Спор Чечни и Ингушетии выходил за рамки парламентских дискуссий — эксперт

Продлившийся четверть века спор о границе между Чечней и Ингушетией формально завершен. Накануне главы двух республик Рамзан Кадыров и Юнус-Бек Евкуров сообщили о достижении компромисса по вопросу, который регулярно порождал напряжение между двумя близкородственными народами. О том, как родился этот спор и почему для его разрешения потребовалось такое продолжительное время, в интервью EADaily рассказал политолог и бизнес-консультант Шамиль Бено, в 1991—1992 годах несколько месяцев занимавший пост министра иностранных дел Чечни. По мнению Бено, этот частный случай, неоднократно требовавший вмешательства федерального центра, свидетельствует прежде всего о необходимости развивать горизонтальные связи между регионами и муниципалитетами, без которых подобные сюжеты чреваты новыми обострениями конфликтов.

Какие попытки определения границы между Чечней и Ингушетией предпринимались в начале девяностых? Почему оно не состоялось в тот момент?

Впервые вопрос о границе с Ингушетией возник в тот момент, когда Чечня объявила о своей независимости, а затем он стал обретать конкретику при формировании правительства республики. Для международного продвижения независимой республики требовались два документа: результаты референдума жителей о ее статусе и определение границ территории, поскольку любое государство должно иметь признанные границы. В это, кстати, упиралось установление формальных отношений с другими постсоветскими государствами, например, с Литвой или Грузией, с которыми велось сотрудничество методами «тихой дипломатии». Они были готовы перевести отношения в формальные в случае, если Чечня в своих устремлениях к независимости будет следовать нормам международного права. Поэтому началась подготовка постановления правительства Чечни о ее границах (включая территорию пограничного с Ингушетией Сунженского района), которые впоследствии должны были стать основой соответствующего закона. Кстати, в Чечне тогда никто не возражал против решения ингушей образовать свою республику, это был, так сказать, полюбовный процесс.

Естественно, шло и общественное обсуждение этой темы, к которому подключилась делегация орстхоевского тейпа, пограничного между чеченцами и ингушами, к нему принадлежал сам Джохар Дудаев. В начале 1992 года в Грозный приехало человек 12 орстхоевцев во главе со старейшинами, встреча происходила в кабинете Дудаева. Мы сели по разные стороны: с одной стороны — я и мой помощник, с другой — гости, а Дудаев во главе стола. Главным идеологом у орстхоевцев был Макшарип Мужухоев, старший брат Лечи Мужухоева, моего покойного друга. Он был преподавателем в университете, и еще в советские времена продвигал идею, что орстхоевцы — это отдельный народ в группе нахских этносов, не чеченцы и не ингуши. Тогда я достал карту, на которой были отмечены села, где большинство населения составляли орстхоевцы, и предложил провести в двухнедельный срок на их территории референдум относительно того, кем являются их жители — ингушами, чеченцами или отдельной нацией? И второй вопрос: в составе какой из двух республик вы хотите жить, или хотите создать свою республику? После этого они больше не появлялись, и предложенного референдума не состоялось. Тем временем я не смог добиться проведения референдума и о статусе Чеченской Республики и ушел в отставку.

После этого тема границы между Чечней и Ингушетией довольно долго не возникала, тем более осенью 1992 года начался осетино-ингушский конфликт, а земли Пригородного района для ингушей были гораздо важнее. Но незадолго до первой войны некоторые депутаты чеченского парламента стали снова настаивать на определении границы с Ингушетией. Тогда состоялась встреча Дудаева с президентом Ингушетии Русланом Аушевым, и они подписали соглашение на одном листе бумаги, где говорилось, что границы будут определены по-дружески и по-братски. Дальше началась война, хотя широкомасштабных боевых действий в спорных районах не было. По факту основная часть Сунженского района отошла к Ингушетии, и орстхоевцы сейчас, видимо, себя считают, скорее, ингушами, поскольку все эти годы жили в Ингушетии. Но в горной части Сунженского района во время первой войны находились ичкерийские формирования. Как раз в этих местах и началось строительство дороги, которое вызвало недавнее обострение.

Предыдущее такое обострение было в 2012 году, причем с переходом на личности, и тогда полпред президента в СКФО Александр Хлопонин посоветовал руководству обеих республик решать вопрос о границе парламентскими методами. Почему, на ваш взгляд, этого не произошло в тот момент?

Потому что решение выходит далеко за рамки парламентских дискуссий. На Кавказе и так мало земли, а есть еще и представление о земле предков, малой родине, и эта тема очень громко звучит в общественном пространстве. Экономической целесообразности или жизненной необходимости в передвижении административных границ на километр туда или сюда может и не быть, как в былые времена, но инерцию сознания никуда не денешь. А на это наслаивается воздействие СМИ и соцсетей, которые стали площадкой и для настоящих провокаторов, и для неучей, которым больше нечем себя проявить, кроме как «наездами» друг на друга. Руководители республик, естественно, вынуждены реагировать на происходящее в обществе. Кроме того, нужно учитывать, что чеченцы и ингуши — близкородственные народы, и представление о границах дозволенного здесь совсем другое, чем если бы речь шла, например, об отношениях ингушей и осетин. Понимание того, как далеко могут зайти конфликты, безусловно, у людей есть.

Вы сами какую занимали позицию в споре о границе Чечни и Ингушетии?

Я думаю, что эта проблема, конечно, не стоила того шума, который вокруг нее периодически поднимался. На данный момент Чечня и Ингушетия — регионы Российской Федерации, это главное, и от того, как будут проведены административные границы, их жители не перестанут быть гражданами России или как-то обделены в правах. Но если учесть те обстоятельства, при которых ингуши были вынуждены покинуть Пригородный район Северной Осетии, землю их предков, то чеченцам было бы справедливо пойти навстречу братскому народу и передать ингушам некоторые земли Чеченской Республики в обмен на территории, потерянные ими в Пригородном районе Северной Осетии. Такой вариант содействия братскому народу в чеченском обществе примут.

Можно ли было прийти к этому решению раньше, например, используя традиционные механизмы народной дипломатии?

Фактически между двумя республиками их нет. Отсутствует и эффективное влияние института старейшин на разрешение конфликтов на Северном Кавказе, хотя это было бы целесообразно. И спор о границе между Чечней и Ингушетией, и недавние события в Кабардино-Балкарии, и другие конфликты на Кавказе — все это, в конечном итоге, вопросы, связанные с механизмом управления общественными процессами в регионе, а шире и во всей стране. С момента развала СССР эта тема возникала не раз, но, к сожалению, не было предложено иных механизмов, кроме создания федеральных округов и вертикального подчинения региональных властей центру при минимальных горизонтальных связей. Отсутствие этих горизонтальных связей на Кавказе ощущается особенно сильно, если, конечно, не брать в расчет торговлю. Я не знаю ни одного работающего проекта в экономике или социальной сфере между республиками Северного Кавказа — на уровне правительств республик сотрудничество фактически сведено к нулю. Нет его и на уровне муниципалитетов соседних республик, хотя бы обсуждения совместного землепользования. Все идет снизу вверх, а потом спускается обратно вниз.

Эта ситуация на Северном Кавказе постоянно будет порождать напряжение и между отдельными субъектами, и внутри многонациональных регионов. В той же Кабардино-Балкарии проблемы трений между кабардинцами и балкарцами во многом упираются во взаимодействие муниципальных районов республики. Хотя закон о местном самоуправлении предполагает сотрудничество по горизонтали. На практике же муниципалитеты смотрят на руководство региона и ждут сигнала «одобрямс», а если кому-то в голову и приходит организовать такое сотрудничество, то эту мысль лучше гнать от греха подальше. Там, где все решения принимают чиновники, конфликты неизбежны, и пока местное самоуправление не будет наполнено реальным содержанием, от них никуда не деться. Причем речь идет не только на Кавказе — деградация русских деревень идет по тем же самым причинам.

Если вернуться к проблеме границы между Чечней и Ингушетией, то речь ведь идет, во-первых, не о государственных границах, а во-вторых, не только о границах субъектов федерации — это еще и границы муниципалитетов. Поэтому работу надо было начинать, конечно, с низового уровня — если на нем не получается договориться, только в этом случае переносить проблему на уровень субъектов федерации, а если и это не получается, то обращаться в Москву. Но такая работа на уровне местных обществ не велась.

Любые границы, даже границы субъектов федерации, неизбежно приводят к формированию определенной идентичности, а в случаях с Чечней и Ингушетией речь идет об идентичности целых народов, поскольку по факту это мононациональные республики. Чеченцев и ингушей часто называют тейповым, клановым обществом. Насколько актуальны сейчас эти стереотипы?

Чеченцы еще до первой войны стали обычной нацией, многочисленные войны и кризисы привели к разрушению тейповых отношений, поскольку тейпы не могли защищать интересы всего народа. После возвращения из депортации на основе тейповых механизмов решались вопросы только кровной мести, а сейчас все отношения людей перешли на семейный, межличностный уровень — дальше двоюродных или троюродных родственников какие-то конфликтные ситуации не выходят. Чеченцы дружат, женятся, работают или просто общаются не на основе тейповой принадлежности, и мобилизация во время первой войны тоже не была связана с тейпами — не было ни одной вооруженной группы, образованной по тейповому признаку. Населенные пункты, сформированные по тейповому признаку, остались разве что где-то в горах, а на высоте ниже тысячи метров живут люди из самых разных тейпов.

Ингуши выделились в отдельный этнос позже чеченцев, а чем моложе этнос, тем более остро он воспринимает угрозу своей самобытности или посягательствам на его историческое достоинство, и это тоже надо учитывать в истории с границей. У ингушей многие вопросы, включая те, что связаны с властью, до сих пор решаются с помощью тейповых отношений, но и тейпы там небольшие, часто сравнимые с чеченскими большими семьями. Сама Ингушетия — компактный регион, все друг друга так или иначе знают через третье-четвертое знакомство. Но ингуши, конечно, идут по тому же пути, что и чеченцы — это естественный процесс превращения этнической группы в полноценный народ.

Николай Проценко