В пенсионной проблеме власть не должна видеть только бухгалтерию: эксперт

Повышение пенсионного возраста, анонсированное Дмитрием Медведевым практически сразу после переназначения на пост главы правительства, кажется, не оставило равнодушным никого и не отодвинуло на задний план футбольные победы сборной России. Возможно, это вообще первый за последние много лет случай, когда почти каждый гражданин страны имеет свою точку зрения по проблеме, затрагивающей все общество, и мнение большинства россиян, не стоит сомневаться, не соответствует позиции правительства. Между тем действия кабмина строятся по привычной административной логике: протащить реформу любой ценой, не обращая внимания на альтернативные варианты. В этом, полагает профессор НИУ ВШЭ Дмитрий Евстафьев, и заключается главная проблема. Объективно, по его мнению, коррекция пенсионного возраста является необходимой, но инструменты решения этой задачи не должны сводиться к бухгалтерским манипуляциям, поскольку от этой реформы в значительной степени и зависит тот самый образ будущего, который давно обещают представить стране власти. Есть ли у правительства понимание всей сложности и социальной глубины пенсионной проблемы, покажет уже ближайшее время.

Планы правительства повысить пенсионный возраст мгновенно вызвали ответную реакцию общества — на форумах интернет-голосования за несколько дней против высказались сотни тысяч человек. Можно ли рассчитывать, что после этого первоначальный план реформы будет скорректирован? Какие могут быть коррективы?

Мне сложно представить, чтобы даже самые «отмороженные» по части учета общественного мнения представители власти продолжат продавливать пенсионную реформу и повышение НДС в таком костоломном режиме, как она была заявлена. Впрочем, если правительство будет настаивать на первоначальной версии реформы, тоже не удивлюсь. Для нашей экономической бюрократии вопрос о собственной «самости» уже давно более важен, чем любые разумные экономические решения и тем более какие-то абстрактные интересы развития страны. И ради того, чтобы упереться и доказать свою способность принимать любые решения в любой политической и социально-экономической обстановке, бюрократия готова стоять до последнего. Так что до известной степени вопрос о том, в какой форме пройдет пенсионная реформа, — это вопрос о власти, о том, кто в России принимает стратегические решения.

Стоит учитывать еще один момент. В коридорах власти ощутимо гуляют два ощущения. С одной стороны, это полная вседозволенность и чувство всемогущества, которое дает опора на тот почти 77-процентный кредит доверия, который получил Владимир Путин на выборах. Бюрократия искренне считает, что кредит доверия получил не президент, а она. Такая, если хотите, политическая приватизация властного ресурса. Хотя, если говорить по справедливости, то политическая власть сама позволила бюрократии эту «приватизацию». С другой стороны, ровно так же гуляет ощущение временности системы власти в том виде, как мы ее знали, этого баланса прежде всего не экономических или социальных, общественных, а бюрократических интересов, за которым уже не видно, зачем его в принципе когда-то достигали. Наша бюрократия никогда не умела мыслить даже среднесрочными категориями, тем более не способна мыслить ими сейчас. А нынешнее правительство можно уже сейчас начинать описывать в учебниках, как правительство временщиков. Временщикам же важно продавить свою позицию «здесь и сейчас». «Завтра» еще имеет минимальное значение, а, вот послезавтра уже не существует. Борясь за первоначальный, костоломный и максимально упрощенный вариант пенсионной реформы, правительство будет бороться за свое «завтра».

Но реформе еще надо пройти обсуждение в Госдуме, а этот процесс не обещает быть простым. Какие сценарии дискуссии и дальнейшего голосования в Думе сегодня просматриваются? Может ли произойти раскол в «Единой России» при обсуждении проекта?

Какой-либо раскол в «Единой России» маловероятен, тем более публичный. В этом не заинтересован ни Кремль, ни само руководство ЕР. Но вот выявление серьезных разногласий между «бюрократической» частью ЕР, той частью партии, которая состоит в ней «по должности», и той частью партии, которая реально работает с населением и знает настоящие, а не препарированные для «доклада наверх» настроения, наверняка возникнет. Маловероятно, что бюрократическая верхушка партии эту борьбу проиграет, но давление «снизу» она почувствует. Вероятно, это произойдет впервые за все время ее существования или как минимум с момента выборов 2011 года, которые завершились «Болотной», а для партии власти — серьезными передрягами. А это уже неплохо, поскольку заставит, надеюсь, нашу политическую и экономическую бюрократию, полностью изолировавшую саму себя от общества, задуматься о механизмах обратной связи с населением. Как показала история с пенсиями, пока идея о том, что политическая власть должна с населением взаимодействовать, слушать его, совершенно не востребована в элите. Напротив, любой намек на то, что власть должна слушать общество, вызывает реакцию, близкую к истерической. Как еще назвать ситуацию, когда вполне солидные люди начинают призывать принимать реформу поскорее, и лучше не задумываясь, а то случится что-то страшное? Лишний месяц обсуждений погубит Россию? У нас опять нет альтернативы? Напомню, что менее пяти лет назад переходу к «балльной» системе накопления пенсий и программам соинвестирования тоже якобы не было альтернативы. И про это рассказывали примерно те же самые люди, что сейчас призывают нас «не затягивать» с одобрением пенсионной реформы.

Секретарь Генсовета «Единой России» Андрей Турчак на днях заявил, что партия готова к масштабной дискуссии по пенсионной реформе. Как вы оцениваете ее перспективы?

Сдержанно, но крайне позитивно. Даже если дискуссия будет выдержана в комплиментарных к правительству тонах, она продемонстрирует способность ЕР иметь собственное политическое лицо. Нам это может нравиться, или нет, но ЕР консолидирует значительную часть общества и его интересов. Остальные движения и партии по своему интегрирующему потенциалу до ЕР и близко не дотягивают. И в этих условиях получение ЕР отличной от администрации президента политической субъектности, хотя бы и на временной основе, будет сугубо положительным фактором, который может способствовать реструктуризации политического пространства России. А может быть, и привести к новой волне партийно-политического конструирования, которая, возможно, станет актуальной после 2022 года. Надо также учитывать, что другой такой возможности для получения собственной субъектности у ЕР может уже и не появиться. Если этот шанс будет упущен, то это будет очень печально, но логично — и дальнейшие понятные политические процессы не заставят себя ждать.

Вообще, России для достижение истинной, а не показной политической стабильности нужен «лоялизм с оговорками», ибо просто «турболоялистов», готовых поддержать любое решение властей, даже не дослушав до конца, у нас и так предостаточно. Но, как показала дискуссия вокруг пенсионной реформы, отношение к ним в обществе, мягко скажем, критическое. Устойчивость же политической системы определяется наличием в ней людей, которые поддерживают власть, задавая ей вопросы, а не штатных «групп скандирования». Вот, если ЕР станет трансформироваться хотя бы по форме в «партию лоялистов с оговорками», то для политической системы России это будет революция, причем революция мирная и революция «из середины».

Какой, на ваш взгляд, протестный потенциал сопряжен с пенсионной реформой в том виде, что представлен правительством? Может ли при его продавливании произойти повторение уличных акций того же размаха, что и при монетизации льгот?

Протестный потенциал в отношении реформы как таковой, думаю, близок к нулевому. Люди, конечно, обижены, и уровень доверия к власти на всех уровнях может пострадать, однако пока признаков того, что они готовы трансформировать свое недовольство в практические действия я не вижу. Власть действует, исходя из в целом верной посылки, что «стабильность», несмотря на социологические флуктуации, продолжает оставаться ключевым запросом общества. А «перемены», на приоритетность которых указывают социологические опросы, существует как желательное дополнение к стабильности. И, конечно, сравнивать нынешнюю ситуацию с тем, как реагировало общество на монетизацию льгот, не стоит. Не только потому, что сейчас просто другая историческая эпоха и гораздо меньше базовый уровень социальной нестабильности, но и потому, что в тот период (2004 — 2005 годы) существовало влиятельное оппозиционное политическое ядро, которого сейчас просто нет. Нынешняя реформа будет происходить в условиях политической монополии на власть, в рамках которой возможная борьба вокруг пенсионной реформы будет носить исключительно «внутривидовой» характер.

Но в совокупности с другими «художествами» государства, особенно региональных властей (коррупция, техногенные катастрофы, социально-экономические провалы), проблемы с пенсиями могут стать важным компонентом широкого общественного недовольства, хотя и маловероятно, что это произойдет сейчас. Скорее, это будет частью общей картины в 2020—2022 годах, особенно если по тем или иным причинам победившая во внутривидовой борьбе элитная группировка выберет сценарии досрочных выборов или изменения архитектуры власти, что потребует конституционных изменений.

Здесь отмечу три момента. Первое: попытки федеральных властей переложить ответственность за социальные вопросы на региональные и местные власти плохо работают уже сейчас. И вряд ли к 2020 году эта «проверенная» методика будет работать лучше. Второе: еще хуже работает тактика объявления противников реформы «агентами госдепа» и тому подобное. Более того, такие обвинения в адрес противников реформы начинают вызывать ощутимое раздражение в обществе. Играть в эту отработанную схему провластным силам будет крайне сложно. И третье: информационный всплеск вокруг первых действий правительства по пенсионной реформе выявил отличное освоение противниками реформ новых форм коммуникаций. Это первый случай за последние годы, когда провластные силы информационную борьбу проиграли, причем вчистую.

Поэтому к 2019−20 годам ситуация может быть совсем иной — и вот тогда вопрос повышения пенсионного возраста может стать важным компонентом протестности.

Но в целом, боюсь, что нашим политикам стоит переложить на себя известную фразу Юрия Андропова о том, что руководство СССР не знает страны, в которой живет и которой пытается руководить. Наши власти, боюсь, слишком успешно формировали радостную социальную картинку развития России (что, кстати, полностью поддерживаю), что поверили в нее сами — а это уже совсем неправильно, ведь для политиков хуже нет, чем поверить в собственную пропаганду. Вопрос в том, что, в отличие от советского времени, наша власть уже даже не пытается имитировать интерес к настроениям общества. И в этом, боюсь, залог того, что мы еще будем жить в интересное время.

Скажет ли, на ваш взгляд, свое слово о повышении пенсионного возраста Конституционный суд? Все-таки затронута 7-я статья Конституции, та, которая про то, что Российская Федерация — это социальная государство.

Конституционный суд не представляет собой значимой и, тем более, политически самостоятельной общественной силы. Это элемент власти и инструмент власти, который, впрочем, будет ориентироваться на решение президента, а не правительства. А это важный момент, который будет существенным индикатором того, в какой мере президент и его окружение восприняли ситуацию вокруг пенсионной реформы как сигнал от общества себе, или же насколько это было оценено как действия стратегически враждебных политических сил. Если же реакции Конституционного суда не последует, то это значит, что правительство с присущей ему самоуверенностью, конечно, перегибает планку, но действует в рамках «генеральной линии», определяемой президентом. И это тоже очень важный сигнал обществу.

Каковы перспективы компромиссного сценария, при котором повышение пенсионного возраста будет сопровождаться, например, введением прогрессивной шкалы НДФЛ? Является ли прогрессивный НДФЛ абсолютным табу для «элиты». Или другой вариант: правительство показывает рост экономики как минимум на три процента в год, и только после этого повышение пенсионного возраста?

Думаю, уход от «плоской» шкалы НДФЛ действительно вопрос строго «затабуированный», поскольку это касается базовых, классовых оснований нашей власти, которая, чего уж тут скрывать, есть власть богатых, осуществляемая в интересах сверхбогатых. Разве не так?

Для нашей «элиты» (настоящей элиты в России пока нет, и не факт, что она в принципе может возникнуть на этом витке социального развития) любые проявления социального солидаризма — сильнейшая политическая травма. Наша «элита» обросла таким количеством механизмов ухода от налогов, «схем», что сам по себе прогрессивный налог для них не страшен. Но в то же время он выступает символом того, что страна начинает отходить от того фискального ультралиберализма, который в качестве базовой идеологической модели (именно идеологической, а не экономической) был зафиксирован в «нулевые», став основой первоначального путинского «элитного консенсуса». Это базовое основание системы власти с тех пор претерпело крайне незначительные изменения.

Что же касается роста как минимум на три процента в год, то все действия правительства в 2016—2018 годах (согласитесь, это одно и то же правительство, чтобы нам там ни рассказывали про перемены) показывают, что в экономический рост оно не верит и использует заявления о нем исключительно в пропагандистских целях. Никаких признаков наличия у правительства структурных или проектных идей, которые в принципе могли бы привести к росту на три и более процента, нет и никогда не было. И не нужно строить иллюзий. Это — правительство временщиков-выживальщиков, которое стремится дожить до того момента, когда тем или иным образом экономическая ситуация вернется к «нормальности» и восстановится та схема отношений с Западом, которая позволяла подключаться к внешним механизмам экономического роста. И признаков того, что в правительстве есть другие идеи и люди, способные хотя бы озвучивать другие идеи, — нет.

Поэтому для решения, действительно, объективно назревших задач выбираются наиболее простые решения, которые никак не затрагивают ни интересы крупнейших лоббистских групп, ни базовые идеологические основания современной нам российской государственности. А это означает, что никакого поля для компромисса за пределами бюрократического пространства, никаких перспектив для, если хотите, нового консенсуса просто нет. Хотя «технически» любой специалист предложит массу вариантов, которые были бы компромиссными и вызвали бы куда менее острую социальную реакцию. Но в том-то и парадокс сегодняшней ситуации, что нарушение элитного равновесия для наших властей куда более страшно, чем ухудшение социального настроения граждан. Тем более, что до следующего выборного цикла еще далеко, и «пряники» обществу можно не показывать еще года полтора, а то и два.

Вопрос в другом: а политическая власть — это тоже «выживальщики», или же там есть какие-то идеи? Дискуссия вокруг пенсионной реформы — хороший повод получить ответ.

Тогда прокомментируйте позицию Путина, озвученную его пресс-секретарем Песковым, что не президентская это тема пенсии. На каком этапе Путин может или должен вмешаться?

Объективно, если бы Путин вмешался на данном этапе развития событий публично, это означало бы, что следующим шагом должны быть отставка правительства и перемещение премьер-министра на, как говорили в советское время, «более ответственный участок работы», особенно учитывая то, что этого хочет и большая часть общества, и большая часть лоббистских группировок «наверху». То есть полноценный политический кризис возник бы в стране менее чем через полгода после триумфальных выборов, причем в нарастающе сложной внешнеполитической обстановке. Понятно, что политически это совершенно неприемлемо для Путина. Соответственно, президент и выбрал свой излюбленный метод поведения в сложных и неоднозначных ситуация — «пропасть с радаров». Хотя, похоже, ситуация приняла такую остроту, что полностью уклониться становится невозможно, и от этого пошли вбросы о возможности второго президентского послания за этот год, в котором, как я надеюсь, мы увидим некие признаки наличия у властей плана действия.

Практически сразу после того, как было объявлено о планах повысить пенсионный возраст, стали обсуждаться многочисленные варианты, которые будут использоваться гражданами и бизнесом для обхода или смягчения этой меры. Один из наиболее очевидных — уклонение от пенсионных выплат работодателями. Насколько реалистично, что повышение пенсионного возраста будет лишь плодить новый прекариат, он же субпролетариат, отчужденный от социально престижного труда, и перечеркнет все сравнительно недавние усилия правительства по наполнению пенсионного фонда? Каковы в целом будут ключевые сценарии обхода новых правил пенсионной игры?

Это — вопрос куда более сложный, здесь нет линейности. И, давайте скажем откровенно, коррекция пенсионного возраста действительно является необходимостью, исходя из экономических и социальных условий России. Вопрос в том, что такие проблемы могут решаться только в комплексе, только в увязке с другими действиями экономического и социального характера. Отмечу в связи с этим два критических обстоятельства.

Первое. Вне создания системы социально мотивированной и ориентированной занятости для людей старших возрастов повышение пенсионного возраста является социально опасным, хотя бы потому, что создает молодежную безработицу, замедляя вывод на пенсию людей старших возрастов. А молодежная безработица — это одно из наиболее опасных в социальном плане явлений, угроза стабильности власти, куда большая, чем вялые и усталые протесты пенсионеров и предпенсионеров. А главное, признаки застойной молодежной безработицы в России уже давно фиксируются и описываются. Почему об этом не подумалось правительству? Не ко мне вопрос, но, как кажется, когда отправной точкой становится простота бюрократического исполнения того или иного решения, ничего хорошего ждать не стоит.

Во-вторых, вопрос заключается в том, чтобы пенсия стала новым социальным состоянием человека, а не просто прибавкой к зарплате, как это есть сейчас. И в этом плане правительство, само того не осознавая, право: человек действительно должен отходить на пенсии от активной трудовой деятельности, чего большинство из нас делать не собирается, правда же? Вопрос в том, что для этого нужно формировать специфическое социальное пространство, наполненное соответствующими институтами социального вовлечения.

Если не изменить эти два обстоятельства, то пенсионная реформа в сегодняшнем виде не только станет механизмом мультипликации прекариата, но и обеспечит люмпенизацию старших возрастов, Но для этого нужно прекратить воспринимать проблему пенсий в бухгалтерском режиме, как это делают руководители экономического блока правительства. А это, в свою очередь, потребует изменения парадигмы «мы и толпа», которой руководствуется нынешняя власть.

Если посмотреть на более долгосрочную перспективу, то вспоминается нашумевшая некогда статья под названием «Проживем без государства», которую в 2010 году, во время подмосковных лесных пожаров, опубликовал «рукопожатный» журналист Андрей Лошак. Тогда это выглядела как некая поза креативного класса. Можно ли утверждать, что с тех пор осознанная жизнь без государства получила гораздо больше приверженцев, а пенсионная реформа только ускорит этот процесс?

Отличие от 2010 года состоит в том, что государства, с точки зрения простого российского обывателя, стало слишком много. И оно — вернее, люди, составляющие это «государство», — решило, что будет лучше управлять вверенной страной, поделенной на «кормления» без участия общества. Собственно, российская элита никогда не скрывала, что нацелена на построение в стране некоего аналога феодализма, где все определяет относительно узкий и во многом вынесенный за пределы страны (в Лондон, в целом в «цивилизованный мир») владетельный класс, от имени которого руководят наемные «менеджеры на проценте и откате», то есть чиновники. С 2015 года начался системный кризис этого «трансфеодализма», в процессе которого власть и собственность переходят в руки чиновников, у которых объективно больше привязка к «земле» и которые несколько больше заинтересованы в сохранении России как государства, а не как эксплуатируемого пространства. Это, конечно, шаг вперед, но не более того. Ведь ни «феодалы», ни «дворянство-чиновники» не имеют как социальные корпорации встроенной потребности в обществе и взаимодействии с ним в принципе. Бюрократия вообще органически автономна от страны.

Но посмотрим на ситуацию с другой стороны. А что государство может дать взамен простому человеку? Пока государство может предложить не так много, особенно сейчас. Классическая «морковка» российских либеральных властей для населения — возможность глобализации маленького человека, прикосновения обывателя к «благам цивилизации», тоже уже неактуальна. «Путешествие к западному образу жизни» в условиях политической конфронтации с Западом выглядит двусмысленно, не находите? А внутреннее социальное структурирование общества и развитие институтов вовлечения находится сейчас в России на крайне низком уровне. Мы наблюдаем объективную стагнацию гражданского общества во всех проявлениях. И полное отсутствие у власти интереса к его развитию.

Проблемой становится утрата властью и элитой целостности картины развития даже в пропаганде. Маленький пример: властями в целом успешно создан образ «осажденной крепости», который находится в противоречии с экономическими установками, по-прежнему ориентированными на конвергенцию с Западом, причем по модели, которая на самом Западе уже не очень популярна уже лет двадцать. Но, что характерно, у власти и элиты, многие представители которой уже давно «умом не в России», да и телом все больше тоже не в России, это раздвоение ментального пространства возражений не вызывает. Отсюда и никак не вписывающиеся во внешнеполитический контекст экономические решения. В какой-то момент наступает «смысловой разрыв», легкий пример которого мы наблюдали в ходе дискуссии про пенсии. То ли еще будет…

В какой мере наша пенсионная реформа укладывается в общий глобальный тренд ликвидации социального государства, а что в ней доморощенного? Есть ли в ней элемент демонстрации условному Западу, что мы движемся с ним в одном ритме.

Отчасти — да, и ритм этот объективный для стран, которые, как и Россия, имеют низкоэффективную систему государственного управления и, мягко скажем, неудовлетворительную экономическую стратегию — или отсутствие таковой в принципе. В этом смысле Россия действительно находится на «среднеевропейском» уровне. Более того, не исключу, что и подходы к пенсионной реформе нашим правительством были скопированы с того, что делали их европейские коллеги. Что вполне объяснимо: свою роль сыграли и идеологическая близость, и в целом довольно низкие темпы экономического роста, характерные для Евросоюза и России, и демографическая ситуация. Наше правительство, как и элиты стран ЕС, исходят из того, что у их стран «все в прошлом» и главная задача — выжить, удержать хотя бы минимальный социальный и экономический стандарт. Хотя бы для кого-то, хотя бы для себя. Ни о каком развитии, тем более прорывном, речь, конечно, не идет. С этой точки зрения, пенсионные шаги правительства — важный сигнал Западу не ждать от России больше никакой «экзотики», причем не только в экономике, но вероятно, и в политике. Да, действия правительства «фискальных либералов» можно интерпретировать и таким образом.

Те страны, которые уверены в том, что смогут обеспечить динамичный экономический рост, например, Китай, идут, образно говоря, другим путем, развивая инвестиционную пенсионную систему и используя пенсионеров в качестве серьезного социального ресурса для развития общества, в особенности его социальной составляющей, которая в последние годы развивалась в Китае очень быстрыми темпами. Но, в отличие от России, китайское руководство реально ставит задачу ускоренного развития. Это побуждает его искать «умные» пути в инвестиционном и социальном пространстве. Согласитесь, по сравнению с Россией и Евросоюзом это другой уровень задач, до которого российская элита не созрела и еще очень долго не созреет, если это в принципе возможно в существующей парадигме развития.

Николай Проценко