100-летие «унири»: Бухарест заполняет в Молдавии «российскую пустоту»

9 апреля (27 марта по старому стилю) 1918 года, ровно 100 лет назад, Сфатул Цэрий (орган государственной власти в Бессарабии) Молдавской Демократической Республики проголосовал за присоединение к Румынии. Это, впрочем, было формальностью, ибо румынские войска вторглись в Бессарабию ещё в декабре 1917 года. Просто оккупация была легализована, чтобы ее признали на Западе. А для сторонников «унири» (объединения) этот день считается главным праздником.

Сегодня вопрос об объединении «двух румынских государств» (как считают унионисты) снова стоит на повестке дня в Кишиневе. Собственно говоря, он стоит все четверть века независимости Молдавии, лишь с определенными перерывами, когда у власти были противники этой идеи.

25 марта в центре Кишинева отпраздновать столетие собралось, по официальным данным, семь тысяч сторонников «унири». Сами организаторы митинга, правда, говорят о «десятках тысяч». Президент Молдавии Игорь Додон назвал это «унизительным провалом» унионизма.

Сегодня за присоединение к Румынии, согласно опросам, выступает меньшинство — 21,8% граждан Молдавии, в то время как против — 56%.

И это несмотря на то, что у власти находятся радикально прозападные силы, которые тянут страну подальше от России, чуть ли не прямым текстом заявляя о стремлении к объединению с соседним государством. Несмотря на то, что не утихают споры относительно существования самой молдавской идентичности и молдавского языка. Фактически государственным языком является румынский, как записано в Декларации о независимости Республики Молдова от 1991 года. Хотя в Конституции говорится о молдавском языке в качестве государственного, это противоречие в 2013-м году Конституционным судом было фактически решено в пользу румынского. В школах учат румынский и историю румын. При этом, по данным опросов, три четверти населения считают, что говорят на молдавском языке, еще больше — считают себя молдаванами, а не румынами.

А когда-то, в конце 1980-х — начале 1990-х, идеология «румынизма» была намного популярнее, она буквально захлестнула политически активную часть населения, желающего избавиться от всего советского и русского. Помните это: «Мы румыны, и точка»? А потом было «русских — за Днестр, евреев — в Днестр». А потом воды Днестра и впрямь окрасились кровью.

После ухода из власти радикальных прорумынских националистов и фактического поражения в войне за Приднестровье идеи унионизма перестали быть мейнстримом. А пришедшие в начале «нулевых» к власти коммунисты и вовсе начали насаждение молдовенизма, вытеснив вопрос объединения с Румынией на обочину. Однако после «цветной революции» 2009 года у руля страны вновь встали радикально прозападные силы, и вопрос снова оказался актуальным.

Почему так? Почему стремление к ликвидации собственной государственности продолжает занимать умы определенной части молдавского общества?

Дело в том, что Молдавия, как и многие бывшие республики, так и не смогла найти свою идентичность, однако ситуация в этой стране имеет ряд отличий. Во-первых, географически она расположена на стыке зон интересов Запада и России, при этом от «русского мира» она отделена Украиной, которая хоть и не была до 2014 года радикальным антироссийским форпостом, тем не менее, не позволяла Кишиневу находиться под прямым влиянием Москвы. Во-вторых, исторически сложилось так, что Молдавия уже более 200 лет разделена не только на два разных государства, но и на две разные нации: что бы там ни говорили сторонники «унири», это уже давно не один народ. В-третьих, соседнее государство мечтает пересмотреть итоги Второй мировой, вернув себе территории, отошедшие по ее итогам к Советскому Союзу. При этом оно претендует не на какую-то часть, а на всю территорию страны. Согласитесь, в этих условиях крайне трудно «найти себя».

Собственно говоря, вариантов три: вернуться в сферу влияния России (чего не допустят Украина, Запад, прорумынские националисты, да и сама Россия к этому не особо стремится), полностью развернуться в сторону Запада (а это неизбежно приведет к вхождению в Румынию) или попытаться стать «буфером» между Россией и Западом.

Последний вариант, конечно, для многих был бы самым привлекательным, однако ему мешает, повторюсь, географическое положение, не предусматривающее границу с Россией, а также амбиции местной элиты, для которых быть «буфером», по сути, означает попытку усидеть на двух стульях. Подобные кульбиты для лидеров постсоветского пространства даром не проходят — достаточно вспомнить судьбу бывшего президента Украины Виктора Януковича. Да и, чтобы не ходить за примером далеко — бывшего президента Молдавии Владимира Воронина.

Этот деятель, напомню, пришел к власти на волне как раз стремления большинства населения покончить с геополитическими уклонами в сторону Запада и разрывом связей с Россией. Он и вопрос с русским языком обещал решить («привет Януковичу»), и вопрос с пребыванием российских войск (еще раз «привет»), но по факту не сделал ничего из обещанного. На словах стремился дружить с Москвой, а на деле подчинялся инструкциям из Вашингтона. Достаточно вспомнить срыв сделки по интеграции Приднестровья (меморандум Козака), которая подразумевала сохранение российского контингента и после объединения двух частей бывшей МССР. Представители властей тогда прямо говорили, что именно этот пункт их больше всего напугал. Вернее, надо полагать, не их, а американцев, которые в последний момент запретили Воронину подписывать сделку.

Воронину, конечно, повезло больше, чем Януковичу — во всех смыслах, но итог один — свержение и приход к власти прозападных сил, которые уже не утруждали себя поиском ответа на вопрос, с кем они — с Россией или с Западом.

Повторю, выбор прозападного вектора в данном историческом и геополитическом контексте означает отказ от государственности. Молдавии не раз давали понять, что интеграция в ЕС и НАТО возможна только в составе Румынии. Румыния хоть и является самой бедной страной Евросоюза, тем не менее, для многих молдаван она остается тем, до чего еще расти и расти, поэтому угроза потери своей страны их мало пугает, многие давно обзавелись румынским гражданством, многие давно работают за пределами страны. К слову, за границей работает треть экономически активного населения Молдавии. Вдумайтесь в эти цифры!

Проблема еще в том, что по другую сторону Прута тоже приветствуют идею объединения, вернее, поглощения. Ведь многие румыны убеждены, что в Молдавии живут другие румыны, которых от общей родины искусственно отделила Россия и историческую справедливость необходимо восстановить.

Правда, произошло это больше 200 лет назад. В 1812 году согласно мирному договору с Турцией Бессарабия (восточная часть Молдавского княжества) вошла в состав Российской империи, а над оставшейся Молдавией и Валахией был установлен российский протекторат. Однако стремление ослабить Турцию привело к вводу туда российских войск в 1854-м, что послужило основанием для начала Крымской войны, по окончанию которой началось формирование западнее Прута новой государственности, ориентированной на Запад — сначала княжества Молдавии и Валахии, а потом — собственно Румынии.

Конечно, история могла бы пойти по-другому, и большая часть нынешней Румынии могла бы оказаться либо в составе России, либо в зоне ее влияния, но Западу и Турции это было не нужно, и Валахия с западной частью Молдавии объединились (не в первый раз в истории), создав тот самый геополитический «буфер» между Востоком и Западом.

Стоит отметить, что объединение произошло не на равных правах, поскольку часть Молдавии уже была частью России, так что фактически объединение шло вокруг Валахии. Валашский Бухарест стал столицей, валашский язык стал официальным языком, только он теперь стал называться румынским.

Слова «румын» и «румынский» (романский) существовали и ранее, идеологи «румынизма» таким образом пытались подчеркнуть преемственность от Римской империи, однако с тем же успехом на преемственность могла претендовать любая территория, входившая некогда в состав империи. Если уж возвращаться к историческим корням, то правильнее было бы назвать страну Дакией. Кстати, буквально недавно даже пытались собирать подписи за переименование в Дакию, разумеется у большинства, привыкшего к нынешнему названию, эта идея поддержки не нашла.

Тем не менее, во второй половине XIX века идеи «румынизма» оказались очень востребованы в молодом, только сформированном государстве, которое сразу заявило о своих претензиях на все территории, входившие в состав исторических Дунайских княжеств: Северную Добруджу (получила по итогам русско-турецкой войны в 1878 году), Трансильванию (ее Румыния «умыкнула» у Австро-Венгрии по итогам Первой мировой) и, конечно, же Бессарабию, бывшую до 1812 года востоком Молдавского княжества.

Понятно, что, как и в случае с Австро-Венгрией, пока существовала Российская империя, о присоединении Бессарабии и речи идти не могло, однако эта идея не давала молодому государству покоя, без Бессарабии оно не стало бы полноценной Романией — наследницей римской провинции Дакии.

Возможность заполучить Бессарабию появилась после распада Российской империи в 1917 году. Советская Россия это объединение не признала: вплоть до 1940-года, когда был подписан пакт Молотова — Риббентропа, эту территорию в Москве считали оккупированной. В 1924 году была создана Молдавская АССР в составе Украины, включающая территорию нынешнего Приднестровья (без правобережья) и часть современной Украины, а потом — Молдавская ССР. После Второй мировой Бухарест претензий к Москве уже не выдвигал. Явных. Кондукатор социалистической Румынии Николае Чаушеску на деле был типичным буржуазным великорумыном. Рядовые граждане социалистической Румынии в глубине души мечтали о том, что сейчас именуется «униря».

После крушения СССР в некоторых странах Восточной Европы начали задумываться об утраченных территориях, понимая, что новоявленные независимые государства вряд ли смогут их долго удержать. Впрочем, территориальные претензии тогда не были бы поддержаны Западом, которому нужны были антироссийские форпосты на наших границах, в Прибалтике, на Украине. Молдавия границы с Россией не имела, поэтому ее территориальная целостность не представляла для Запада никакой ценности.

Повторю, проблема молодой молдавской республики была в том, что соседнее государство не просто имело к ней территориальные претензии, но и рассчитывало на полное ее поглощение. Развал экономики, резкое ухудшение уровня жизни и, как следствие, отток населения только способствовал ослаблению едва народившейся государственности. Когда Румыния стала частью ЕС, это еще больше увеличило ее привлекательность для тех, кто связывал будущее Молдавии с Западом, или кому вообще было плевать на существование Молдавии.

Ситуацию подогревает тот факт, что сторонники «унири» убеждены, что на двух берегах Прута живет один народ, говорящий на одном языке — румыны. Однако так ли это? Можно ли утверждать, что молдаване и румыны это одно и то же?

А можно ли считать, что русские и украинцы — это один народ? Да, исторически это был один народ, но в настоящее время он оказался разделен на две параллельно существующие политические нации. Так и у молдаван с румынами. С 1812 года, когда Бессарабия вошла в состав России, а еще быстрее со второй половины XIX века, когда на карте возникла Румыния, на двух берегах Прута стремительно развивались два разных политических проекта, подразумевающие разную идентичность, разную ментальность и даже разные языки.

Язык в Молдавии — больше, чем язык. Это политический инструмент. По нему определяется ваше отношение к ключевому вопросу: вы за или против объединения с Румынией. Ваш язык молдавский — значит, вы против, если румынский — то за.

На самом деле, спор о том, можно ли считать молдавский самостоятельным языком, лингвисты ведут и по сей день. Исторически румынский язык формировался из валашского, который был так же близок молдавскому, как, к примеру, южно-русские говоры на Кубани и на Юго-востоке Украины. Тут — та же история. Украинский язык начал стремительно развиваться как отдельный, испытывая сильное влияние Запада, в первую очередь, Польши, за последние сто с лишним лет заметно отдалившись от южно-русских говоров. Молдавский и валашский также имели общую основу и, кстати, оба были на кириллице. С 60-х годов XIX века происходит переход валашского (румынского) на латиницу, начинаются западные заимствования параллельно с отказом от славянизмов. На восточном берегу Прута происходил противоположный процесс. В итоге, после оккупации Бессарабии, как румыны, так и молдаване жаловались, что с трудом понимают друг друга.

Тем не менее, со второй половины ХХ века пошел процесс сближения языков, сильно ускорившись с обретением независимости Молдавией и переводом молдавского на латинскую графику. По сути, молдавский язык остался лишь в конституции.

Та же история с ментальностью. Румынская нация формировалась под влиянием Запада, молдавская — под влиянием России. После Октябрьской революции процесс размежевания пошел еще быстрее, ведь теперь Румыния позиционировалась как «боярская» — то есть враждебная социализму, в то время, как молдаване были частью социалистической семьи наций.

И опять же с распадом СССР и реставрацией капитализма пошел обратный процесс — сближения. Однако при капитализме в права вступает геополитика, и Молдавия оказалась на перепутье.

Последний митинг в центре Кишинева собрал, напомню, по официальным данным, семь тысяч человек, по неофициальным — несколько десятков. Много это или мало? Наверное, не много. Хотя, представьте себе, что в России (даже сгустим краски и поверим данным унионистов) десятки тысяч человек, граждан страны выступают за ликвидацию государственности. А речь идет о стране, где едва ли не треть населения постоянно находится на заработках за границей и никак не влияет на внутреннюю политику. Тревожный сигнал.

И хотя идеи «унири» давно перестали быть «мейнстримом», опасность никуда не делась. Эти семь тысяч завтра легко могут превратиться в семьдесят тысяч, а для Кишинева это уже «мини-Майдан».

Впрочем, результаты президентских выборов, на которых победил Игорь Додон, говорят о том, что большинство все же не поддерживает унионизм и западную интеграцию, но 38,42% у оппонентов Додона — это тоже немало.

Еще большой вопрос: удастся ли условно «пророссийским» силам (по факту —промолдавским, но сегодня «молдовенизм» неизбежно соседствует со стремлением к интеграции на восток, просто потому, что интеграция на Запад неизбежно означает «унирю») получить большинство на предстоящих парламентских выборах, допустит ли Запад появление в стране реальной пророссийской власти. Второй вопрос, если это и случится, где гарантия, что эту власть не постигнет судьба партии Воронина? Тем более, что Молдавия, напомню, отделена от России уже не нейтральной, а враждебной к Москве Украиной, а зависимость от Запада в экономике, да и не только (тот же безвизовый режим с ЕС) со времен Воронина значительно возросла.

Самая большая проблема в том, что сама Москва не предпринимает серьезных шагов в этом направлении. В нашем экспертном сообществе, к примеру, до сих пор нет консенсуса по вопросу, что считать «русским миром»: Приднестровье или Молдавию? Одни говорят, что нужно «забирать Приднестровье», а Молдавия пусть идет в Румынию, если так хочет. Другие — что полноценным форпостом России может быть только единая Молдавия в границах Молдавской ССР. А между тем большинство граждан Молдавии оказались в непростой ситуации. С одной стороны, они тяготеют к России. С другой стороны, не очень дружественный России Бухарест по факту делает для них куда больше, чем Москва. В Молдавии, а также в Приднестровье Румыния свободно раздает всем желающим румынские паспорта, по которым можно жить и работать в Евросоюзе. Ничего подобного, как мне известно, Москва в Молдавии не делает. Так что, дружба дружбой, а румынская синица в руках лучше, чем российский журавль в небе над Кишиневом. И неизвестно еще, летает ли он там… Сегодня Молдавия остается, по сути, ненужной ни Западу, ни России, даже многим гражданам этой страны. Она нужна только определенным кругам в Румынии, решающим таким образом свои геополитические проблемы.

Я понимаю, что у нас сейчас главная головная боль на постсоветском пространстве — Украина, у нас сейчас даже до Приднестровья руки не доходят, но нужна ли нам «Великая Румыния», которая российским «форпостом» уж точно не станет? Вопрос риторический…

Дмитрий Родионов, эксперт Института инновационного развития, специально для EADaily