Деиндустриализация Украины идет по прибалтийскому сценарию: мнение

24 апреля пресс-служба Министерства юстиции Украины сообщила, что 21 мая должен состояться аукцион по продаже здания и земли некогда градообразующего Николаевского судостроительного завода по причине накопленных многомиллионных долгов по заработной плате в размере 30,2 млн гривен ($ 1,15 млн).

Стартовая цена объекта составляет всего 52,3 млн гривен ($ 2 млн) — на фоне неимоверно раздутых в последние годы расходов на госаппарат и силовой блок эта сумма выглядит откровенно мизерной. Фактически, это конец истории завода, основанного в 1787 году. Судьба предприятия, объективно стагнировавшего все годы независимости, после прихода в 2014 году к власти «европейских реформаторов», при которых завод в рамках декоммунизации избавился от приставки «имени 61-го коммунара» в названии, была предрешена. Финансовое состояние завода существенно ухудшилось в 2014 году, когда государством не были выделены средства на содержание недостроенного крейсера «Украина» (его, к слову, также планируют «пустить с молотка»; в 2013 году Россия предлагала его выкупить за 1 млрд рублей), а осенью того же года завод, ранее имевший стратегическую значимость, в рамках конверсии перешел на выпуск переносных печек-«буржуек» для потребностей ВСУ.

Анализируя сложившуюся ситуацию с украинской промышленностью, закрадываются мысли, что все действия киевской власти по ее уничтожению совершаются абсолютно целенаправленно. Речь в данном случае идет не только о выполнении заказа внешних сил, по задумкам которых Украина должна поставлять на зарубежные рынки сырье и продукцию исключительно низкого передела, но и о том, что идет зачистка экономической базы по восстановлению пророссийских настроений со стороны занятых на ориентированных на российский рынок предприятиях. Трудовые коллективы соответствующих предприятий пускай и теоретически, но могли бы стать серьезным подспорьем для формирования оппозиционного движения, выступающего за восстановление как минимум экономических связей с РФ. Ныне же, когда такие предприятия, как Сумское НПО им. М.В. Фрунзе, Харьковский авиационный завод, «Южмаш», «Антонов», Николаевский судостроительный завод, «Зоря-Машпроект», «Азовмаш» и многие другие, ориентированные на российский рынок, фактически прекратили свою работу, их трудовые коллективы не могут стать сколько-нибудь политически субъектными. На первый взгляд парадокс, но получается, что нанеся мощнейший удар по собственной экономике, украинские компрадорские элиты так или иначе, но минимизировали риски утраты власти.

Правда, нельзя однозначно сказать, что действия киевских «верхов» идут вразрез с настроениями в обществе, ведь по информации социологической группы «Рейтинг», 43% украинцев, проживающих преимущественно в западной и центральной части страны, действительно считают, что Украина должна стать «большим аграрным государством». Собственно, трансформация в «аграрную супердержаву» особенно заметна по южным регионам Украины, где крупная промышленность по сути отправлена под нож декоммунизации (стагнируют Одесский припортовый завод, «Зоря-Машпроект», судостроительные и судоремонтные заводы, простаивает Одесский НПЗ), а единственным развивающимся бизнесом являются зерноперевалочные комплексы вкупе с растениеводством.

Притом строительство подобных комплексов осуществляется прежде всего крупным западным и транснациональным капиталом вроде Bunge и Cargill. Нет, конечно, с точки зрения идеологии экономического неолиберализма, на Украине после Евромайдана действительно осуществляются успешные реформы, облегчающие инвазию западного капитала в привлекательные отрасли украинской экономики и лишающие необходимости государство осуществлять социальную поддержку населения, которое массово подалось в трудовую миграцию, в конечном счете уменьшая тем самым издержки крупного капитала на заработную плату в Европе.

Примечательно, что нечто подобное происходило в постсоветских прибалтийских государствах, где уничтожали крупную промышленность, опасаясь кристаллизации на ее базе просоветских, левых и пророссийских настроений. Тем более, большинство занятых в прибалтийской промышленности было именно русским и русскоязычным, представляя собой потенциальную политическую силу, способную бросить вызов новым политическим режимам. В Латвии и Эстонии для них ввели правовой статус неграждан, поэтому в случае сохранения большой индустрии в этих странах, с большой долей вероятности возникло бы сильное профсоюзное движение (существовавшее, заметим, в довоенной Прибалтике), которое переросло бы в массовое движение за гражданские права и стало бы основой для политической самоорганизации. Постсоветская Прибалтика характеризуется исключительно правым общественно-политическим строем, в том числе по причине уничтожения там крупной промышленности, которая несла угрозу этому самому строю. Учитывая, что прибалтийские элиты долгое время были учителями элит украинских и остаются последними союзниками Киева на международной арене, нет ничего удивительного в том, что Украина копирует прибалтийские социально-политические практики.

В этой парадигме страна продолжит двигаться и далее, если по итогам плановых парламентских и президентских выборов в 2019 году к власти не придут значительно более субъектные и прагматичные политсилы. Но, кстати, их может ожидать «литовский сценарий» 2003−2005 годов, когда литовский истеблишмент отправил на обочину истории пришедших к власти условно пророссийских прагматиков Роландаса Паксаса и Виктора Успасских.