Алек Эпштейн: Мы наблюдаем появление другого «нового Ближнего Востока»

Происходящие последние годы события на Ближнем Востоке резко изменили его политическую картину: страны, которые раньше были непримиримыми врагами, неожиданно стали невольно тяготеть к объединению в альянс, попытки привнести права человека в политическую культуру авторитарных режимов в регионе оборачивались уничтожением права на жизнь и безопасность. Самыми устойчивыми оказались абсолютные монархии, которые, как выяснилось, и могут обеспечить эти права своим подданным. При этом мы наблюдаем ситуацию, когда радикальные исламисты воюют по разные стороны баррикад, а мировые державы — в союзе с одними и против других. Все это, как полагает известный израильский историк, доктор социологических наук, ведущий эксперт Института Ближнего Востока Алек Д. Эпштейн, симптомы совершенно другого, чем ожидали изобретатели этого термина, «нового Ближнего Востока».

Что собой представляет «новый Ближний Восток»?

Ключевая максима, которую нужно иметь в виду всем политологам-ближневосточникам, состоит в том, что мы присутствуем при рождении совершенного другого «нового Ближнего Востока», чем тот, который обещал ранее президент США Джордж Буш-младший.

На этом «новом Ближнем Востоке» Йемен может обстреливать Саудовскую Аравию. На этом «новом Ближнем Востоке» Иран с Турцией собираются вместе под эгидой президента России, при том, что Турция — член НАТО, и никакие партнеры Анкары по этому военно-политическому альянсу во встрече Реджепа Эрдогана, Владимира Путина и Хасана Роухани в Сочи 22 ноября 2017 года не участвовали. С этого «нового Ближнего Востока» идет огромная волна беженцев в Европу, порой напоминая «великое переселение народов», и единственная страна на Ближнем Востоке, в которой проживают арабы, но откуда нет потока беженцев, заполняющих Европу, это Государство Израиль. И это при том, что раньше на протяжении многих лет утверждалось, что именно неурегулированность арабо-израильского и палестино-израильского конфликтов является одной из главных мировых проблем и источником отсутствия мира и стабильности на Ближнем Востоке…

Почти еженедельно мы слышим об ужасных терактах по всему миру: одним из недавних крупных по числу жертв был теракт 24 ноября 2017 года в мечети в египетском городке Бир-эль-Абде на Синайском полуострове, в ходе которого погибло 310 человек. Эта трагедия произошла на том самом Синайском полуострове, где 31 октября 2015 года был подорван российский самолет гражданской авиации с 224 пассажирами на борту. Я совершенно не хочу сказать, что в Израиле не бывает терактов, но подобных атак с таким числом погибших, чтобы их совершали в мечети или чтобы обстреливались гражданские самолеты боевиками с территории страны, в Израиле представить невозможно. И когда в очередной раз приходится слышать, будто Израиль должен «уйти с контролируемых территорий в обмен на мир» (территория Синайского полуострова находилась под контролем Израиля с 1967 по 1982 гг., подобных случаев террористической активности не зафиксировано. — прим. ред.), я задаюсь вопросом, какой же мир получили в итоге жители Синая и туристы, которые летели оттуда на самолете, от того, что Израиль ушел с территории полуострова 35 лет назад?

Вы обвиняете тех, кто выдвигает к Израилю подобные требования, в двойных стандартах?

Очевидно, хотя понятно и то, что двойные стандарты всегда были неотъемлемой частью ближневосточного дискурса. Например, Организация освобождения Палестины (ООП) долгие годы не признавалась Израилем и США как представитель палестинского народа, а начиная со второй половины 1980-х годов происходит признание ООП, в том числе и теми государствами, которые раньше считали ее абсолютно нелегитимным партнером для переговоров. Ключевой вехой этого процесса стало подписание в Вашингтоне в 1993 году известного договора между премьер-министром Израиля Ицхаком Рабином и председателем ООП Ясиром Арафатом.

В этой связи, когда звучат заявления о том, что в мире существуют двойные стандарты — есть «плохие» или «хорошие» террористы, и что это неправильно, — важно осознавать, что такого рода двойные стандарты были всегда. Группировки, входящие в ООП, прежде всего, ФАТХ, совершили не меньше кровопролитных терактов, чем ХАМАС, «Исламский джихад»*, «Аль-Каида»* или ИГИЛ* (две последние — запрещенные в России террористические организации) — все они надеются с помощью террора достичь своих политических целей. Поэтому все разговоры о том, что те или иные страны ведут переговоры с террористами, принимают террористов у себя как «уважаемых государственных мужей», бессмысленны, потому что так было на протяжении всех последних десятилетий. И мне кажется, что пора уже, наконец, осознать бесперспективность и контрпродуктивность этого подхода.

Что Вы имеете в виду?

Сегодняшний «новый Ближний Восток» новый еще и потому, что те, кто раньше воспринимался как часть одного и того же движения и процесса — в частности, исламской радикализации, сегодня ведут меж собой братоубийственную войну по разные стороны баррикад, и у каждой группировки исламистских головорезов есть патронирующие им цивилизованные страны, что меня очень печалит. Это особенно наглядно видно в Сирии. Так, союзниками России и Башара Асада в Сирии являются иранский Корпус стражей Исламской революции (КСИР) и «Хезболла», а с другой стороны, против них воюет ИГИЛ*, который в свою очередь воюет с «Джебхат ан-Нусрой» (запрещенная в России террористическая организация), которая поддерживается Западом и против которой воюет Россия и Иран. И вот эта ситуация, когда исламские боевики воюют по три разные стороны баррикад между собой, поразительна: такого еще десятилетие назад невозможно было себе представить. Но я совершенно не понимаю, зачем России опираться на «Хезболлу» и КСИР, а американцам подпитывать деньгами и оружием «Джебхат ан-Нусру» …

Но разве великие державы не использовали разных радикальных исламистов для собственных интересов? Одних радикальных исламистов считают террористами, а других — нет…

Смотрите сами. Мы понимали, что в Египте был режим Анвара Садата (1970−1981), а потом режим его преемника Хосни Мубарака (1981−2011), которому противостоят «Братья-мусульмане»* (признаны в России террористической организацией). Мы также понимали, что исламистский ХАМАС противостоит неисламистскому ФАТХу на территориях, где живут палестинские арабы, как и понимали то, что есть исламистская «Хезболла», которая противостоит в Ливане неисламистским силам. Но ситуация в Сирии нам показала пример гражданской войны, где меж собой воюют три разные группы радикальных исламистов, среди которых плохие есть, а вот хороших — для всего остального цивилизованного мира — нет точно. Не надо думать, что, если «Хезболла» воюет в Сирии на стороне Башара Асада, которого поддерживает Россия, то это «хорошие» радикальные исламисты для России. Уверен, что, учитывая взгляды и цели, которые продвигает «Хезболла», пусть незапрещенная и не признанная террористической организацией в России, в Москве никто не захочет, чтобы она вела свою деятельность где бы то ни было в Российской Федерации.

Поэтому для цивилизованного мира, который хочет иметь права человека, в том числе и право не только на свободу вероисповедания, но и свободу от вероисповедания, право быть агностиком и атеистом, «хороших» радикальных исламистов не существует. И вот это последнее право — право на свободу от вероисповедания — сегодня в арабо-мусульманском мире не признается нигде. В России вы можете быть и христианином, и мусульманином, и иудеем, и атеистом, а вот в арабо-мусульманском мире вы не можете быть последним.

И сколько бы канадский мыслитель Чарльз Тейлор, написавший книгу «Секулярный век» про наше время (недавно этот фолиант был издан и в переводе на русский язык), не утверждал, что религия уходит из общественной жизни, в мире нет ни одной страны, где на вопрос: «Есть ли Бог?» большинство населения ответило бы отрицательно. Во всех странах большинство населения остаются верующими. Но при этом в странах Запада, как и в России, у каждого человека есть право быть неверующим, принадлежать к тому меньшинству, которое на вопрос «Есть ли Бог?» ответит «Я не знаю», либо отрицательно. И вот именно этого права в арабо-мусульманском мире нет.

И в Сирии, где идет война между радикальными исламистами, ни России, ни Западному миру не из кого искать себе сторонников. Раньше в той или иной войне с участием радикальных исламистов еще можно было найти условно «хороших», сейчас в Сирии таковых уже нет.

Что будет дальше в Сирии с радикальными исламистами?

Учитывая, что на территории Сирии с ИГИЛ* воюет Россия, а на территории Ирака — США, то шансы этой организации на сохранение своего влияния малы. Поэтому ее силы начнут рассредоточиваться: кто-то из боевиков вернется в Европу, кто-то — в Афганистан, кто-то — в Россию и страны СНГ.

Есть информация о том, что до тысячи исламистов вернулось из Сирии в одну только Францию. Я, конечно, далек от мысли, что все они сразу начнут заниматься террористической деятельностью, но в том, что это нелояльные граждане, которые не разделяют демократические и секулярные ценности, на которых создавалась Французская Республика, у меня сомнений нет.

Есть и тысячи игиловцев, которые могут вернуться в различные государства бывшего Советского Союза. Готовы ли спецслужбы, полиция, педагогические учреждения (многие боевики-исламисты — это молодые люди) этих стран к абсорбции всех возвращенцев из Сирии? Я сильно не уверен, потому что одно дело, когда все эти люди воюют на отдельном участке Земли — на территории Сирии и Ирака, а другое дело, когда они растекаются по всему миру.

Однако надо понимать, что, так как ни россияне не могут вечно контролировать Сирию, ни американцы — Ирак, то после вывода иностранных войск исламисты, скорее всего, будут возвращаться — и всё может начаться снова…

Иными словами, в той же мере, что я оптимист в перспективе краткосрочной, в долгосрочной перспективе я пессимист. Я боюсь, что, подобно тому, как место «Аль-Каиды» в значительной мере занял ИГИЛ*, его собственное место тоже займут не политические наследники Махатмы Ганди и Мартина Лютера Кинга.

Насколько вмешательство великих держав в дела стран Ближнего Востока изменило ситуацию?

В начале XXI века было четыре крупных вмешательства в дела Ближнего Востока извне: военное вмешательство преимущественно США в Афганистан в 2001 году, американское вторжение в Ирак в 2003 году, интервенция сил НАТО в Ливию в 2011 году и российское — в Сирию в 2015 году. Добавлю, что американское вмешательство в Ирак постепенно расползлось (хотя и в значительно меньших масштабах) и на Сирию.

Ни в одном из этих четырех случаев ни в одной из держав, которые вошли в те или иные страны Ближнего Востока (вне зависимости от того, делали ли они это по приглашению правящего режима в этой стране — или же вопреки ему), нет видения того, как это государство будет развиваться после того, как вмешавшаяся держава из него уйдет. Ни в одной из этих стран построить минимально стабильный мир не удалось. И эти чудовищные слова министра иностранных дел Великобритании Бориса Джонсона о том, что ливийский город Сирт может быть превращен в «новый Дубай», но «надо только убрать оттуда трупы» — разве это не свидетельство того, насколько отсутствует адекватное стратегическое планирование, которое должно было бы быть неотъемлемой частью любого военного вмешательства в страны Ближнего Востока?!

Ситуация, при которой мы вначале, что называется, ввязываемся в драку, свергаем то Саддама Хусейна, то Муаммара Каддафи, при этом не имея возможности установить тот или иной стабильный политический режим, который можно оставить после того, как решили уйти, становится типичной для любой державы, которая влезает во внутренние дела стран Ближнего Востока. К слову, это была ключевая задача ближневосточный политики Барака Обамы: уйти, но не удрать — но и этого не удалось. Главным образом — не удалось уйти. Американское вмешательства в дела Афганистана и Ирака завершалось именно этим: несмотря на все усилия, оттуда не удавалось уйти.

Я очень, очень хочу пожелать российским военным, чтобы им из Сирии удалось спокойно и благополучно вернуться на родину.

Почему политические режимы в ближневосточных странах в ходе «арабской весны» оказались такими хрупкими?

Тут мы приходим к еще одному наблюдению: единственные режимы на Ближнем Востоке, которые выдержали волну революций второго десятилетия XXI века, оказались монархическими. Вспомните: началась было «арабская весна» в Марокко в феврале 2011 года — и достаточно быстро кончилась, началась в Иордании — и так же быстро закончилась, были попытки волнений в Бахрейне, Омане, Кувейте и Саудовской Аравии, но ни одна из них не привела к потрясениям в этих странах. В дела Бахрейна вмешалась Саудовская Аравия, остальные справились сами, но, как бы там ни было, заметьте: ни одна монархия не пала.

Мы можем долго говорить о том, что в странах абсолютной монархии не могут не нарушаться права человека, а права человека — это высшая ценность для современной цивилизации. Но давайте будем честны сами с собой: ни о каких правах человека нельзя говорить, если не соблюдаются самые главные права — на жизнь и на безопасность. Эти два права являются основополагающими для реализации всех остальных прав. Жертвам минометных обстрелов и террористических актов вряд ли нужны права на митинги и свободу печати, если им не были гарантированы право на жизнь и на безопасность.

К настоящему моменту очевидно, что все эти вмешательства со стороны иностранных держав, которые шли под идеей принести демократические ценности, не могут гарантировать населению ближневосточных стран два главных права — на жизнь и безопасность. Как ни противоречит это всему, что написано в учебниках политологии, факт состоит в том, что лучше всего в арабо-мусульманских странах с этой задачей справляются монархические режимы, где о многих правах человека и говорить не приходится, но права на жизнь и безопасность все-таки гарантированы.

Судите сами: в Египте была сильная власть Хосни Мубарака, его режим был свергнут, переворот сопровождался кровавыми столкновениями, через год к власти пришел исламист Мухаммед Мурси, которого еще через год сверг его собственный министр обороны, который сам захотел стать — и стал президентом страны. Никто не спорит, что фельдмаршал Абдель Фаттах ас-Сиси — сильный лидер. Но именно в годы его правления боевики подорвали самолет с более чем двумястами пассажирами и устроили теракт в мечети с тремя сотнями погибших; было и много других менее резонансных, но кровопролитных терактов.

Таким образом, представление о том, что стране (Египту или любой другой) нужен «сильный лидер», и тогда будет порядок, очевидно оказывается ошибочным. Безопасности это сейчас гражданам страны не гарантирует. Нужен не «сильный лидер», а тот, который имеет широкую общественную легитимацию — и единственными такими лидерами на арабском Востоке оказались сегодня монархи. И то, что и в Саудовской Аравии, и в Иордании, и в Марокко наблюдается высокая степень стабильности внутренней жизни, что гарантирует подданным право на жизнь и безопасность, говорит о необходимости пересмотреть казавшуюся еще недавно ключевой догму американской внешней политики, согласно которой путь к миру и стабильности лежит через переход от монархической к республиканской форме правления на Ближнем Востоке.

Жизненный опыт сегодня показывает обратное: не хочешь, чтобы у тебя был хаос и братоубийственная война, — береги монархию как зеницу ока. К слову сказать, до 1952 года монархия была в Египте, до 1958 года — в Ираке, и я предполагаю, что если бы монархические режимы в этих странах сохранились бы до сегодняшнего дня, то там было бы значительно больше стабильности и порядка, чем сейчас.

Что же можно предложить?

Я думаю, что необходимо пересмотреть концепцию: нужно строить «новый Ближний Восток» не на принципах либерализма и демократии, потому что их в этом регионе нигде, за исключением Государства Израиль, все равно не будет. Нам нужен «новый Ближний Восток», где будет стабильность, что подразумевает соблюдение главных из прав человека — на жизнь и безопасность. Остальные права тоже, без сомнения, важны, но очевидно, что без первых двух уже никаких других не обеспечишь.

Кто сегодня на Ближнем Востоке может быть надежным союзником?

Думаю, что не погрешу против истины, если скажу, что на Ближнем Востоке осталась одна единственная страна, которая готова быть союзником любому реально разумному режиму. Это Израиль. В отличие от Турции и Ливии, в Израиле не убивали ни российского, ни американского посла, в отличие от многих других стран Ближнего Востока, из Израиля нет тысяч беженцев в Европу, не говоря уже о том, что еврейское государство поддерживает весьма высокий уровень военно-политического диалога с ведущими мировыми державами: и с США, и с Россией, и с Великобританией, и с Индией, и с Китаем…

Этой многовекторности внешней политики Израилю долгое время не хватало. Израильские руководители всеми силами стремились продемонстрировать, что являются верными и надежными союзниками американцев, надеясь в ответ на встречные обязательства со стороны США. Этого, однако, не случилось, о чем я написал книгу в двух томах, озаглавленную «Ближайшие союзники? Подлинная история американо-израильских отношений» (2014).

Простой пример: из стран Ближнего Востока в НАТО была приглашена вступить Турция, но такое предложение никогда не делалось Израилю. Безвизовый режим у Израиля действует с Российской Федерацией, но для поездок в США визы для граждан Израиля так никогда и не были отменены. И все же надежды сохранялись, но восьмилетнее правление президента США Барака Обамы (2008−2016), относившегося к главе израильского правительства Биньямину Нетаньяху откровенно враждебно, были для израильской политической элиты тяжелым отрезвлением.

Сегодня ситуация изменилась, новый президент Дональд Трамп демонстрирует кардинально иной подход и к Израилю, и к проблемам Ближнего Востока в целом, и этот подход базируется на избавлении от иллюзий миролюбия Палестинской администрации и палестинского арабского народа, в целом, но стратегическое партнерство между государствами не может держаться на личности конкретного президента, максимальный срок правления которого составляет восемь лет…

Не добьются ли оппоненты Трампа импичмента президенту? Если нет, сможет ли он добиться переизбрания в 2020 году? Даже если да, кто придет ему на смену после этого, и не окажется ли Израиль перед необходимостью иметь дело с политическим наследником Барака Обамы? Это всё отнюдь не риторические вопросы…

Обратите внимание: Израиль не вовлечен ни в какие антироссийские санкции, будучи единственной страной Западного мира, которая не составляла никакие санкционные списки против России, ее государственных деятелей или бизнесменов. И у Израиля с Россией продолжает действовать безвизовый режим, не говоря уже о плотном политическом и военном взаимодействии по сирийской проблеме, что имеет критически важное значение, учитывая, что российская армия ведет боевые действия в непосредственной близости от израильских границ. В отличие от Турции, Израиль не сбивал российские самолеты, и чтобы никакой случайный инцидент не привел к трагедиям, между Россией и Израилем налажены каналы связи, призванные избежать подобных трагедий — и эти каналы функционируют весьма успешно.

Я — категорический противник любых санкционных режимов, потому что санкции к смене политического режима не приводят никогда, их жертвами становятся почти исключительно простые люди. На примерах Кубы, КНДР, Ирана и других стран, в отношении которых вводились и действуют санкции, отчетливо видно, что политические режимы в этих странах не поменялись. Введением санкций против этих режимов американский истеблишмент не добился ничего. И я уверен, что если уж от Кубы Вашингтон этими санкциями ничего не добился, то и от России не добьется тем более. Единственный, на мой взгляд, путь решения разногласий — это путь диалога, а не выкручивания рук.

Каковы сегодня позиции стран Европы на Ближнем Востоке?

Мы наблюдаем закат Европы на Ближнем Востоке. Такие колониальные державы, как Великобритания и Франция, которые десятилетиями контролировали Ближний Восток как свои провинции, сегодня не играют практически никакой роли в происходящих в этом регионе процессах. Это особенно удивительно, если учитывать, что в первой половине ХХ века в Египте, Палестине/Эрец-Исраэль, Иордании и Ираке были верховные эмиссары, подчинявшиеся министру колоний Великобритании, французы же контролировали Сирию и Ливан. В настоящее же время влияние Великобритании и Франции в этих государствах минимально.

Есть ли другие державы, приходящие им на смену?

Нередко приходится слышать разговоры о том, что Китай становится ведущей мировой державой, и такие предпосылки у Китая, безусловно, имеются. Однако, мне кажется, нынешние китайские руководители не заинтересованы в этом, потому что быть сверхдержавой — это слишком дорогое удовольствие. Когда мы смотрим на $ 20 трлн внешнего долга США, мы пытаемся понять: а откуда он взялся? На момент окончания президентской каденции Билла Клинтона в январе 2001 года он составлял, кстати, $ 5,7 трлн, т. е. менее чем за 20 лет он вырос более чем втрое! А взялся этот долг именно оттуда — от желания поруководить всем белым светом, отправить войска в одну часть планеты, потом — в другую, затем — в третью и т. д. Потом еще и подержать эти войска лет 15 в одной стране, потом в другой… Недешёвое удовольствие, между прочим.

И у руководителей Китая явно нет желания тратить на это деньги. Поэтому разговоры о том, что мы приходим к трансформации нового мирового порядка, в которым доминировать будет Китай, пока больше являются пустословием: ничего подобного мы в реальности не видим. У Китая есть большие возможности, но он ими практически не пользуется.

Возможно ли России выстроить стратегическое партнерство с какой-либо страной на Ближнем Востоке?

Надеяться построить на Ближнем Востоке долгосрочные стратегические партнерства практически невозможно: того же Эрдогана неоднократно с почестями принимали в России, что не помешало ему сознательно сбить абсолютно ничем не угрожавший Турции российский самолет. Надеяться на то, что Россия построит на долгие годы стратегическое партнерство с Исламской Республикой Иран, невозможно в принципе: оно может быть временным и тактическим, но это не будет надолго. Отношения у России с Ираном могут испортиться так же быстро, как два года назад точно так же быстро они испортились с Турцией. Исламский фундаменталистский Иран и конфессионально многогранная и толерантная Россия — это страны с разной логикой идейно-политического развития, и в одной упряжке они не могут себя комфортно чувствовать в принципе.

Как раз то, что арабо-мусульманские страны на Ближнем Востоке не могут быть постоянными стратегическими союзниками ни для России, ни для США, говорит о том, что Москве и Вашингтону по существу нечего делить на Ближнем Востоке. При всех противоречиях между ними, США и Россия куда ближе друг к другу, чем к какой-либо из стран арабо-мусульманского мира. И я думаю, что Россия поступила бы правильно, если бы поддержала решение президента Трампа о признании Иерусалима столицей Израиля.

В этой связи я считаю очень мудрым, что глава правительства Израиля Биньямин Нетаньяху не стал класть все яйца в одну корзину в отношениях с Россией или США. Вопреки давлению американской администрации, израильские руководители сумели выстроить и сохранить конструктивные отношения со своими российскими коллегами, и когда российская авиация выполняет свои задачи в Сирии, и когда израильская авиация выполняет свои задачи в Сирии, это не приводит к разрыву отношений, обвинениям или чему-то похожему на случай со сбитым российским летчиком 24 ноября 2015 года Турцией. Могу сказать с уверенностью: никогда за всю их историю российско-израильские отношения не были настолько хорошими, как в настоящее время.

Почему сейчас абсолютно пропала из мировых новостей проблема палестинских беженцев?

Потому что они давно уже не проблема: на палестинских территориях, к счастью, нет терактов с тремястами жертвами в мечетях, нет потока палестинских беженцев в Европу (сирийские беженцы 2015 года — куда более актуальная проблема, чем палестинские беженцы 1948 года). Поэтому мировое внимание к другим проблемам на Ближнем Востоке, а не к палестинским беженцам, более чем объяснимо.

Посудите сами: горят Сирия, Ирак, Ливия, Йемен, Сомали, Афганистан. Кому есть тут дело до палестинских беженцев, покинувших свои дома 70 лет тому назад?! В «мирный процесс» было вложено много сил и средств, но кончился он квазигосударством ХАМАСа в секторе Газа, во главе которого недавно встал новый лидер ХАМАСа Яхья Синвар — убийца, 22 года проведший в израильской тюрьме. Удивительно ли, что он не вызывает симпатии у цивилизованного человечества?!

Появляются публикации о формировании неофициального альянса Израиля и Саудовской Аравии. Насколько это так в реальности?

Этот альянс кропотливо выстраивает американская администрация, пытаясь создать антииранский союз на Ближнем Востоке, объединяя в него отдельные арабские страны, и прежде всего — Саудовскую Аравию, и Израиль. Трудно пока вообразить, как будет этот союз Саудовской Аравии и Израиля выглядеть в реальности против Ирана, но если с кем и удается Израилю быть вместе против Ирана, так это, скорее, с Азербайджаном.

Но очевидно, что если даже и будет оформляться неофициальный союз Саудовской Аравии и Израиля, то я сомневаюсь, что это будет долговременно и перейдет в юридическую плоскость: ни открытия посольств, ни подписания договоров не будет. Американцам же важно помнить, что король Саудовской Аравии недавно посетил с государственным визитом не Вашингтон, а Москву. И в этой связи мы возвращаемся всё к тому же: для сглаживания ближневосточных конфликтов между США и Россией должно быть не противостояние, а сотрудничество.

Как бы Вы охарактеризовали российско-американские отношения на «новом Ближнем Востоке»?

Мне кажется, что мы сейчас вернулись к периоду 1970-х — начала 1980-х годов американо-российского противостояния, куда большего витка «Холодной войны», чем сотрудничества, при том, что другие страны, если и не являются статистами, то сравниться по степени нынешнего влияния на Ближнем Востоке с США и Россией не могут. Мне очень жаль, что сейчас российско-американские отношения напоминают состояние «Холодной войны» периода правления Леонида Брежнева, потому что, по большому счету, России и США на Ближнем Востоке нечего делить. Ни для России, ни для США Ближний Восток не является регионом первостепенной стратегической значимости, из-за которого стоило бы вступать в противостояние между собой.

В 1970-е — 1990-е годы можно было говорить о том, что идет борьба за нефть и газ на Ближнем Востоке, но сегодня и у России, и у США на собственной территории разведаны богатые запасы нефти и газа, налажена их добыча, и как Москва, так и Вашингтон продают углеводородов больше, чем покупают. Зависимости от арабских энергоресурсов у них нет, и нет никаких объективных причин, по которым тот или иной режим в одной или другой арабо-мусульманской стране имеет принципиальное значение для обеспечения реальных интересов США или России.

Казалось, что незыблемым и важнейшим союзником США в арабо-мусульманском мире является Египет, однако Барак Обама никак и ничем не пришел на помощь Хосни Мубараку в начале 2011 года, и с тех пор Египет для США в значительной мере потерян. Мне эти действия Обамы казались крайне ошибочными и недальновидными, но, с другой стороны, спустя уже почти семь лет очевидно, что никакого реального урона собственно американским интересам нанесено не было.

Равным образом это касается и Сирии: кто бы ни правил в этой стране, на происходящее как в США, так и в России это не окажет никакого существенного влияния. Двусторонние отношения между ними самими несравнимо важнее, и их, я уверен, нужно не расшатывать и не подрывать, а укреплять.

Беседовал Раис Сулейманов

Справка EADaily: Алек Д. Эпштейн (род. в 1975 году в Москве) — израильский востоковед, социолог, автор более 15 научных монографий по истории и современному положению Израиля, арабо-израильских отношениям и проблемам Ближнего Востока. Эксперт Института Ближнего Востока.

*Террористическая организация, запрещена на территории РФ