всего тот конфликт между гражданским обществом и властью, который созрел при его предшественнике Мурате Зязикове. «Случайное» убийство ингушского оппозиционера Магомеда Евлоева, получившего смертельное ранение в полицейской машине после задержания в аэропорту Магаса 31 августа 2008 года, накалило обстановку в республике до предела, после чего Зязиков был вынужден сложить полномочия. Его преемник сразу же продемонстрировал готовность к диалогу с обществом и принципиально иным методам борьбы с экстремизмом, чем те, что практиковались прежде. «Диалог, мне кажется, это самое главное, а не силовые методы, как бы кто ни говорил. Диалог людей с властью, власти — с народом. И выстроенная работа с преступниками», — говорил Евкуров в одном из интервью, делая особый акцент на отличиях с соседней Чечней: «У Рамзана Кадырова свои методы, а у меня свои».

Такой подход быстро принес результаты. Если в середине 2000-х годов Ингушетия регулярно поставляла сообщения о терактах и контртеррористических операциях, то уже в начале нынешнего десятилетия уровень безопасности в республике существенно вырос, особенно по сравнению с Дагестаном, который еще долго будет оставаться очагом бандподполья. В конце 2011 года Евкуров сообщил, что количество терактов в регионе снизилось на 50%, тяжких преступлений — на 70%, покушений — на 40%. «Сегодня пошло тесное взаимодействие общества с полицией. Это дает свои результаты, потому что огромное количество сведений добывается не только оперативным путем, но и по информации жителей республики», — пояснял тогда глава Ингушетии. Сегодня Ингушетия остается вполне безопасным регионом, о чем свидетельствует и развитие туризма в местных горах.

Продемонстрировав готовность реально взяться за проблемы республики, Евкуров незамедлительно нажил себе врагов. Всего через несколько месяцев после назначения главой Ингушетии, в июне 2009 года, против него был совершен теракт, сам характер исполнения которого свидетельствовал об одном: организаторы работали наверняка. Однако Евкуров чудом уцелел и после семи недель лечения в Москве вернулся к своим обязанностям. Примечательно, что после покушения глава Ингушетии не отгородился от общественности и СМИ тройными заборами и неприступной охраной. Из всех глав регионов СКФО Юнус-Бек Евкуров неизменно оставался самым открытым и доброжелательным, причем не только для «своих».

Сейчас, когда Юнус-Бек Евкуров уже не возглавляет Ингушетию, стоит особо отметить, что его стиль руководства не был оценен по достоинству многими политическими силами в республике. Если называть вещи своими именами, то Евкурова регулярно «мочили». Так было в преддверии истечения его первого срока полномочий в 2013 году, когда активно раскручивалась тема неурегулированных границ с Чечней. Так было и прошлой осенью, когда Евкуров, пойдя на третий срок, фактически взял на себя ответственность за то решение этого вопроса, которое было принято (безотносительно к деталям этого решения). Мог ли Евкуров, человек с прекрасными связями в федеральном центре и силовых структурах, заняться в ответ сведением личных счетов со своими недругами? Безусловно, мог, но никогда до этого не опускался. И этот момент, как представляется, многие ингуши пока совершенно недооценивают. Впрочем, в определенной части ингушского общества понимание этого есть. «Вы еще вспомните Евкурова добрым словом» — такого рода комментарии сейчас тоже встречаются на ингушских интернет-форумах.

Однако можно посмотреть на ситуацию с другой стороны, принимая во внимание то обстоятельство, что на Кавказе фактор «а как там у соседа?» был и остается крайне значимым для формирования общественного мнения. Перелом настроений в Ингушетии не в пользу Юнус-Бека Евкурова во многом произошел после того, как в 2016 году в соседней Чечне впервые с 2004 года состоялись прямые выборы главы республики (на них предсказуемо победил Рамзан Кадыров, набрав почти 98% голосов). Для многих ингушей вопрос о том, почему прямые выборы главы не восстановлены и в их республике, по-прежнему остается без ответа, и это обстоятельство определенно ослабило легитимность Евкурова, который в прошлом году пошел на третий срок, хотя прежде говорил, что не намерен этого делать. Между тем необходимость в переменах — прежде всего кадровых — на тот момент уже назрела. Республике нужны «новая команда, новые люди», признал Евкуров во время своей последней встречи в качестве главы Ингушетии с Владимиром Путиным.

Действительно, формирование работоспособной команды с самого начала оказалось самой большой сложностью для полковника, а затем и генерал-майора Евкурова. Для понимания того, насколько серьезны кадровые проблемы, с которыми он имел дело на протяжении последних одиннадцати лет, достаточно привести всего один факт: за этот период в Ингушетии сменилось семь глав правительства. С той же скоростью в республике менялись вице-премьеры, министры, руководители различных региональных и федеральных ведомств и т. д. В процессе постоянных кадровых ротаций Юнус-Бек Евкуров даже не боялся идти на смелые эксперименты, например одно время в кабинете министров Ингушетии ряд ключевых должностей занимали женщины.

Но создать более или менее постоянную конфигурацию правительства Евкурову так и не удалось, и теперь та же самая задача ложится на плечи его преемника Махмуд-Али Калиматова, в свое время, при Мурате Зязикове, занимавшего пост прокурора Ингушетии. Если, конечно, сам 60-летний Калиматов не является временной фигурой до того момента, пока не будет найден какой-то иной человек, сформировавшийся как руководитель уже в постсоветский период. О вероятности такого сценария напоминает сравнительно недавний сюжет со сменой губернаторов еще одного региона СКФО — Ставропольского края. В мае 2012 года свои полномочия досрочно сложил тогдашний глава Ставрополья Валерий Гаевский (ныне представляющий край в Совете Федерации), после чего на смену ему был назначен 63-летний Валерий Зеренков, извлеченный из глубокого кадрового резерва. Но спустя год и четыре месяца он тоже ушел в отставку, уступив пост нынешнему губернатору Владимиру Владимирову, которому на тот момент было 37 лет.

Клановость и тесно связанная с ней коррупция — в таких реалиях предстоит работать будущему руководителю Ингушетии, кто бы им в итоге ни стал. Справиться с этими напастями Юнус-Беку Евкурову явно не удалось, несмотря на огромное количество антикоррупционных дел, возбужденных в Ингушетии. Перечислять их вряд ли стоит — список окажется слишком длинным, однако симптоматика ингушской коррупции неизменная. С одной стороны, ее провоцирует клановый характер общества, что неоднократно признавал сам Юнус-Бек Евкуров. «Проблема в том, что Ингушетия — мононациональная республика, что не есть хорошо. Здесь, конечно, все друг друга знают», — отмечал он в одном из недавних интервью. С другой стороны, прямой стимул для коррупции — огромная зависимость республики от бюджетных дотаций, в связи с чем основная масса антикоррупционных дел в Ингушетии связана с расхищением государственных средств. Здесь, правда, нужно уточнить, что во многих случаях — и это также можно поставить в заслугу Евкурову — деньги со скрипом, не с первого раза, но добираются до цели. Так было, к примеру, со строительством регионального перинатального центра, открывшегося в 2017 году, — стройку сопровождали скандалы, летели головы чиновников, но в итоге ее все же удалось довести до конца.

В конечном итоге проблема заключается в том, что Ингушетия слишком мала и обладает слишком низким естественным потенциалом для развития экономики. Несмотря на ряд инвестиционных проектов в промышленности и АПК, начатых при Юнус-Беке Евкурове (до него никакой экономики в современном смысле слова в республике, в сущности, не было), дотационность регионального бюджета остается очень высокой. По итогам прошлого года доля собственных (налоговых и неналоговых) доходов в суммарном объеме доходов регионального бюджета составляла всего 20,5% — хуже по этому показателю в России выглядела только Чечня (20,1%). По данным «РИА Рейтинг», объем производства товаров и услуг на одного жителя Ингушетии в 2018 году был равен 82,8 тысячи рублей — вновь худший показатель в России, причем с большим отрывом от таких же высокодотационных субъектов (Чечня — 118,3 тысячи рублей, Северная Осетия — 143,3 тысячи рублей, Тыва — 156,9 тысячи рублей и т. д.). Чуть лучше выглядит ситуация в сфере инвестиций: в прошлом году они составили в Ингушетии на душу населения 44,8 тысячи рублей на человека, что несколько выше, чем даже в ряде «русских» регионов страны — Ивановской, Кировской, Курганской областях. Однако речь идет прежде всего о бюджетных инвестициях в социальную и коммунальную инфраструктуру, которая в Ингушетии только в последние годы приняла человеческий вид. В чем тоже значительная заслуга Юнус-Бека Евкурова: новые школы, детские сады, больницы, дома культуры, газопроводы и электросети — все это свидетельствует о том, что его десятилетие не было для Ингушетии потерянным временем.

Однако возможность даже не преодолеть, а снизить до приемлемого уровня глубокую дотационность выглядит для Ингушетии в высшей степени сомнительно: состоявшись как политический субъект внутри Российской Федерации, она имеет мало шансов на то, чтобы вырваться из ловушки экономической отсталости. Не приходится рассчитывать и на внешних агентов модернизации. Сам клановый характер ингушского общества вкупе с малоземельем и высокой конкуренцией за статусные должности препятствует тому, чтобы в эту республику массово переселялись для жизни и работы люди из других регионов. При таких вводных Ингушетия еще долго обречена на то, чтобы вариться в собственном соку, оставаясь в списке самых закрытых для внешних влияний субъектов федерации.

Северо-Кавказская редакция EADaily