Закавказье под немецкой и турецкой оккупацией: очерки Антона Деникина

К 100-летию гражданской войны в России EADaily продолжает публикацию обзорных аналитических очерков бывшего командующего Добровольческой армией и главнокомандующего Вооруженными силами Юга России — генерал-лейтенанта Антона Ивановича Деникина (1872−1947). Они посвящены событиям 1918 года.

Следует отметить, что имеющиеся публикации «Очерков русской смуты» Деникина представлены в двух вариантах — сокращенном и полном. Полными являются первые зарубежные издания «Очерков» в Париже и Берлине, вышедшие в 1921—1926 годах.

Тем не менее, нетрудно определить, что в интернете в отношении 3-го, 4-го и 5-го томов представлены сокращенные версии. Так, например, на известном ресурсе военной литературы militera.lib.ru представлен лишь сокращенный вариант очерков. Особенностью сокращенных изданий является отсутствие в них глав с анализом текущей политической ситуации в тот или иной момент гражданской войны. Подобная особенность изданий Деникина связана с наследием политической цензуры в СССР.

В конце 1920-х годов в СССР в отдельном издании «Поход на Москву» (1928 год, издательство «Федерация») были опубликованы избранные главы из 4-го и 5-го томов «Очерков». В том же году отдельной книгой с фрагментами из второго тома «Очерков» Деникина в СССР вышла книга «Поход и смерть генерала Корнилова».

В период перестройки эти сокращенные издания были переизданы. В предисловии к «Походу на Москву» причина выборочного издания «Очерков» объяснялась в предисловии следующим образом: «Однако научный уровень политического анализа событий Гражданской войны в труде Деникина характеризуется ограниченностью и неспособностью использовать объективные законы общественного развития. Ленин следующим образом оценивал «Очерки русской Смуты»: «Автор подходит к классовой борьбе, как слепой щенок».

По принципу сокращенного издания с удалением политических глав было составлено и пятитомное издание «Очерков» Деникина, подготовленное в конце 1980-х годов и изданное в 1991 году. Сокращенное издание 3-го тома «Очерков» состоит из 11 глав, тогда как оригинальное — из 37.

Поэтому мы хотели бы обратить внимание наших читателей на главы, отсутствующие в сокращенном издании 3-го тома «Очерков». Описанные в них события имеют не только историческое, но и актуальное политическое и культурное значение.

На этот раз в публикуемом очерке Деникина — главе 7 из 3-го тома «Очерков» — речь пойдет о Закавказье в 1918 году в условиях немецкой и турецкой оккупации и попыток британской интервенции. Означенный исторический очерк Деникина охватывает события в Закавказье в период сразу же после Брестского мира (март 1918) до германской революции и капитуляции Германии (ноябрь 1918 год).

* * *

Закавказский комиссариат под руководством сейма с конца февраля 1918 года вел мирные переговоры с Турцией.

Снабженный чрезвычайными полномочиями сейма председатель мирной конференции Чхенкели (1) настаивал в Трапезунде на восстановлении русско-турецких границ 1914 года. Турецкая делегация, при закулисном участии германских дипломатов, требовала точного выполнения условий Брест-Литовского мирного договора и немедленного очищения от закавказских войск Карса, Ардагана и Батума Вместе с тем турки, затягивая всемерно ход переговоров, окончательные условия мира ставили в зависимость «от точного декларирования закавказской делегацией сущности, формы, политической и административной организации Закавказской республики». Ибо если Закавказье продолжает оставаться в государственной связи с Россией, то для него обязательно выполнение Брест-Литовского договора…

Положение Закавказья к этому времени было необыкновенно трудным.

Советская власть предъявила ультимативное требование выполнения условий договора. Кавказский фронт пал давно, и на месте его стоял лишь декоративный заслон из храброго, но малочисленного отряда полковника Ефремова, армянских, частью грузинских новых формирований; кровавый призрак турецкого нашествия висел над христианским населением, и тревожным предвестником его служили начавшиеся уже бесчинства татар(2) в прифронтовом районе; в сейме, в правительстве и даже в среде самой мирной делегации мусульманские представители явно сочувствовали самым широким турецким вожделениям…

И когда 24 марта турки предъявили ультиматум о принятии в течение двух дней Брест-Литовского договора и немедленном очищении Батума, Чхенкели, превысив данные ему сеймом полномочия, принял все условия турок.

Сейм, однако, не согласился. В торжественном и бурном заседании 31 марта почти все национальные и политические фракции пришли к убеждению о необходимости продолжения борьбы. Даже мусульманские представители, отказываясь от активного выступления, обещали, однако, «всеми доступными средствами оказать возможное содействие другим народам Закавказья… к благоприятной ликвидации войны».

Сейм отозвал делегацию Чхенкели и обратился к народам Закавказья с воззванием: «…Позорного мира мы не подписали, — говорилось в нем, — Мирные переговоры с Турцией прерваны. Отныне спор решается оружием на полях сражений». Жест отчаяния — ибо бороться было нечем: не было войска для удержания фронта и не было ни подъема, ни единодушия для войны народной, партизанской.

Турки заняли 1 апреля Батум и, не встречая сопротивления, перешли в наступление в общих направлениях на Кутаис, Александрополь и Джульфу.

И 9 апреля в сейме, признавшем свое бессилие остановить турецкое нашествие, был поставлен на обсуждение, как последнее средство спасения, вопрос о независимости Закавказья. Сторонникам этого акта — нетуркофилам — рисовались следующие перспективы: край, отделившись от России, избегнет заливающего ее большевизма; сохранится единство Закавказья и тесное мирное сожительство его народов; новообразование получит легальный титул для отказа от Брест-Литовского договора и заключения самостоятельного мира; наконец, приобретет симпатии и помощь Германии, которая давно уже толкала закавказских деятелей на этот шаг, имея целью расчленение России и утверждение своего политического и экономического влияния в Закавказье.

При полном согласии всех грузинских партий и стыдливом молчании былых властителей дум русской революционной демократии господ Церетели, Жордания, Гегечкори, Рамишвили и др., при решимости холодного отчаяния армян…, при ликовании мусульман и горячем протесте русских была провозглашена Закавказская независимая федеративная республика.

Жизнь, однако, разбивала шаг за шагом иллюзии оппортунистов.

Прежде всего старые хитрые дипломаты оттоманской школы раскрыли, наконец, свои карты перед неискусными игроками «Закавказской республики».

На возобновившейся 28 апреля по инициативе нового правительства Чхенкели конференции в Батуме турецко-германская делегация, под председательством Халил-бея, признала факт независимости Закавказья и освободила его от обязательств, налагаемых Брест-Литовским договором. Но вместе с тем, как новому государственному образованию, турки предъявили ему и новые территориальные требования, несравненно более тяжелые…(3)

Конференция была сорвана. Турецкая армия, продолжая наступление, заняла уже Карс,(4) Александрополь, направляясь далее к Тифлису. Турецкое влияние в мусульманских частях Закавказья переходило в явное политическое господство там турок, грозя сдавить в турецких тисках и отрезать от жизненных артерий грузинский и армянский народы.

В этот тяжелый момент грузинская социал-демократия войдя в сношение с германским правительством, вручила ему без оглядки судьбы своего края.

Тождественные вначале интересы Германии и Турции, по мере увлечения последней панисламизмом в ущерб военным действиям против Англии, разошлись. Германия сочла себя вынужденной противодействовать быстрому распространению турок в Закавказье по мотивам, о которых немецкие государственные деятели говорят с исчерпывающей ясностью.

Гельфферих: «Германия очень интересовалась бакинскими нефтяными промыслами, которые соединены нефтепроводом с Батумом, и кавказскими богатейшими марганцевыми рудниками, имевшими для нас огромное значение как в этой войне, так и после войны».

Людендорф: «Для нас (протекторат над Грузией) был средством независимо от Турции получить доступ; к кавказскому сырью и эксплуатации железных дорог, проходящих через Тифлис. Мы не могли довериться в этом отношении Турции. Мы не могли рассчитывать на бакинскую нефть, если не получим ее сами».

Получив от германского резидента в Константинополе генерала фон Лоссова обещание активной поддержки, 13 мая национальный совет провозгласил односторонним актом независимость Грузинской демократической республики. Ной Жордания и Церетели в послании к Центральному комитету российской социал-демократической; партии оправдывали этот шаг необходимостью «спасения физического существования грузинского народа».

В тот же день, 13 мая, сложили полномочия сейм и общее правительство. Закавказская республика прекратила свое существование, и власть перешла к национальным советам трех новообразований: Грузии, Армении и Азербайджана. Германия остановила дальнейшее продвижение турок в пределах Грузии.

Решающую роль в актах 9 апреля и 13 мая сыграли не внутренние потрясения общерусской жизни, даже не большевизм — волны его еще не докатились до Закавказья и сущность его постигали только верхние слои народа — а смертельный страх перед турецким нашествием. Если, наоборот, мусульманская часть населения отнеслась с явной симпатией к единоверным туркам, то главным образом потому, что надеялась на тот перевес, который теперь получают их интересы в вековой межнациональной распре.

Но ни татары, ни грузины и армяне, ни все другие мелкие самобытные национальные группы в момент разрыва в массе своей не проявляли ненависти к России. По состоянию своей культуры, вековым навыкам, быть может национальным чертам характера, народы Закавказья менее, чем где-либо, принимали участие в государственной жизни. «Волеизъявление народа», «давление народных масс» — эти правовые и стихийные стимулы политических и национальных движений — в Закавказье имели значение несущественное. Если в общерусском масштабе волны революции смыли с высот жизни русскую интеллигенцию, то здесь наоборот: история Закавказья в годы смуты есть история его интеллигенции, преимущественно социалистической. Только она явилась вершительницей внутренних событий, и только на ней лежит поэтому историческая ответственность за судьбы закавказских народов.

Итак, примиряющего и объединяющего начала не стало. Пути народов Закавказья разошлись. В течение трех лет будут они вести «самостоятельное» существование и гореть в котле политических страстей и межнациональной распри, пока, наконец, не сольются вновь… в общем русле советского самодержавия.

* * *

После провозглашения самостоятельной Грузинской демократической республики делегация ее прибыла в Берлин, и 11 июня в рейхстаге было объявлено о признании Германией новой республики de facto. В Тифлисе появилась дипломатическая миссия полковника фон Кросса с эскортом в две роты, и с тех пор внутренняя и внешняя политика края безраздельно была подчинена германскому влиянию. Началось выкачивание немцами сырья и одновременно организация ими грузинской вооруженной силы — по свидетельству генерала Людендорфа — как подсобного фактора в борьбе с англичанами на азиатском театре войны и против… Добровольческой армии, которая все более начинала тревожить немецкое командование.

Бакинская нефть особенно крепко владела умами и чувствами европейских и азиатских политиков. С весны началось резкое соревнование и «бег взапуски» в области войны и политики к конечной цели — Баку — англичан от Энзели, Нури-паши (брат Энвера) через Азербайджан и немцев через Грузию. Для той же цели Людендорф снял с балканского фронта бригаду кавалерии и несколько батальонов (6−7) и спешно стал перебрасывать их в Батум и Поти — порт, арендованный германцами у грузин «на 60 лет».

Судьба, однако, распорядилась иначе: Нури-паша предупредил немцев в Баку, и десантные немецкие войска не успели сосредоточиться, когда отпадение в начале сентября Болгарии, поколебав окончательно положение центральных держав, заставило немецкую главную квартиру отозвать войска из Грузии обратно на Балканы…

Грузинский национальный совет, к которому перешла верховная власть, образовал правительство под председательством Ноя Рамишвили. В силу преобладания в правительстве и в самом совете социал-демократов меньшевиков — преобладания искусственного для страны по преимуществу земледельческой — политикой этих учреждений руководили всецело лидеры партии.

Деятельность правительства сосредоточилась прежде всего на формировании вооруженной силы и на округлении границ новой республики. Под руководством Джунгелия возникли отряды «народной гвардии», общей численностью 10−12 тысяч, по облику своему, составу, дисциплине и традициям отличавшиеся от советской Красной гвардии только разве национальным шовинизмом. В народногвардейцы поступали добровольно; по рекомендации левых партий. Они были хорошо вооружены и получали высокие оклады. Отряды были снабжены многочисленной артиллерией бывшего Кавказского фронта. Во главе их стояли почти исключительно люди с большим революционным и тюремным прошлым «царской России». Пригодная для поддержки первых шагов социал-демократической власти в дни революционного угара и заманчивых лозунгов, народная гвардия становилась, однако, сильной помехой при переходе к мирному строительству и прямой угрозой для самой власти, в особенности ввиду сохранения в крае советов рабочих депутатов… Поэтому правительство приступило вскоре к мобилизации возрастов от 16 до 43 лет, а также к формированию постоянной регулярной армии в две пехотные дивизии и одну кавалерийскую бригаду. С этой целью был объявлен призыв(5) всех «грузинских подданных», родившихся в 1896—1898 годах, причем подданными считались лица всех национальностей, в том числе и русские люди, прописанные по месту жительства на территории, вошедшей в пределы Грузии до 19 июля 1914 года. Немцы всемерно способствовали организации и снабжению грузинских войск.

Еще в 1914 году образовавшийся из состава партии национал-демократов «Союз освобождения Грузии» заключил с турецким правительством договор, на основании которого за активное содействие Турции в войне против России «независимая Грузия» приобретала следующие территории: Тифлисскую и Кутаисскую губернии, Сочинский и Гагринский округа Черноморской губернии, Сухумский, Батумский и Закатальский округа, северную часть Карской области и часть Трапезондского вилайета (Лазистан). Как это ни странно, но социал-демократы, клеймившие некогда «империалистическую политику» царского и временного правительств, став у власти, восприняли всецело психологию грузинских национал-шовинистов — тех, для которых еще 15 июня во время заседания национального совета в лексиконе Церетели нашлось слово «измена»… Демократическое правительство Грузии приступило к планомерному распространению своей власти на территории, населенные чуждыми в племенном отношении и враждебными грузинам элементами, применяя при этом разнообразные способы — войну, подкуп, террор и политический шантаж.

В первый период — турецко-немецкой оккупации, вожделения Грузии направились в сторону Черноморской губернии. Причиной послужила слабость Черноморья, поводом — борьба с большевиками; гарантией — согласие и поддержка немцев, занявших и укрепивших Адлер; система же захвата была до крайности проста и однообразна и сильно напоминала деятельность румын в Бессарабии.

К концу марта 1918 года большевики, постепенно распространяясь из Новороссийска к югу, подошли к Сухуму. Абхазский национальный совет обратился за помощью к грузинам. С конца апреля грузинская народная гвардия начала там войну против большевиков с переменным успехом. Прибывшему в июне с подкреплением генералу Мазниеву удалось очистить от красногвардейцев побережье до самого Туапсе. Ценой за избавление был договор, заключенный 11 июля между Абхазским национальным советом и грузинским правительством, в силу которого Сухумский округ временно вошел в состав Грузинской республики. Пункт 3-й договора предусматривал, что «внутреннее управление Абхазией принадлежит Абхазскому совету», а 1-й — что «только национальное собрание Абхазии окончательно определяет политическое устройство и судьбу ее».

Но вслед за сим, грузинское правительство дважды разгоняет национальный совет (август и октябрь) и, заключив часть членов его в Метехский замок, лишив права выборов русское и армянское население, как не приемлющее «грузинского подданства», к осени создает вполне покорное и совершенно безличное учреждение, состоящее на одну четверть из абхазцев и на три четверти из грузин(6) и возглавляемое президиумом с преобладающим составом грузинских социал-демократов. Власть в крае перешла всецело в руки грузинского «чрезвычайного комиссара» и революционных учреждений, заполненных местными грузинами — пришлым элементом в крае, издавна устроившимся на Черноморском побережье в качестве рабочих, торговцев, подрядчиков, духанщиков и т. д. С интересами коренного населения и с его правами. хотя бы на внутреннее самоуправление, грузинская власть перестала считаться вовсе.

Оккупация Сочинского округа (включая и Гагры (7)) произведена была грузинами также на основании просьб о помощи различных местных собраний и съездов, преимущественно социалистического состава — просьб, частью вызванных подлинным отчаянием, частью — давлением грузинских военных начальников. Хотя грузинская администрация высказывала официально взгляд на русское население побережья, как на «политических эмигрантов», но «исторические права» грузин на этот округ очевидно были еще менее обоснованы, чем на Сухумский (8), так как с первых же дней грузинские власти приступили к разорению его, отправляя все, что было возможно, в Грузию. Так была разграблена Туапсинская железная дорога, причем увозились рельсы, крестовины, материалы, даже больничный инвентарь; распродано с аукциона многомиллионное оборудование Гагринской климатической станции, разрушено лесопромышленное дело в Гаграх; уведен племенной скот, разорены культурные имения и т. д. Все это делалось не в порядке «обычаев гражданской войны», а в результате планомерной тифлисской политики.

Из Абхазии и Сочинского округа шли горькие жалобы и постоянные просьбы об избавлении от грузин, обращаемые к Добровольческой армии, когда она приблизилась к Черному морю…

В период немецкой оккупации, в течение 1918 года, только еще налаживалась внутренняя жизнь края и административный аппарат. В трудных условиях зарождения новой государственности, правящая безраздельно партии социал-демократов не решилась приступить сразу к коренной ломке «старого строя». В финансовом отношении мы видим только тяжелый пресс прямых и косвенных налогов, печатный станок и боны со знаменательной надписью — о хождении их наравне с русскими государственными кредитными билетами… В экономическом — широкое использование и распродажу русского миллиардного имущества Кавказского фронта; экспорт, главным образом в Германию, в огромных размерах сырья(9), даже отчасти хлеба, в котором ощущался острый недостаток в крае и который притекал путем организованной правительством контрабанды; с северного Кавказа; получение взамен — далеко не равноценных, залежалых фабрикатов, не имевших сбыта на европейских рынках; наконец, концессии, предоставленные как местному, так и иностранному капиталу. В аграрном вопросе — национализацию частновладельческих земель с передачей их в пользование крестьянству; а позднее, когда обнаружилось возбуждение на этой почве крестьян, продажу им в собственность по высоким ценам отобранных в государственный фонд земель. В отношении крайне незначительного класса рабочих — заботы об улучшении их материального положения и улучшении условий жизни, без радикальных реформ. Наконец, в области самоопределения — безудержная «национализация», угнетение и лишение культурно-правовых условий существования «меньшинств» — русского, абхазского, аджарского, осетинского, татарского, армянского и т. д. — «меньшинств», которые, однако, в мозаичном организме Грузии составляли вначале 36, а потом, после ее расширения, более 50% населения.

Несомненно, грузинское правительство достигло внешних условий относительного благополучия и порядка, выгодно отличавших край от областей советской России. Местные восстания, вспыхивавшие на почве национальной распри, аграрных взаимоотношений и большевистских лозунгов, зачастую прикрывавших просто протест угнетаемого русского населения, неизменно подавлялись правительством. Грузинские миссии, направляемые в Западную Европу, снабженные хорошими средствами и обладавшие специфически восточной хитростью и пафосом, заносили туда, наряду с описанием благоденственного жития внутри страны, представления о «тяжести векового рабства» и обоснованности независимого существования своего народа; искали сочувствия к молодой «угрожаемой и обижаемой извне со всех сторон социалистической республике». Повсюду. Сначала — в «империалистическом» Берлине, потом, в дни колебания военно-политического маятника — у всемирной демократии и наконец после определившегося исхода борьбы — у буржуазных правительств Лондона и Парижа.(10)

Мираж создавался действительно.

Только мираж. Потому что в активе новообразования не было ни «суверенности», ни идеи «самоопределения народов», ни демократии, ни социализма. Их заменяли вассальная зависимость (от Германии, потом от Англии), империализм, диктатура социал-демократической партии и чистейший капитализм. Потому еще, что в течение кратковременного бытия Грузинской республики народ ее не создал и не мог создать по времени своих материальных и культурных ценностей, жил исключительно русским наследием, не разрушенным еще ни войной, ни анархией.

В 1918 году жизнь поставила вопрос:

Как долго при всех указанных выше условиях возможно независимое существование Грузинской республики вне всякой государственной связи с Россией?

И в 1921 году дала исчерпывающий ответ:

— Ровно столько времени, сколько длится в ней иностранная оккупация, прикрывает ее южнорусская армия и желает того Москва.

* * *

Армянская республика переживала дни глубокого отчаяния. Турецкая армия быстро подвигалась вперед, занимая, районы этнографического расселения армян и подвергая народ резне и край опустошению. Мольбы армянского правительства и воздействие германских представителей, заинтересованных вообще в ограничении турецкого распространения, остановили, однако, наступление. Демаркационная линия была проведена в шести верстах от Эривани, и «самостоятельная Армения» заключена в голодный гористый район площадью в 11 тыс. кв. верст(11), с 14-ю верстами железной дороги и с… 600 тысячами беженцев, собравшихся отовсюду и обездоливших окончательно коренное население.

Эту территорию сдавливали со всех сторон: с запада — турецкий фронт; с юга, со стороны Алашкертской долины — курды; с юго-востока — «Аракская республика»(12), образованная татарскими ханами, враждебными России ввиду лишения их некогда феодальных; прав и кровно ненавидевшими армян; с востока. — враждебный Азербайджан — сначала татарскими бандами, потом, в сентябре, при помощи турецких войск покоряющий Карабах; с севера — ревниво охраняемые грузинами границы Тифлисской губернии, через которые не пропускали ничего, даже продовольственных грузов, вымирающему населению Армении.

При таких условиях Армянский национальный совет(13) и правительство не могли задаваться ни сложной политикой, ни внутренним строительством. Все их помыслы были направлены исключительно на сохранение физического существования остатков армянского народа. С большими трудностями были сформированы войска партизанского типа в 10−15 тыс. человек; отряд генерала Назарбекова (потом Силикова) вел непрестанную борьбу с татарами и курдскими ордами; отряд Андроника, не признававшего власти Эривани, вел самостоятельные военные операции в защиту армян Елизаветпольской губернии(14) против татар и турок; севернее наступление их сдерживал отряд Мелик-Шахназарова. Правительство рассылало отчаянные мольбы во все стороны и безнадежно искало спасительной «ориентации».

Нет сомнения, что в среде национального совета, по преимуществу социалистического состава, даже в руководящей партии дашнакцанов (20 из 40 членов), в этот момент более чем когда-либо жило яркое сознание необходимости государственной связи с Россией. Всякой Россией, независимо от ее политического строя — хотя бы и советской, лишь бы она обладала силой и возможностью спасти армянский народ. Но такой России тогда не существовало. Германия не была вовсе заинтересована ни в стране, не имеющей сырья к вывозу, ни в народе, который нужно было кормить. С остальной Европой связи не было никакой. Оставалась только надежда на окрепшую под немецким покровительством Грузию…

В первой половине июня Жордания и Рамишвили пригласили представителей Армянского совета для раздела между Грузией и Арменией по этническим признакам Борчалинского уезда. Но прибывших армянских делегатов встретил И. Церетели и от имени Грузинского совета заявил им, что все спорные территории(15) со смешанным грузино-армянским населением должны перейти к Грузии. Вождь — некогда — русской революционной демократии приводил такие мотивы: «Армяне после Батумского соглашения (проведенного грузинами) не могут составить сколько-нибудь жизнеспособного государства и им выгодно усилить Грузию, чтобы было на Кавказе сильное христианское государство, которое при поддержке немцев будет защищать и себя, и армян»…

Через несколько дней грузины заняли своими войсками фактически свободные от турок спорные районы и немедленно приступили в них к набору.

Оставшись в трагическом одиночестве, Армянская республика с отчаянием и надеждой ждала поглощения, раздела или избавления. Откуда придет то или другое — можно было только гадать.

* * *

Азербайджанская республика самоопределилась в границах Елизаветпольской, Бакинской губерний и Закатальского округа. Фактически — только в большей части Елизаветпольской губернии, так как в Закаталах (16) шел спор с грузинами, на юге и юго-востоке велись бои с армянами и русскими, а Баку не признавало власти Азербайджана.

Шовинистическое по отношению к России и соседям, ярко туркофильское правительство хана Хойского, вышедшее из либерально-буржуазной партии «Муссават», с внешне социалистической окраской, не торопилось с устроением внутренней жизни края, которая шла по инерции, и обратило исключительное внимание на расширение его пределов. К этому побуждала их и панисламистская идея, овладевшая умами особенно сильно после прибытия в Елизаветполь к середине августа Нури-паши.

Вооруженной силы, однако, не было почти никакой. Мусульманский «корпус», который формировался в период власти Закавказского комиссариата и в котором преобладал русский командный состав, был под давлением немцев в начале августа распущен. Формирование нового корпуса с турецким составом сильно задерживалось, благодаря инертности татар и нежеланию и непривычке их нести регулярную службу. «Национальные вопросы» разрешались практически, главным образом, иррегулярными татарскими отрядами. Они при участии турок устраивали взаимную кровавую резню с армянами в Карабахе; они вторглись в плодородную русскую Мугань(17), где разгромили и сожгли до 50 поселений, жители которых, до 30 тысяч, бежали на северный Кавказ. Южная часть Мугани, однако, уцелела. Пройдя в течение нескольких месяцев через большевизм и стряхнув его, население Мугани организовало вооруженную силу около 1000 человек, с двумя орудиями, под командой полковника Ильяшевича, отстояло свой край и в свою очередь предало огню и мечу более 20 татарских селений. Затем прожило мирно в течение года в качестве «Ленкоранской республики», пока не было поглощено Азербайджаном по требованию… англичан.

Войска Азербайджана вели наступление, пока безуспешное, на Баку. Фронт проходил у станции Кюрдамир — в половине расстояния между Елизаветполем и Баку.

Баку — золотоносный источник лучшей нефти, выбрасываемой на мировой рынок ежегодно в количестве около 500 миллионов пудов; прекрасный порт, в котором сосредоточивался почти весь каспийский торговый и транспортный флот; центральный узел путей, экономическая и стратегическая база Средней Азии.

Вероятно, и сами властители Азербайджанской республики не думали серьезно о суверенном обладании Баку, играя роль лишь ширмы для трех борющихся сил. Германия дополнительными статьями к Брест-Литовскому договору обязалась не допускать турецкие войска в Бакинский нефтеносный район и всячески препятствовала турецко-татарскому наступлению… до полного сосредоточения своих войск. Турция входила по этому поводу с резкими нотами, намекая даже на возможность разрыва, а тайно вливала в состав азербайджанских отрядов своих офицеров и аскеров. В самом Баку шло состязание турецкого фанатизма, большевистской пропаганды, английских фунтов и немецких марок…

На «Кюрдамирском фронте» боевые действия между тем замерли.

В Баку, как и везде, издавна существовала глубокая вражда между татарским и армянским населением. После большевистского переворота и кровавых столкновений Азербайджана с Арменией она усилилась еще более, приняв внешние формы борьбы между советской властью, на сторону которой стали дашнакцаны и русский пролетариат, и турко-татарами, к которым из чувства самосохранения примкнула часть русской интеллигенции. Еще в конце 1917 года Москвой был назначен социал-демократ Шаумян «верховным комиссаром Закавказья», но до весны проявить своего существования он не имел возможности.

25 марта 1918 года при помощи армянского полка, возвращавшегося из Персии через Баку, армяно-большевики захватили власть в городе. Переворот сопровождался неслыханными зверствами. В городе вырезан был целый мусульманский квартал; число жертв не было зарегистрировано, но, по официальным сведениям азербайджанского правительства, вероятно несколько преувеличенным, армяне вырезали в Баку и Шемахе 10 тысяч татар. У власти стал совет, преимущественно из дашнакцанов, во главе с Шаумяном. Небольшие части армян и русских фронтовиков: прикрыли город со стороны Елизаветполя.

Между тем, во второй половине июня в Баку прибыл партизанский отряд полковника Лазаря Бичерахова силою в полторы, две тысячи человек. Отряд этот состоял на службе англичан, был хорошо вооружен и отлично оплачивался ими(8). Бакинскому совету Бичерахов заявил, что он вне политики, ни к какой партии не принадлежит, признает советскую власть и будет поддерживать порядок. Части его выступили в Кюрдамирское направление.

Но в последних числах июня Бичерахов снялся с фронта и отошел в северном направлении. В Баку, под влиянием военных неудач, произошел внутренний переворот при участии Бичерахова, причем большевистский совет был сменен полубольшевистским «центрофлотом». Через несколько дней в Баку прибыл и английский генерал Данстервиль с небольшим отрядом и военными инструкторами.

Правление центрофлота продолжалось немногим более месяца: 2 сентября 1-й турецкий корпус с Мурсал-пашой во главе опрокинул слабые части бакинцев и, вопреки требованию немцев, занял Баку. В городе повторились трагические сцены конца марта, но в обратном отражении: в течение трех дней татары производили страшную резню армян, причем правительство Армении определяло число погибших соотечественников в 25−30 тысяч человек.

Данстервиль поспешно, раньше других, уехал в Энзели. Бичерахов со своими партизанами и с армянскими отрядами двинулся на север, захватив свыше 100 миллионов рублей бакинской казны; при помощи канонерок овладел Дербентом и Петровском; основал в последнем эфемерное «Кавказско-Каспийское» правительство, преимущественно из социалистов-революционеров, и объявил себя «главнокомандующим войсками и флотом на Кавказе»(19). Отряд его, сильно растаявший, с тех пор держал фронт на юг — против турко-татар и на север — против большевиков. Отношения у Бичерахова с англичанами совершенно испортились, в дальнейшем снабжении его они отказали, и Бичерахов вновь заявил, что борется только против турок, в гражданской войне участия не принимает и «готов блокироваться с большевиками».

Между тем Азербайджанское правительство вступило в Баку, и хан Хойский от «имени нации» выражал торжественно благодарность турецкому командованию. «Событие это, — говорил правительственный официоз „Азербайджан“, — открывает самые широкие перспективы… для всего мусульманского мира. В этой борьбе на весы было брошено самое дорогое — честь и слава тюркского племени».

«Народ ликовал».

Через два месяца быстро меняющаяся кинематографическая лента Закавказья покажет нам другую картину: «ликующий народ» будет встречать английскую флотилию и войска генерала Томсона…

* * *

В то время как закавказские народы в огне и крови разрешали вопросы своего бытия, в стороне от борьбы, но жестоко страдая от ее последствий, стояло полумиллионное русское население края, а также те, кто, не принадлежа к русской национальности, признавали себя все-же российскими подданными.

Попав в положение «иностранцев», лишенные участия в государственной жизни(20), преследуемые подчас подозрительностью молодых, не воспринявших еще ни традиций, ни достоинства правительств, под угрозой суровых законов о выселении, лишении имущественных прав, о «подданстве» и наборе, допускавшем возможность братоубийства, русские люди теряли окончательно почву под ногами и запутывались в противоречиях, выдвигаемых бурно кипящей жизнью Закавказья.

Я не говорю уже о моральном самочувствии людей, которым закавказская пресса и стенограммы национальных советов (21) подносили ежедневно беззастенчивую хулу на Россию и повествование о «рабстве, насилиях… притеснениях… о море крови, пролитом свергнутой властью»… Их крови, которая ведь перестала напрасно литься только со времени водворения на Кавказе «русского владычества».

Отношение к русским проявлялось не везде в одинаковой форме. В районах турецкой оккупации (Батум, Карс, Ардаган) русского населения осталось мало: из страха перед турецким нашествием крестьяне бросали свои насиженные места и хозяйства, рабочие и городское мещанство — свои пожитки и заработок, и вся эта волна беженцев текла на север. Брошенное добро их частью расхищалось мусульманским населением, частью реквизировалось турками. Остались на местах главным образом буржуазия и служилый элемент. К ним турецкие власти отнеслись внешне предупредительно, по существу — безучастно, но терпимо.

Немцы проявили к русскому населению подозрительное и сдержанное отношение, не оказывая прямого вмешательства в судьбы его и лишь воздействуя в смысле укрепления центробежных стремлений на местные правительства. Это воздействие проявлялось скрытно, осторожно, не возбуждая резко русской общественности. Характерно, что в массе горьких жалоб и обличений, стекавшихся осенью 1918 года к командованию Добровольческой армии, меньше всего было относившихся к германской оккупационной власти…

В Армении к русским относились более доброжелательно, чем в других новообразованиях. Бедный своей интеллигенцией и техническими силами край пользовался охотно русскими работниками и в частности привлекал русское офицерство в ряды своих войск. Правительство, выдерживая официально тон сепаратной фразеологии, вместе с тем устами одного из своих министров конфиденциально передавало: «Политика Армении благоприятна России, включительно до положительного разрешения вопроса о воссоединении с Россией, если бы в силу внешних обстоятельств правительство Армении и оказалось вынужденным делать официальные заявления другого характера, министр предлагает рассматривать эти заявления как вынужденные». Жалобы на притеснения армян стали поступать лишь позднее, когда вернувшиеся в районы бывшей турецкой оккупации с севера русские беженцы нашли свои пожитки и земли в армянских руках.

В Азербайджане, невзирая на яркое туркофильство правительства, русский элемент не подвергался гонению. Правительство края, также, как и Армения бедного культурными силами, не оказывая никакой помощи впадшим в крайнюю нужду русским людям, занесенным обстоятельствами в пределы края, не лишало, однако, должностей и работы тех, кто желал найти здесь применение своим силам. Только вдали от центра, особенно в Шушинском уезде и на Мугани, пронеслась кровавая волна, поднятая мусульманским фанатизмом и, главным образом, наступившим безвластием. Оттуда раздавались стоны и вопли о помощи, оттуда бежали толпы несчастных русских людей на север. Правительство хана Хойского, казалось, не проявляло интереса к этим событиям, а может быть бессильно было устранить их.

Совершенно иначе обстояло дело в Грузии.

Правительство бывших российских социал-демократов, внесших во внешнюю политику и тактику Российского совета солдатских и рабочих депутатов столь яркие идеи интернационализма, теперь задалось целью вытравить всякие признаки русской гражданственности и культуры в крае — прочно, «навсегда» прежде всего, путем устранения из Грузии русского элемента. Целый ряд законодательных актов и административных распоряжений прямо или косвенно преследовал эту идею: принудительное подданство, правовые ограничения, аресты, выселения, набор, наконец, «национализация» — языка, школы, учреждений. Десятки тысяч русских служилых людей и просто трудовой демократии, работавших в государственных и общественных учреждениях, на железной дороге, почте, телеграфе и т. д., были заменены грузинами и буквально выброшены на улицу. Стекавшиеся со всего Закавказья в Тифлис, как военно-административный центр края и фронта, служилые люди попадали в отчаянное, безвыходное положение, в особенности семейные.

Грузинское правительство, захватив в свое распоряжение почти все миллиардное имущество Кавказского фронта, большие кредиты и денежную наличность центральных краевых учреждений, расформировываемых войск и военных управлений, не сочло себя обязанным произвести справедливую безболезненную ликвидацию русского наследия. Вопрос, о котором подумал — пусть даже в целях агитации — Совет комиссаров, препроводивший в 1918 году в Тифлис 30 миллионов рублей «на ликвидацию личного состава государственно-служащих».

Ликвидация денежной и материальной части шла беспорядочно, часто хищнически. В отношении личного состава служащих правительство ограничилось лишь назначением ничтожного ликвидационного пособия от: 250 до 1000 рублей, выдача которого, однако, всемерно задерживалась и в конце концов свелась, словно в насмешку, к замене денег кредиторскими свидетельствами на получение известной суммы из «кредита Российского государства»… Советского?

Новый поток обездоленных, голодных, нищих людей двинулся к портам Черного моря и по Военно-грузинской дороге, унося с собою горячую ненависть к Грузии и грузинам. В сознании этих людей оскорбление и унижение русской государственной идеи несомненно сливалось и переплеталось с личным горем и обидами. Их возмущение было искренне, их психология несложна и понятна; она передавалась всецело русскому обществу по ту сторону Кавказского хребта.

Имело ли отношение, проявленное грузинским правительством к России, основание в народных настроениях?

Я не буду останавливаться на обильном материале, поступавшем по этому вопросу к Добровольческому командованию из русских источников, — быть может, несколько пристрастных; приведу мнение туземца, не связанного с правительством, но не оторвавшегося от народа.

«Вопрос этот слишком касается всех русских и потому изложить ею беспристрастно очень трудно… В создании ненависти грузин к русским играло роль желание народа зажить спокойно и устраниться от русской анархии… Быть может, и то, что некоторые круги грузинского общества с целью разогревали страсти населения против русских, указывая, что Россия — поработительница, Россия — угнетательница грузинской культуры и самобытности»… Что психология «юноши, только что вышедшего из детского возраста», свойственна и народу, «который, начиная жить самостоятельно, ревниво оберегает собственное достоинство и боится, чтобы кто-либо как-либо не обидел его страну»… Докладчик уверял, что «массового преследования русских не было» и что «тот узкий шовинизм, который был у большинства грузинского народа вначале, постепенно начал слабеть, и население (стало) лучше относиться к русским, жалея, что связь с Россией как бы временно порвалась»…

Интересы русского населения в Закавказье защищали возникшие повсеместно национальные организации (22). Избрание их было далеко не правомерно. Взаимная связь относительная — по крайней мере, центральный орган («Русский национальный совет» в Тифлисе) не пользовался никаким авторитетом среди прочих. Силы распылялись: в Тифлисе, например, одновременно существовали враждебные друг другу «Русский национальный совет», «Славяно-русское общество на Кавказе», «Закавказская Русь»; «Славяно-русское общество» соперничало в Баку с местным «национальным советом». Политическая окраска организаций была весьма разнообразна — от социалистической («Русский национальный совет» в Тифлисе(23) до крайней правой («Закавказская Русь»). Также различно было отношение их к основному вопросу русской государственности: Тифлисский совет, например, содействовал широко эвакуации русского элемента из Закавказья, в то время как другие организации удерживали его всемерно на местах, считая государственно вредным такой полный разрыв, хотя бы и временный, с Закавказьем. Тифлисский совет стоял на почве соглашательства с большевиками, имел сношения с советской властью через Владикавказ и даже до сентября признавался Грузией как «представитель Российского советского правительства»; «Славяно-русское общество» относилось примирительно к временной самостоятельности новообразований и послало впоследствии своих членов в состав Азербайджанского министерства; другие организации считали такое направление изменой русским интересам.

Словом, в русской общественности по обыкновению произошел раскол, разделивший силы и средства и ослабивший политическое и моральное влияние ее. Тем не менее, было бы несправедливым отрицать большую и полезную работу этих организаций, направленную на охрану личных и имущественных прав «российских подданных», устроению их быта, удовлетворение культурно-просветительных потребностей, наконец, к общественной благотворительности. Среди тяжелой, подчас унизительной обстановки, обладая скудными материальными средствами, они поддерживали и русских людей, и русскую идею.

* * *

Весьма сложный сам по себе вопрос бытия народов закавказской мозаики получил уродливое направление благодаря воздействию трех крупных факторов: русского большевизма, турецкого панисламизма и германского империализма. Воздействию временному и преходящему. Было бы поэтому слишком рискованным на основании событий и фактов этого периода, равно как и последующего (24), делать окончательное заключение об истинном отношении племен Закавказья к русской государственности и русской культуре.

Эти неизмеримые ценности поставлены были судьбой перед страшно тяжелым испытанием. Оно приняло масштаб всероссийский, косвенно: — всемирный, в котором судьбы Закавказья — только деталь. Больное время родит больных людей и больные идеи. До сих пор длится еще состояние распада, в котором не могли наметиться будущие формы государственной связи закавказской окраины с Россией.

Верую, что связь эта выдержит испытание и не порвется.

Примечания

Текст к публикации подготовлен по изданию: Деникин А. И. Очерки русской Смуты. Т. 3. Берлин, 1924. С. 45−57.

(1) Чхенкели Акакий Иванович (1874−1959) — грузинский политик, социал-демократ (меньшевик), депутат IV Государственной думы. С 9 апреля 1918 года — председатель правительства Закавказской федеративной демократической республики. С 8 июня 1918 года и до ноября 1918 года — министр иностранных дел Грузинской демократической республики.

(2) Татары — здесь и далее принятое до революции в Российской империи наименование будущих «азербайджанцев».

(3) Турки потребовали половину Эриванской и части Тифлисской и Кутаисской губерний.

(4) Грузин Чхенкели, вообще проявлявший чрезвычайную уступчивость туркам в части, касавшейся негрузинской территории, приказал сдать Карс без боя.

(5) На основании закона от 13 августа.

(6) Состав населения Сухумского округа в 1916 году в процентах: абхазцев — 56, грузин — 18, русских 11, армян — 10, прочих —5.

(7) Гагринский район был присоединен к Сухумскому округу осенью 1917 года Закавказским комитетом «по историческим основаниям», изысканным, между прочим, господами Гегечкори и Чхенкели.

(8) В Сочинском округе в 1913 году всех грузин числилось 10,8%, а по данным земско-городской статистики среди сельскохозяйственного населения их было 5,8%.

(9) Марганец, медь, шерсть, табак и т. д.

(10) Миссия Церетели и Чхеидзе.

(11) Часть Эриванского уезда, часть Эчмиадзинекого и весь НовоБаязетский уезд.

(12) Долина Аракса — Нахичеванский и Шаруго-Даралагезский уезды.

(13) Представители от политических партий и племен.

(14) Зангезурский и Шушинский уезды с армянским населением составили временно «самостоятельную республику».

(15) Уезды Ахалкалакский, Казахский, Борчалинский и часть Александропольского.

(16) Там жили лезгины, родственные Дагестану.

(17) Ленкоранский и Джиоватский уезды Бакинской губернии.

(18) После развала российского Кавказского фронта Бичерахов, бывший в корпусе генерала Баратова, организовал из охотников партизанский отряд и принял с ним участие в составе английской армии в боях в Месопотамии и северной Персии. Затем был направлен англичанами в Баку.

(19) Позднее титул командующего войсками был утвержден за ним «Верховным главнокомандующим» Уфимского правительства генералом Болдыревым.

(20) В Азербайджане впоследствии, под давлением английских оккупационных властей, русские представители в ограниченном числе входили в состав правительства и парламента.

(21) В Армении — только как редкое исключение.

(22) Сочи, Гагры, Сухум, Поти, Батум, Тифлис, Эривань, Баку и Карс.

(23) Председатель Ф. Лебедев, большинство членов — социалисты-революционеры.

(24) Влияние «Вооруженных сил Юга России», Советской России и Англии.