Дедолларизация эпохи волатильности: противоречивые сигналы для рубля

Тема дедолларизации российской экономики, активно обсуждаемая в последние недели, пока выглядит неким вариантом идеологического ответа России на американские санкции. Быстрый отказ от доллара в международных расчетах в принципе невозможен, учитывая не только долгую историю доллара как мировой резервной валюты, но и слабости российской финансовой системы. Непосредственной реакцией населения и бизнеса на выход дискуссии о дедолларизации в публичную плоскость на фоне очередного падения рубля стал отток долларовых средств из банков. Но за риторикой дедолларизации прослеживается явная озабоченность властей стабилизацией курса рубля, хотя единого мнения по вопросу, каким должно быть значение курса, нет.

«Отток или приток средств в размере $ 1 млрд при размере валютной части баланса в $ 94−95 млрд и более необходимо рассматривать как результат управляемой эволюции баланса банка», — заявил на минувшей неделе Сбербанк, комментируя появившуюся в СМИ информацию о том, что за август население и компании сняли из банков $ 1,5 млрд долларов депозитов, и основная их часть пришлась именно на Сбербанк. Всего же с начала года, по сообщению агентства Bloomberg со ссылкой на данные аналитической компании Frank RG, объем валютных депозитов в российских банках уменьшился на $ 5,9 млрд, конкретно у Сбербанка — на 10%. Согласно данным ЦБ на начало сентября, общий объем валютных вкладов населения в банках составлял $ 87 млрд, а объем наличной валюты у нефинансового сектора экономики, по оценке ВШЭ, к концу 2017 году достиг $ 54,6 млрд, или на 15% больше, чем годом ранее.

По итогам текущего месяца объем снятия долларов с вкладов может оказаться еще больше, учитывая регулярно упоминаемую в СМИ тему дедолларизации российской экономики. Еще с апреля, когда рубль первый раз в этом году упал под влиянием американских санкций, в экспертных кругах стали обсуждаться возможности радикальных ответных мер по постепенному отказу от доллара, включая принудительную конвертацию долларовых вкладов населения. Августовское падение рубля под натиском санкций перевело вопрос о дедолларизации из дискуссионной плоскости в практическую. На уровне первых лиц в российском финансовом мире главным сторонником ускорения этого процесса выступил глава банка ВТБ Андрей Костин, который представил план ухода России от доллара, не исключив и возможность принудительной конвертации долларовых вкладов. «Я убежден, что все клиенты всех банков смогут получить назад свои деньги. Это принципиальный момент. Как это будет сделано, в какой валюте — это уже другой вопрос», — сказал Костин в начале сентября в интервью Bloomberg.

Реакция Банка России на это заявление последовала незамедлительно. На пресс-конференции, посвященной очередному заседанию совета директоров ЦБ по ключевой ставке, глава регулятора Эльвира Набиуллина сказала, что никаких мер по принудительной конвертации долларовых вкладов не рассматривается. Но если вынести за скобки эту пугающую их владельцев меру, то в целом «план Костина» нашел понимание в правительстве. На минувшей неделе в его поддержку выступили, в частности, глава Минэкономразвития Максим Орешкин и замминистра финансов Алексей Моисеев. Последний в августе также сообщал, что к концу третьего квартала будет подготовлен законопроект, направленный на либерализацию валютного контроля, который вкупе с дедолларизацией балансов банков ускорит переход на расчеты в национальных валютах России с ее внешнеэкономическими партнерами.

В контексте непрекращающихся «санкционных войн» идея дедолларизации выглядит логично — таким же симметричным ответом на западные санкции в августе 2014 года стали российские запреты на ввоз ряда пищевых продуктов. Но ряд действий, направленных на ограничение долларового оборота, которые были предприняты в других странах, едва ли настраивают на оптимистичный лад. Наиболее известным примером принудительной конвертации долларовых вкладов является дефолт Аргентины в конце 2001 года, когда долларовые депозиты были заморожены, а затем переведены в местный песо по курсу примерно вчетверо меньше рыночного. Экономические катаклизмы незамедлительно обернулись политическим кризисом: президент Фернандо де ла Руа Бруно под давлением массовых беспорядков ушел в отставку, и следующий постоянный президент Нестор Киршнер появился у Аргентины только через полтора года после дефолта.

Свой вариант дедолларизации совсем недавно предложили власти Ирана, которые весной зафиксировали официальный курс доллара, одновременно практически запретив торговлю валютой для частных лиц. В результате быстро возник огромный разрыв между официальным курсом и черным рынком, по всей стране возобновились протестные акции. По данным на начало сентября, реальный курс иранского риала составлял 138 тысяч за один доллар, тогда как официальный находился на уровне 44 тысячи.

О возможности резкого ограничения долларовых операций кругом компаний, ведущих экспортно-импортные сделки, недавно заявлял и президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган. Кстати, именно он является последовательным сторонником расчетов в национальных валютах — соответствующее предложение турецкий лидер направил в конце 2016 года России, Китаю и Ирану. Однако с того момента турецкая лира девальвировалась к доллару примерно вдвое, что хорошо иллюстрирует главный риск расчетов в национальных валютах, минуя доллар. Впрочем, власти Турции от своих инициатив не отказываются. В начале сентября на саммите Совета сотрудничества тюркоязычных государств Эрдоган предложил перейти на расчеты в национальных валютах участникам этой организации, на днях министр иностранных дел Турции Мевлют Чавушоглу сообщил об аналогичных планах с Венесуэлой, в последние годы находящейся в глубочайшем экономическом кризисе.

Из всего этого можно сделать вывод, что идеи дедолларизации в том или ином виде возникают в экономиках с хронически нерешаемыми проблемами. Для Турции, например, это устойчиво отрицательный внешнеторговый баланс и огромный внешний долг. Российская экономика по этим показателям выглядит гораздо более здоровой — внешний долг находится на минимальном уровне, а торговый баланс устойчиво положителен, особенно благодаря новому росту цен на нефть. Но настоящим бедствием для нее в последние четыре года стала высокая волатильность курса рубля. А именно стабильность курса выглядит необходимым условием для успешного ухода от зависимости от доллара во внешних расчетах.

Предположение, что успехи в уходе от доллара будут зависеть именно от снижения волатильности курса рубля, подтверждается имеющейся статистикой торговли России со странами БРИКС. В 2013 году доля номинированных в рублях импортных контрактов с этой группой государств составляла 5,8%, в 2017 году она снизилась до 3,7%. Для сравнения, показательная статистика по торговым контрактам на российский импорт из Китая, номинированным в юанях: с 2015 по 2017 годы их доля выросла с 9% до 15%. Но доля юаня в международных резервах пока минимальна. На конец прошлого года она составляла всего 1,1% в общем объеме официальных валютных резервов стран мира с раскрытой структурой, тогда как на доллар приходилось 63,8%, на евро — 19,9%. Если китайская экономика сохранит нынешние темпы роста, а правительство КНР продолжит проводить политику интернационализации юаня, то его доля будет расти до уровня примерно в 10% в течение следующих 10−15 лет, прогнозирует в своей статье Александр Поливач, научный сотрудник Национального исследовательского института мировой экономики и международных отношений имени Е.М. Примакова.

Таким образом, дедолларизация — это вопрос даже не одного года, а не одного десятилетия, и успех здесь прямо связан со структурой национальной экономики. «Разговоры о дедолларизации российской экономики носят предельно идеологический характер, даже когда эту дискуссию ведут не политики, а сами экономисты, — отмечает доцент ВШЭ Павел Родькин. — В отсутствии самостоятельной финансовой системы и инфраструктуры подобные предложения являются популистскими. Проблема заключается не в самом долларе, с которым так или иначе связаны и Евросоюз, и Китай, а в системе, построенной на вывозе капитала за рубеж. Поэтому фактически суть всех дискуссий сводится на самом деле к необходимости диверсификации вывода капитала, что само по себе очень смело и радикально для российских элит. Именно в этом заключается драматизм ситуации. Даже если заменить американский доллар, например, китайским юанем, ситуация в экономике качественно не изменится».

Если же вернуться к проблеме волатильности рубля, то стоит отметить, что российская валюта испытывает не только санкционное давление, но и воздействие разнонаправленных сигналов со стороны властей. С одной стороны, транслируется представление о том, что подскочивший к отметке 70 пунктов курс доллара не соответствует фундаментальным значениям. Минэкономразвития закладывает среднегодовой курс доллара на уровне 61,6 рубля в 2018 году и 63,9 рубля в следующем году, и когда в начале сентября за доллар давали 70 рублей, Максим Орешкин посоветовал избавляться от американской валюты. На укрепление рубля после августовского падения курса сыграл и ЦБ, повысив ключевую ставку на 0,25% и отказавшись покупать валюту для Минфина до конца текущего года.

Рубль быстро отреагировал на эти решения укреплением, после чего министр финансов Антон Силуанов не исключил, что ЦБ все же будет покупать валюту, если данный процесс продолжится (а сейчас он действительно продолжается, уже благодаря росту цен на нефть выше $ 80 за баррель). Но в ответ тут же последовала весьма резкая реплика первого зампреда ЦБ Ксении Юдаевой, которая в конце минувшей неделе на Втором Евразийском женском форуме прокомментировала реплику Силуанова так: «Центральный банк, конечно, жесткие обещания редко дает, но метко. Если в пресс-релизе написано, что мы приостанавливаем до конца года, значит, мы приостанавливаем до конца года, даже если снизится волатильность на валютном рынке».

Как известно, в отличие от Максима Орешкина, руководство ЦБ курс рубля не прогнозирует, но суть этой пикировки в целом понятна. Идея направлять нефтегазовые доходы сверх прогноза на закупку валюты на рынке родилась в начале прошлого года в момент сильного укрепления рубля. Значение курса падало до уровня 56 пунктов за доллар, что не радовало ни экспортеров, ни Минфин, отвечающий за наполнение бюджета. В нынешнем году закупка валюты на доходы от стоимости нефти выше $ 40 превратились в бюджетное правило, и в январе, выступая на Гайдаровском форуме, Антон Силуанов заверил, что Минфин не даст резко укрепиться курсу, а при сохранении текущей конъюнктуры федеральный бюджет может выйти в профицит по итогам текущего года вместо планового дефицита в 1,3% ВВП.

Все остальное проделали санкции: к концу августа рубль под их давлением потерял порядка 17%, а нефть осталась на высоком уровне. Уже в начале июня, вскоре после первой серии девальвации, Минфин сообщил, что профицит бюджета по итогам года может превысить 482 млрд рублей (0,5% ВВП), а на прошлой неделе стало известно, что в проект бюджета на будущий год закладывается профицит уже в 1,8% ВВП, или 1,885 трлн рублей. Но Минфин, в свою очередь, не отвечает за инфляцию, а для ЦБ падение курса рубля вкупе с предстоящим повышением НДС не были хорошими новостями. На следующий год официальный прогноз по инфляции повышен, а рост экономики в ближайшие два года ожидается в диапазоне 1,5−2% без особых надежд на пресловутый «прорыв».

Николай Проценко