Немцы переписывают историю: фальшивки фонда Эберта вернулись в Бундестаг

Воспоминания об этих оккупантах в родной деревне сводятся, в основном, к «сидят молодые ребята, смеются, играют с котёнком». Когда угроза стала действительно страшной, они прошли по деревне, стуча в окна: «Идут немцы!». Это были итальянцы, и они действительно не хотели воевать в России. Словаки вполне массово переходили на сторону РККА и партизан ещё в пределах СССР…

Как нетрудно догадаться, речь пойдёт о приснопамятном выступлении гимназиста из Нового Уренгоя Николая Десятниченко в Бундестаге. На днях в истории была официально поставлена точка — заместитель директора по учебно-воспитательной работе получила предупреждение о неполном служебном соответствии, а ещё один педагог — выговор. На этом историю предложено забыть.

При этом речь идёт о системной проблеме, никак не сводимой к банальным неурядицам постсоветского образования. Речь о мировоззренческом «сбое» с весьма практическими последствиями. История, в целом, хорошо известна, однако содержит ряд примечательных подробностей, при подробном изложении оставляющих весьма двусмысленное впечатление.

Итак, существует германский фонд Фридриха Эберта (первый президент Германии), который «идейно связан с социал-демократической партией Германии (СДПГ)». В 2002—2003 годах у фонда возникли «недоразумения» с турецкой прокуратурой, заявившей, что он «идейно связан» с германской разведкой (БНД). Последняя, в свою очередь, систематически предоставляет «крышу» американским ЦРУ и АНБ.

В Белоруссии фонд стал «структурой нон-грата» после беспорядков 19 декабря 2010-го, к финансированию которых, по мнению Минска, он имел самое непосредственное отношение. В 2012-м деятельность фонда была окончательно прекращена.

Однако на прочем постсоветском пространстве фонд действует весьма интенсивно (является, например, организатором и спонсором политологического форума в Барнауле во главе с хорошо известным оппозиционером Владимиром Рыжковым), а в последнее время — всё радикальнее.

В июне этого года на форуме «Петербургский диалог» заместитель директора фонда Эберта Маркус Меккель заявил: «Фактически, в 1939 году Советский Союз также начал Мировую войну. В Польше, во время войны с Финляндией, странах Балтии, Красная Армия совершала ужасные преступления. Мы должны прийти к признанию совместной ответственности Германии и России за жертвы начала Второй мировой войны».

Не далее как 26 октября на сайте «информационной службы» «Центр-1» появилось следующее примечательное сообщение. «Представительство немецкого Фонда имени Фридриха Эберта в Казахстане завершило двухгодичный проект под названием „Право на добрую память: история репрессий бывших военнопленных казахстанцев Второй мировой“. (…) В рамках проекта также была издана книга „Право на добрую память: возвращенные имена казахстанцев Второй мировой“ под редакцией директора Исследовательского центра „Ерлік жолымен“ („По пути мужества“) Дины Игсатовой. На конференции историки, краеведы и архивоведы, а также потомки военнопленных казахстанцев говорили о настоящем аде, через который прошли военнопленные сначала в фашистских лагерях, а после завершения войны — уже в сталинском ГУЛАГе».

«Из 1,836 млн военнопленных, вернувшихся в СССР по окончании войны, всего 300 тысяч были отпущены домой, а остальные — осуждены или сосланы в спецпоселения или трудовые лагеря», — цитирует портал заявление Игсатовой.

На самом же деле, среди освобождённых в ходе войны было арестовано 4,4% и 3,2% отправлено в штрафные батальоны. Проверка освобождённых после войны дала 14,69%, при этом список оснований для попадания «в распоряжение НКВД» был довольно узок — так, даже в случае с власовцами репрессиям подлежали руководящий и командный состав и «принимавшие участие в карательных экспедициях или проявлявшие активность при исполнении обязанностей». Всего было арестовано 226 тыс. человек, плюс 47 тыс. гражданских, из них на спецпоселение (большинство — сроком на 6 лет) отправлено 148 тыс. человек. К 1952-му было освобождено 93,4 тыс., причем в их анкетах не значилось никакой судимости, а время работы на спецпоселении было зачтено в трудовой стаж.

Иными словами, фонд Эберта успешно тиражирует откровенные фальшивки. Запомним это обстоятельство, оно нам ещё пригодится.

Теперь вернёмся в Россию и посмотрим на принципы работы фонда с российскими школьниками. «Нам прислали биографии. Написали и отправили сначала один рассказ. Они нам сказали, что у вас нет эмоций, мало именно про немцев. Мы переделали», — вспоминал Николай Десятниченко. Биография Рау, оплаканного в Бундестаге, была опубликована на сайте Sudkurier в марте этого года, однако в оригинале не было никаких оправданий. Кроме всего прочего, ефрейтор был членом НСДАП. Иными словами, требования спонсоров программы по обмену, включавших давнего немецкого партнёра «Газпрома» Wintershall, были достаточно сложными для недостаточно толерантных представителей подрастающего поколения.

В итоге, высокая честь досталась представителям лицея, спонсируемого «Газпромом», включая сына руководителя группы по обеспечению экономической безопасности «Роснефти» Николая Десятниченко, учившего историю под чутким руководством матери большого патриота новой, независимой Украины, освобождённой от трёхсотлетнего москальского ига.

«Солдат умер от тяжёлых условий плена». «Я увидел могилы невинно погибших людей, среди которых многие хотели жить мирно и не желали воевать», — это все из речи Десятниченко в Бундестаге.

При этом в тени Николая осталась также выступавшая в Бундестаге Ирина Какорина: «Я была опечалена увиденным, так как погибло очень много невинных людей, которые хотели жить в мире. Работа над этим проектом не оставила меня равнодушной, потому что судьба Юлиуса тесно переплетается с судьбой моего прадедушки. Он попал в 1942 году в плен, из которого ему помог сбежать немецкий полковник Ганс».

Симметричные выступления немецких школьников. Летиция Грюневальд: «На родине (в СССР) их часто заочно осуждали и даже судили, пусть это и не нашло отражения в документах». «Все они были привезены в Гессен как военнопленные, и многих заставляли заниматься принудительным трудом. Почти все они умерли, причем тысячи погибли во время бомбардировки Касселя». Ничего о плохих условиях плена, «многих заставляли заниматься принудительным трудом», значительную часть убили бомбардировки союзников.

Нетрудно заметить, что тезис о замученных сталинским режимом военнопленных буквально совпадает с «казахским» фейком. При этом ни о какой ошибке перевода речи не идёт — немцы вполне прямолинейно занимаются переписыванием истории.

В течение нескольких следующих дней в отношении шедевра высказался ряд примечательных лиц.

Официальный представитель гимназии Нового Уренгоя Александр Семенов честно сообщил, что «одноклассники и другие школьники поддерживают его».

Мэр Нового Уренгоя Николай Костогриз: «Николай Десятниченко поделился своими открытиями о том, что не все немцы хотели воевать, многие хотели просто жить мирно… Интерпретация взрослых людей искренних слов ребенка можно расценивать, как провокацию не только против школьника, но всего российского народа и нашего отношения к событиям истории Великой Отечественной Войны».

Начальник службы по связям с общественностью и СМИ ООО «Газпром добыча Ямбург» Сергей Чернецкий: «Мы много проводим совместных мероприятий, в первую очередь профориентационных. Когда мы с ними общаемся, у нас гордость просто, что такая у нас молодежь патриотичная и неравнодушная».

Наконец, пресс-секретарь президента Дмитрий Песков: «В данном случае совершенно непонятна такая экзальтированная травля, которая стала происходить. Очевидно, что школьник не имел в виду ничего плохого». Вряд ли это можно рассматривать иначе, как фактическую отмашку на дальнейшее покаяние.

Естественно, на стороне Николая Уренгойского выступила широкая либеральная общественность, лишний раз доказав, что кличка «абажур» — определение крайне не политкорректное, но более чем адекватное.

Тем временем, нещадно травимый «гимназист Коля» собирал с интернет-доброжелателей деньги на собственный канал на ю-тюбе, предупреждая недоброжелателей об ответственности.

Заглянем на другую сторону. Народный Союз Германии по уходу за военными захоронениями: «Это положительный результат образовательной работы и учебы — во имя мира и примирения. К сожалению, произошло нечто иное. В некоторых русскоязычных средствах массовой информации мальчик был обвинен в том, что он говорил о „безвинно погибших людях“. Видимо, это было интерпретировано таким образом, что он назвал одного немецкого солдата „невинной жертвой“. Изучая данный вопрос, мы пришли к выводу, что первоначальная речь ученика (подготовленная им изначально) ни в коей мере не содержала данного выражения».

Большинство мейнстримных немецких СМИ, мягко упрекнув юного героя, всё же открестились от утверждения о невиновности вермахта. Нюанс кроме всего прочего в том, что оно является элементом внутриполитической борьбы — это часть риторики ультраправых.

Die Welt: «Высказываниe Николая проблематично и тем, что оно может быть воспринято как возрождение давно развенчанного мифа о «чистом вермахте. Но в бундестаге выступал не апологет вооружённых сил Рейха, а несколько наивный молодой пацифист».

Впрочем, не следует думать, что пресловутое предложение «платить и каяться» чуждо Die Welt как таковое. В сентябре 2016-го там же была опубликована статья «Впечатляющее осквернение Сталиным знамён вермахта». «С поверженным врагом можно обойтись по-разному: с честью или с позором. Сохраняя достоинство побежденному противнику, победитель, прежде всего, думает о послевоенном времени. Унижая его достоинство, победитель настолько упивается своим превосходством, что не утруждает себя подобными соображениями». «Еще в июле 1944 года Сталин, в нарушение военных законов, вынудил 55 000 немецких военнопленных совершить „триумфальное шествие“ по улицам Москвы». «Эти кадры на сегодняшний день можно найти в Интернете и тем самым получить представление об осквернении знамен вермахта».

Иными словами, здесь мы видим глубокие страдания по поводу того, что с немцами и их знамёнами не обошлись с честью. Вряд ли это можно рассматривать иначе, как запредельную наглость.

Часть СМИ не ограничилась разоблачением сталинизма. Die Zeit: «Для властителей история — это инструмент для воспитания в гражданах патриотов, которые не задают вопросы о том, что делает государство… Поэтому неуклюжие и наивные, но произнесённые с добрыми намерениями слова, о которых его учитель мог бы с ним дискутировать, были возведены в ранг тяжелой ошибки». «Вторая мировая война по-прежнему остается открытой раной. И нынешнее правительство прилагает все усилия, чтобы эта рана не заживала». «Украина теперь считается прибежищем всех фашистов в России».

Таковы предварительные результаты попыток властей и «Газпрома» подыгрывать германским «партнёрам». При этом следует учитывать, что за теми же строчками Die Welt стоит плохо скрываемая брезгливость перед российским «прогибом» — парадоксальным образом, немцы существенно более в курсе собственных «подвигов» на востоке, чем подавляющее большинство россиян, имеющих крайне абстрактное представление о них же — благодаря долгой и вполне сознательной политике «благоумолчаний».

Последняя вполне сформировалась ещё при СССР. Советская политкорректность свирепствовала не только в отношении украинцев и иже с ними — она распространялась и на непосредственных союзников нацистов в соцлагере (при том, что они зачастую успешно соперничали с эсэсовцами в деле расправ над мирным населением) и на собственно немцев. В итоге уже «простой советский человек» имел весьма абстрактное представление о «подвигах» нацистов на оккупированных территориях.

С наступлением эпохи прогресса накал дружбы достиг и вовсе невиданных в истории величин — на фоне десятилетиями длившегося покаяния за «преступления режима» в том числе — в отношении «ни в чём не виноватых» нацистов и их пособников.

Закономерным итогом стали зачастую искренние претензии «невиновных» к «виноватым» наследникам собственных победителей и бурное размножение любителей свастики и баварского. Следует учитывать, что отечественная терпимость к ни в чём не виноватым нацистам действительно не имеет аналогов даже в странах, на порядки менее пострадавших от агрессии.

На практике попытка приравнять сталинский и гитлеровский режимы практически равна оправданию Гитлера. «План Ост» достаточно хорошо известен, и его подлинность уже не вызывает сомнений. Однако это «программа максимум». «Программа минимум» была намного более «общедоступной», была воплощена в тысячах должностных инструкций и начала выполняться немедленно.

В 1940-м был сформулирован «план Бакке», он же «план голода»: «Война может быть продолжена, только если вермахт на третьем году войны будет полностью обеспечиваться продовольствием из России» «При этом, безусловно, десятки миллионов людей умрут с голода, если мы заберём из страны всё для нас необходимое».

Конкретика — это руководящие указания ОКВ для руководства сельским хозяйством на оккупированных территориях («Зелёная книга»): «Многие десятки миллионов человек в данном районе окажутся избыточными в отношении существующих ограничений и умрут либо будут изгнаны в Сибирь». «Усилия по спасению населения от голодной смерти путём заимствования излишков из чернозёмных регионов могут осуществляться только за счёт поставок продовольствия в Европу. Они снизят сохраняющуюся мощь Германии в войне и сопротивление Германии и Европы блокаде. Относительно этого должна быть полная ясность… Призывы населения к германской администрации… должны отвергаться с самого начала».

Практически подавляющая часть «бесполезного» городского населения была обречена на вымирание — сельскохозяйственная продукция должна была идти только в рейх. Блокада Ленинграда находилась в русле той же политики и была запланирована изначально; при этом по немецкую сторону линии фронта ситуация для мирного населения не слишком отличалась от советской. Ровно такие же планы существовали в отношении Москвы. Голод был обычной приметой жизни крупных городов и в чернозёмной зоне, включая восток Украины. Далее, избыточной оказывалась и «бесполезная» часть сельского населения. Эта программа была выполнена лишь частично из-за банального недостатка сил, однако принесла свои плоды: осенью 1943 продовольственные пайки для немцев были увеличены.

Столь же «рациональным», на свой людоедский лад, был и подход к обращению с населением в целом и военнопленными в частности. В Берлине, во-первых, прекрасно осознавали, что реализация плана Бакке вызовет активное и пассивное сопротивление; во-вторых, вполне логично полагали, что избегать избыточных жертв при карательных операциях, реализуя этот план, абсурдно.

Что ждало мирное население, вполне иллюстрирует известное «распоряжение об особой подсудности», изданное в мае 1941-го, до того, как немцы столкнулись с каким либо партизанским движением. «В отношении населенных пунктов, в которых вооруженные силы подверглись коварному или предательскому нападению, должны быть немедленно применены распоряжением офицера, занимающего должность не ниже командира батальона, массовые насильственные меры, если обстоятельства не позволяют быстро установить конкретных виновников».

Хатынь стала символом. Но за ней стоят сотни подобных деревень, сожжённых вместе с жителями. В этом принципиальное отличие вермахта и иже с ним от ИГИЛ* (террористическая группировка, запрещена в России); для последнего сожжение заживо — сравнительно редкий акт. Для немцев и их пособников это была обычная практика. Так, на Смоленщине было полностью или частично уничтожено вместе с жителями 300 деревень, а в нескольких десятках случаев мы видим точное воспроизведение хатынского сценария с единичными выжившими.

При этом стоит учитывать два факта. Во-первых, солдаты Рейха практически никогда не преследовались за отказ участвовать в «экзекуциях» — однако желающих всегда находилось в избытке. Во-вторых, они не только выполняли приказы — они их перевыполняли и проявляли инициативу.

«Было сказано, расстрелять в деревне каждого десятого. «Ах, что значит здесь каждый десятый. Ведь всем ясно, — говорили парни, — всю деревню надо уничтожить… Женщин, детей — стреляли всех без разбора. Партизанами из них были единицы… Было много парней, которым это доставляло огромное удовольствие».

«Возбуждение преследования за действия, совершенные военнослужащими и обслуживающим персоналом по отношению к враждебным гражданским лицам, не является обязательным даже в тех случаях, когда эти действия одновременно составляют воинское преступление или проступок».

«Судебный начальник предписывает судебное рассмотрение дела лишь в том случае, если это требуется по соображениям поддержания воинской дисциплины и обеспечения безопасности войск».

«При осуждении предлагается чрезвычайно критически относиться к достоверности показаний враждебных гражданских лиц».

На практике это означало, что даже при желании привлечь собственных подчинённых к ответственности, что случалось весьма редко, не вполне оскотинившаяся часть офицеров вермахта была вынуждена ссылаться не на сам факт преступления против мирного населения, а на угрозу усиления партизан. При этом расистские оговорки признавались обязательными.

Специфическую культуру поведения вермахта на востоке характеризует цитата из книги Зенке Найтцеля и Харальда Вельцера «Солдаты», основанной на изучении записей «прослушки» разговоров военнопленных в британских и американских концлагерях. «Ефрейтор и фельдфебель люфтваффе беседуют о туристических аспектах кампании в России, о „прекрасных городах“ и „прекрасных воспоминаниях“. И вдруг речь заходит о спонтанных изнасилованиях женщин, выполняющих подневольные работы. Ефрейтор рассказывает это как расхожий анекдот и продолжает дальше описывать своё путешествие… Ничто из рассказанного о насилии в отношении других не нарушает ожидания слушателя. Истории про расстрелы, изнасилования, грабежи, относятся к обычному содержанию рассказов о войне. При разговорах на эту тему никогда не возникает противоречий, обращений к морали или простых споров».

Это была «свободная частная инициатива», однако организованно Рейх занимался практически тем же самым. Расстрелы за невыход на работы и насильственное комплектование борделей (аналогичная практика японцев в отношении кореянок оказалась одним из серьёзнейших оснований для стойкой неприязни обеих Корей к Токио) были систематической и обыденной практикой.

Вряд ли стоит уточнять, что ставка на физическое уничтожение пленных (под которыми не столь уж редко понимались вообще все мужчины призывного возраста) на начальном этапе войны органично вытекала из этих же представлений. Начнём с пленения.

Число советских военнопленных, уничтоженных соединениями вермахта непосредственно после пленения, измеряется «пяти-, если не шестизначным числом», указывает профессор Гейдельбергского университета Кристиан Штрайт. «Законными» жертвами являлись политработники (пресловутый «Приказ о комиссарах»), евреи, раненые и женщины-военнослужащие, изуверские расправы над которыми были обыденной практикой (при этом известен, например, приказ фон Клюге, доводящего до починённых спущенную ему сверху директиву в их отношении; сам Клюге, выступавший против того же «приказа о комиссарах», едва ли был автором идеи расправ с «аномальными женщинами»).

Участь остальных целиком зависела от настроения конвоиров. «Канарис считал, что распоряжение составлено в общих выражениях и ведёт «к произвольным беззакониям и убийствам». К тому же, эта ситуация противоречила не только праву, но и здравому смыслу, вело к разложению вооружённых сил. Заявление Канариса было проигнорировано. Фельдмаршал Кейтель наложил на него следующее заявление: «Размышления соответствуют солдатским понятиям о рыцарской войне! Здесь речь идёт об уничтожении мировоззрения. Поэтому я одобряю эти мероприятия и поддерживаю их». При этом фактическое различие между Канарисом и Кейтелем только в том, что первый, вполне сознательно толкая Рейх к войне с СССР в противовес британскому направлению, официально «прозрел» сразу после поражения под Москвой, однако, несомненно, хорошо представлял себе последствия и раньше.

Транспортировка и начальная фаза заключения зачастую выглядела так: «Вот и Умань. Нас загнали в глубокую яму, из которой кирпичный завод брал глину. Яма была метров 7 глубиной, 300 шириной и около одного километра в длину. Нас не кормили, воды не давали. Все лужи повыпивали, начали есть глину. Потом эта глина в желудке сбивалась в комок, и человек умирал в тяжелых муках».

Доживших до лагеря ожидало непосредственное столкновение с планом Бакке. Официальная норма калорий для военнопленных была почти вдвое ниже необходимой для выживания, однако и она никогда не соблюдалась. «Питание состояло из суточной выдачи хлеба 80−100 граммов и 2 кружек перлового супа, сваренного из гнилой промерзшей картошки вместе с соломой… Каждое утро из сараев вытаскивали 100−150 трупов, которые сваливали как дрова в общую кучу».

Как итог, 2 млн (т.е. больше половины от общего числа погибших пленных) умерло в первые восемь месяцев войны.

Ссылки на то, что во всём виноват Сталин, не подписавший конвенцию о военнопленных, осмеяны уже достаточно, чтобы не повторяться. Зато вполне распространено утверждение о том, что немцы не ожидали такого количества пленных и при всём желании не могли их… фактически, не уничтожать. На практике у немцев оказалось МЕНЬШЕ военнопленных, чем они закладывали в предвоенные планы — директива № 21 предусматривала пленение и уничтожение основных сил РККА до того, как они отступят на восток (условно — французский сценарий), при этом её численность была известна германскому генштабу достаточно точно.

Такова была «обыденность» вермахта в целом. Посмотрим, как обстояли дела с будущими «невинными жертвами» сталинградского плена. Обычные развлечения ни в чём не виноватых тыловиков/военных туристов в полосе наступления группы армий Юг уже известны нам в изложении (на собственном опыте) фельдфебеля люфтваффе. Что касается непосредственных «жертв», то начнём с того, что у них имелись собственные пленные, захваченные в ходе успешного наступления, при этом их численность была как минимум сопоставима с численностью попавших в сталинградский котёл. Их участь выглядела так.

«2 сентября 1943 г. Совнаркому Союза ССР товарищу Вышинскому.
В середине января 1943 года, сжимая кольцо окружения вокруг 6 германской армии, наши войска захватили находившийся у села Алексеевка под Сталинградом пересыльный лагерь военнопленных, так называемый «Дулаг-205». На территории лагеря и близ него были обнаружены тысячи трупов военнопленных красноармейцев и командиров, умерших от истощения и холода, а также освобождено несколько сот истерзанных, истощенных от голода и до крайности измученных быв. военнослужащих Красной Армии.
Так, быв. военнослужащий Красной Армии Алексеев А.А. на допросе 10 августа 1943 года показал: «…В лагере была большая смертность, причиной этому было следующее: военнопленным за все время моего пребывания в лагере вовсе не выдавалось хлеба, воды…
Вместо воды выгребали грязный окровавленный снег в зоне лагеря, после чего были массовые заболевания военнопленных. Медицинская помощь отсутствовала. Я лично имел 4 раны и несмотря на мои неоднократные просьбы — помощь оказана не была, раны гноились. Немецкие часовые стреляли в военнопленных без предупреждения. Я лично сам видел, как один военнопленный, фамилию его не знаю, во время раздачи пищи, пытался ножом отрезать клочок лошадиной шкуры — был замечен часовым, который в упор выстрелил в военнопленного и застрелил его. Таких случаев было много.
Спали на земле в грязи, от холода согреться абсолютно не было места. Валенки и теплую одежду у военнопленных отбирали, взамен давали рваную обувь и одежду, снятую с убитых и умерших…
Многие из военнопленных, не перенеся ужасов обстановки лагеря, сошли с ума. Умирало в день по 150 человек, а в первых числах января 1943 года в один день умерло 216 человек, о чем я узнал от работников санчасти лагеря. Немецкое командование лагеря травило собаками-овчарками военнопленных. Собаки сбивали с ног ослабевших военнопленных и таскали их по снегу, а немцы стояли и над ними смеялись. В лагере практиковались публичные расстрелы военнопленных…».

Мирному населению Сталинграда предстояло перенести как минимум чудовищную бомбардировку — переполненный беженцами город пережил сценарий Дрездена до него и в гораздо большем масштабе (за несколько дней погибло 43 тыс. человек), массовую смертность в ходе «эвакуации», больше напоминавшей очередной марш смерти в обычном немецком стиле и заботу немцев в «эвакуационных пунктах» — свидетельством которой, например, является яма с пятьюстами расстрелянными и замученными. «Героизм» немцев, практически до последнего державшихся в котле, имеет простое и банальное объяснение — «герои» не рассчитывали на снисхождение.

Дальнейшее хорошо известно. Советскому командованию досталось значительно больше пленных, чем оно ожидало, при этом у 70% отмечалась дистрофия, почти у двух третей — тяжёлые обморожения; в шестой армии свирепствовал тиф, на который приходилась треть умерших. При этом, например, эвакуация из Ленинграда, проходившая по территории, не превращённой в пустыню саранчой в фельдграу — это сотни трупов, снимаемых с поездов и десятки тысяч умерших в больницах.

Командование озаботилось высокой смертностью среди пленных ещё до начала массовой сдачи и обнаружило следующее. «Кроме того, значительная часть военнопленных не имеет теплой одежды, а трофейного имущества службы тылов фронтов и армий для этих целей не выделяют, несмотря на указание тов. Хрулева по этим вопросам… И, наконец, вопреки Положению о военнопленных, утвержденному СНК СССР, и распоряжению Главвоенсанупра Красной Армии раненые и больные военнопленные не принимаются во фронтовые госпитали и направляются в приемные пункты».

Это действительно не цивилизованный подход к проблеме — как мы помним, цивилизованный состоит в расстрелах раненых.

Впрочем, оправдания, которыми всерьёз занялись у нас, неуместны. Не знать, что он является соучастником массовых военных преступлений, в рядах вермахта мог разве что слепоглухонемой, при этом (вспомним Рау) они не становятся ефрейторами и членами НСДАП. В преступлениях против мирного населения (являвшихся армейской повседневностью) было так или иначе непосредственно замешано большинство, значительная часть — в тяжких.

При этом речь не идёт о «локальном» эксцессе. Схема внезапного безумия, охватившего «цивилизованную нацию», крайне удобна для её западных и внутренних адвокатов, однако не имеет никакого отношения к реальности. Немцы шли к своей «восточной политике» упорно и долго. Невинная Германия 1913-го, которую «заставили» развязать войну с Россией англичане, французы и «Николашка», существует только в рамках пропагандистской версии фоменковщины от Старикова и К (по странному совпадению, этот же примечательный персонаж истерично требовал невмешательства на Донбассе в июле 2014-го; вряд ли стоит напоминать, что без Иловайска ЛДНР уже не существовало бы). Фактически план Бакке и «Зелёная книга» выросли из плана Людендорфа образца 1918-го, а пропаганда Геббельса выросла из пропаганды Второго Рейха — например, штамп унтерменша из РККА/российской армии существовал даже не со времён Первой мировой. Планы экспансии на Востоке, бродившие в головах германской элиты за четверть века до 1941-го, страдают чем угодно, но только не отсутствием радикализма и разборчивостью в методах.

Иными словами, сочувствие «жертвам» из вермахта и Ко не эквивалентно сочувствию борцам из уже упомянутой ИГИЛ* — «чёрная» нежить хотя бы делит людей на унтер- и юберменшей по идеологическим, а не по биологическим параметрам. Это не имеющее аналогов в мире «пробивание дна».

Тем не менее, вздохи о немцах, которым «навязали чувство вины», являются нормой, «политкорректное умолчание» — обыденной практикой. Как один из бесконечного набора примеров — реакция отечественных и германских СМИ на книгу Найтцеля и Вельцера. Если немцы добросовестно привели наиболее одиозную цитату из записей воспоминаний «арийцев», то та же «Лента», например, поступила ровно наоборот.

Со стороны отечественное «всепрощение» воспринимается как стокгольмский синдром, крайний сервилизм по отношению к «белому господину» и готовность продать память миллионов замученных за возможность отправить на запад лишний кубометр газа. Что хуже всего, именно этим оно, в основном, и является. Добавим сюда острое желание не разрушать уютный мирок, в котором никто не пытался и не попытается убить восточного унтерменша просто за то, что он есть.

При этом результат не может не впечатлять, причём как снаружи, так и изнутри. Орды обожателей власовщины и Гитлера по всему постсоветскому пространству, чему не найдётся аналогов ни в Польше, ни в бывшей Чехословакии; мечты о партнёрстве с Западом у «элиты»; святая уверенность едва ли не большинства в том, что при вероятном столкновении придётся «воевать за яхту Абрамовича» (которой явно ничто не угрожает), а самой страшной угрозой в случае поражения является смена «прозападного режима Путина» на режим в стиле раннего Ельцина. По сути, это эскапизм, о чём ниже.

Снаружи «прагматичная» готовность обменять что угодно на пресловутый кубометр вызывает совершенно закономерную реакцию — и потомки палачей недрогнувшей рукой выставляют счёт за то, что их предкам не дали спокойно сделать свою работу. В лучшем случае, мы видим попытку возложить равную ответственность на убийц и убитых. Это фантастический, запредельный цинизм — но это так.

При этом наиболее радикальны именно персонажи, которым успешно «не навязали чувство какой-либо вины» перед восточными «унтерменшами». Тот же заместитель директора фонда Эберта Меккель — это бывший глава МИДа ГДР. Другой образец подобной незамутнённости восседает в канцлерском кресле, и результаты этого прозрачны.

Распространённая позиция, согласно которой на востоке Украины одни «хохлы» убивают других «хохлов», — это, кроме очевидного опасения за ставку по потребительскому кредиту, ещё и попытка отстраниться от того, что там убивают русских и русских украинцев и, по большому счёту — за сам факт их существования в таком качестве. Вряд ли русскими можно считать представителей новой исторической общности «проукраинский кацап» (© «патриоты»). Это этноцид в самом узком понимании этого слова.

При этом в реальности туземные шуцманшафты, зачастую под всё той же свастикой, убивают за западные, в том числе германские интересы, на западные, в том числе германские деньги.

С первых страниц немецких газет в 2014-м смотрело хорошо знакомое лицо унтерменша из РККА… из ЛДНР, схватившего детскую игрушку на месте катастрофы «Боинга» (ополченец поднял её и перекрестился).

При этом в промежутках между фактическим финансированием этноцида, спасением «нефашистов» из «Азова», которым в 2014-м вполне угрожала «экстрадиция» из Мариуполя, и приступами внезапной слепоглухоты по отношению к откровенно нацистским инициативам и делам киевского режима продукт ГДР-овского образования не забывал требовать отмены «милитаристского» парада 9-го мая.

Они не угрожают повторить — они повторяют, правда, пока в локальном масштабе. Накал человеколюбия в случае серьёзного столкновения будет таков, что участь косовских сербов покажется восточным унтерменшам завидной. Пока от нас требуют платить и каяться, причём интенсивность требований будет возрастать прямо пропорционально количеству «десятниченко».

Евгений Пожидаев

*Террористическая организация, запрещена на территории РФ