Демонтаж рентной демократии на Большом Кавказе — впереди новые тупики

В Армении задержан бывший президент Роберт Кочарян. В Дагестане в здании правительств четверть начальственных кабинетов опломбирована — чиновники сидят. В Азербайджане радикалы пытались убить мэра второго по значению города страны и устроить революцию. У всех этих событий в разных странах и регионах Кавказа разная природа и причины. Но есть много общего. И главное общее — внутриполитическая напряженность и насилие будет нарастать в регионе повсеместно.

Армения и Дагестан находятся в разных концах Большого Кавказа, у них разные правовые статусы и совершенно разная культура. Но сейчас здесь происходят удивительно схожие процессы — демонтаж существующих управленческих систем.

Слово «демонтаж» при этом ключевое в понимании процессов, которые стоят за громкими отставками и арестами. Не реформа, не выстраивание новых моделей в рамках существующих систем, а их ликвидация.

Институциональные основы существующих управленческих моделей вряд ли будут принципиально пересмотрены. Но из них удаляется легитимность коррупции и демонстрация статуса. В дальнейшем, если мы посмотрим на имеющиеся примеры, в системы будет привнесен более технократический уклад организации работы -«профессиональная бюрократия», как это называется в европейских странах.

Дагестан — российский регион. И демонтаж его системы управления — проект федерального центра. Проект, вероятно, не раз откладывавшийся, пока в избытке были средства, которыми можно было заливать недостатки системы. В Армении этот демонтаж системы — результат оформившегося внутреннего общественного запроса.

Первой страной в регионе, где была ликвидирована модель «рентной демократии» была Грузия, еще в 2004 году. Но ее пример не стал заразительным ни для кого на Кавказе. Из чего можно сделать вывод, насколько по-разному развиваются страны региона.

Теперь же грузинский опыт, которому почти 15 лет, будет достаточно востребованным.

Между революционными событиями в Грузии и Армении дистанция в 14 лет. По совпадению, в июле этого года случились резонансные события в Гяндже, втором по значению городе Азербайджана. Там воевавший в Сирии гражданин России азербайджанского происхождения Юнис Сафаров пытался застрелить мэра Эльмара Велиева. А после начать исламскую революцию в этой стране.

Никто не знает, сколько лет пройдет прежде, чем в Азербайджане повторится «Армения» или «Грузия», но это практически неизбежно.

В Абхазии, другой стране, с другого края региона, Никол Пашинян становится довольно популярным. Многим хотелось бы, чтобы появился лидер, способный поработать метлой. В Сухуме и сейчас есть общественные инициативы, призванные как-то уговорить действующую локальную разновидность рентной демократии принять человеческий облик и жить по закону. Но всем уже давно понятно, что эффективный выход может быть только один: демонтировать.

Почему политические системы, существующие в странах и регионах Кавказа, оказались не адаптивны к изменениям в культуре и не подлежат эволюционной трансформации?

При всех своих различиях, постсоветские модели организации жизни на Кавказе имели много общего. Это чаще всего, за исключением, пожалуй, только Азербайджана, достаточно демократический процесс перераспределения власти внутри систем. Довольно высокий уровень политических и гражданских свобод и высокая политическая конкуренция.

Вместе с тем крайне низкая эффективность государственного управления, высокий уровень коррупции, а также, что принципиально отличает кавказские страны и регионы, — возникновение социального неравенства на почве доступа или отсутствия доступа к коррупционной ренте. То есть, если ты встроен в систему, ты не просто живешь богаче другого, ты имеешь право демонстративного потребления и привлечения широкого внимания к своему статусу.

Отдельно нужно отметить серьезную криминализацию верхнего слоя общества, особенно в Армении, Абхазии и Азербайджане.

За минувшие десятилетия в архиве оказался привычный образ кавказского преступника — вора в законе с понятиями и большим опытом тюремной жизни. Сейчас криминальный лидер — это персона, встроенная во власть, или находящаяся всегда рядом с ней. Нравственно деградировавший беспредельщик, способный однако оказывать огромное влияние на любые интересные ему процессы в стране.

Эта проблема особенно характерна для Азербайджана, где одна из важных подоплек произошедшего в Гяндже — это поведение мэра Велиева. Полновластный хозяин города, абсолютно криминальная личность. Добавляется еще и сугубо местная специфика. В условиях слабости гражданских институтов и СМИ каждый локальный царек, а тут их тысячи, вплоть до судей и районных прокуроров, имеет возможность неограниченно применять силу по отношению к обывателю в случае возникновения конфликтных ситуаций.

В этом смысле в Армении и Абхазии ситуация получше, но социальные и экономические отношения сильно криминализованы.

При ухудшении экономической ситуации, что характерно в последние годы для всех точек региона, криминалитет, отвечая на сокращение возможностей, вступает в новый передел финансово емких бизнесов и отраслей. Так же, как армянская и абхазская практика показала, что в условиях кризиса теряется разница между понятиями «предприниматель» и «бандит». Рейдерство, мошеннические схемы — все то, что многие не могли бы позволить себе еще десять лет назад, стало нормой.

Одним словом, и Дагестана это тоже касается в полной мере, в последние годы возникло очень опасное расхождение между общественным запросом на планомерный экономический рост, стабильность, нормализацию социальных отношений, и в целом нормальную жизнь, и реальностью, которую создают элиты. А создают они деградацию, криминальный беспредел и передел, пропаганду и манипулятивные технологии и т. д.

В каком-то смысле кавказские общества и элиты в одно и то же время живут в разных исторических временах. Общества запрашивают спокойствия, справедливости и закона, элиты им навязывают вечные 1990-е.

И это при действующей конкурентной демократии, выборах, возможности влияния на власть.

Общий итог 25 лет жизни после Советского Союза, получился таков. «Рентная демократия» в основном обеспечила демократический фасад, но каждый новый режим выжимал территорию как мокрую тряпку, до остатка распиливая имеющийся ресурс. Особенность при этом ситуации в Азербайджане в том, что на фоне существенно более высоких доходов, нежели чем у соседей, сформировалась совершенно восточная деспотия внутри страны. Пропасть между обществом и элитами там еще значительнее, нежели в других странах и регионах Кавказа.

Что касается Дагестана, то здесь не было особой демократии в политических отношениях, зато очень конкурентным, как восточный базар, был рынок коррупционных услуг. Это создавало видимость политической конкуренции.

Рентная демократия потому и рентная, что политическая среда направляется за властью с целью последующего взимания ренты. И с этим сделать ничего невозможно, в этом природа моделей организации жизни, сложившихся в рассматриваемых нами примерах. Машину можно только разобрать, не стоит пытаться ее ремонтировать.

Первыми это сделали в Грузии, и этот опыт достоит внимания, потому что единственный пока на Кавказе пример действующей управленческой модели следующего поколения.

Существенный плюс грузинской модели в том, что был совершен резкий рывок от номенклатурной к технократической модели организации управления. Это кадры, их компетенции и интеграция современных технологий в процесс управления. Для нулевых годов более, чем хорошо. Но сейчас мы можем видеть и значительные «родовые» изъяны этой модели, которые почти неизбежно повторятся в следующих примерах.

Эта управленческая модель зиждется на презумпции политики, то есть на догмах представительской демократии. Управленческие стратегии, программы, проекты, работают не до результата, а до следующих выборов, в результате которых все может поменяться и операционные звенья в цепи выпасть. Это крайне плохо влияет на эффективность управленческой деятельности и имеет массу побочных эффектов, в том числе и в виде коррупции.

Но что еще показывает нам грузинский опыт. На определенном этапе в управленческой модели, которая зависит от политики, возникает патовая ситуация. Ведь ее жизнеспособность прямо зависит от расстановки сил в политике. Действующая власть, это неизбежно, со временем теряет тот уровень легитимности в обществе, который может позволить ей наскоком и харизмой продвигать реформы. Управление начинает зависеть от консенсуса крупных игроков. А никто из них не хочет усиления потенциальных оппонентов, поэтому блокирует любые их управленческие начинания. Так система приходит к блокировке, ожидая следующего выборного цикла, а скорее, политических катаклизмов, которые приведут к власти следующую грубую силу, способную навязывать изменения. Эту ситуацию «безвременья» в развитии мы сейчас видим в Грузии.

Здесь позитивным, как это ни странно на первый взгляд, может стать именно дагестанский опыт. В России демократический фасад — действительно лишь фасад. Выборные циклы мало влияют на прикладное управление. Поэтому конечная эффективность управленческих решений, программ и планов может быть выше. В практике других российских регионов, где сложились новые управленческие системы, например, в Татарстане, Вологодской, Калининградской областях и т. д., можно видеть длительность и последовательность программ и результативность начинаний прошлых лет.

Что еще важно было бы сказать в контексте Дагестана. Есть еще одна особенность, о ней мы бегло сказали в начале статьи. Если, скажем, в Армении демонтаж системы был запущен снизу, то в Дагестане, по естественным причинам, — сверху. При этом в целом российская модель государственного управления — это пример эволюционной трансформации от рентной демократии к «профессиональной бюрократии». Вероятно, в большой стране, в отличие от маленькой, этот переход возможен.

Но «казус Дагестана» заключался в том, что модель организации политики и управления в этой республике критически разошлась с тем, как в целом в Российской Федерации устроена жизнь. При том, что госуправление в России тяготеет к «мягкой силе» при проведении реформ, здесь случилось прямо обратное.

Армения, очень вероятно, пойдет грузинским путем в обозримой перспективе. На первом этапе Пашиняну будет хватать общественной поддержки для любых, самых радикальных действий. Но впоследствии подрастут новые силы, которые вступят в борьбу не с ним, а друг с другом. На фоне неизбежных экономических проблем — Армения очень бедная страна, и из этого не выйти, кредит доверия к лидеру будет падать. Даже если отбросим худшие сценарии, получим на выходе грузинскую реальность этого года. Пашинян — как модератор конфликтов в стане своих сторонников, но сторонники взаимно блокируют любые рациональные начала в главном — процессе управления страной.

И тем не менее, нынешний армянский демарш очень важен. В любом случае он выводит страну на новую ступень в развитии. Без смотрящих и 100% распила государственных средств.

Что касается Абхазии, то здесь трудно представить себе, как вообще может возникнуть местный Пашинян. В чем, кстати, политическая среда этой страны и Грузии схожа — так это в том, что уже сейчас политика заблокировала управление. Ни одна позитивная инициатива не пройдет через парламент, который фактически бездействует. Потому что никому не выгодно тянуть наверх конкурентов. Никто не допустит, особенно в канун президентских выборов следующего года усиления политических сил, которые продвинут хоть что-нибудь стоящее для страны. При этом абхазская демократия — самая качественная демократия на Кавказе. И поэтому есть признаки тотального расхищения бюджета — текущий режим не уверен в будущем.

Поэтому даже где-то вдалеке не просматриваются фигуры абхазских пашинянов, им просто не дадут вырасти. К тому же абхазское общество устроено по-другому, это даже не Армения, с ее трехмиллионным населением. Здесь нет пространства для применения закона — каждому «Пашиняну» придется применять репрессии против своего ближайшего круга. Эта токсичная среда раздавит любого, кто попробует поменять правила игры.

Абхазии предстоит еще один выборный цикл в рамках рентной демократии. При этом в обществе немало людей, уверенных в том, что сменой лиц возможно отменить правила игры. Неизбежное разочарование наступит через три-четыре года, и это будет большим испытанием для маленькой страны.

В Азербайджане проблемы обостряются на фоне снижающегося уровня жизни населения. Эта страна — единственная сырьевая держава в регионе. Поэтому на определенном этапе, финансовые вливания в потребление и инфраструктуру помогали сбалансировать социально-политическую обстановку. Люди здесь жили и живут намного лучше, чем в Армении и Грузии. Но как только доходы стали падать, обнажается даже не армянский или абхазский уклад жизни, а неофеодализм более ранних времен. Здесь почва для протеста очень велика. И здесь очень негибкая политическая система и власть как таковая. И это сулит большие проблемы.

И все-таки самый интересный опыт у Грузии, которая преодолела качественный переход, о котором мы говорим. Этот переход перевернул судьбу страны, где еще в 2002 году можно было получить пулю в лоб за обгон машины депутата. Но впереди новый тупик. Далее нужно изучать опыт европейских стран, которым удалось разделить политику и управление, впрочем, и в чем этот опыт идентичен российскому, сделать из политики по большей части декоративный фасад.

Антон Кривенюк, специально для EADaily