«Сербия, сдавая одну за другой все свои позиции, дошла до края»

Константин Никифоров — российский историк-славист, доктор исторических наук, директор Института славяноведения РАН. На протяжении всей своей научной деятельности занимался вопросами истории балканских стран, в первую очередь, Сербии. В 2000 году защитил докторскую диссертацию на тему «Боснийский кризис и позиция России (1992−1995)». В интервью EADaily Константин Никифоров рассказал о том, как он видит решение косовского вопроса, почему сербский вопрос намного шире, чем собственно косовский, и почему сербам нужно держаться за Республику Сербскую.

Вопрос статуса Косово получил новую актуальность после того как президент Сербии Александр Вучич объявил о начале «внутреннего диалога» о будущем южного сербского автономного края. Так или иначе, проблема Косово — одна из составляющих общего вопроса, связанного с развалом бывшей Югославии, и в том числе с нынешним положением сербского народа. Сейчас высказывается очень много предположений по поводу возможной платформы по Косово, которую Вучич, по его собственным словам, озвучит в марте 2018 года. Что можно ожидать к этому времени? Какие варианты в настоящий момент существуют для определения принадлежности Косово?

Простого односложного ответа здесь нет. Гадать сложно, мы, историки, смотрим на то, что было, а не на то, что будет. Но мне кажется, что у Вучича очень тяжелое положение. Он и его партия, как представляется, все-таки настроены вступить в ЕС. Сейчас и самым большим оптимистам понятно, что без признания Косово это не удастся. Раньше думали: вот, сдадим генералов, еще что-то сделаем — нас простят. Вначале сдадим Милошевича, потом Караджича, потом Младича, потом что-то признаем, начнем диалог с правительством так называемого Косово, и так далее. Но сейчас уже всем понятно, в том числе и Александру Вучичу, что без признания Косово никто его дальше не пустит. После всех Брюссельских соглашений он дошел почти до самого края.

Сегодня говорят, что нынешнее правительство в отношении Косово сдало больше остальных. В принципе, каждое новое сербское правительство что-то сдавало. А сейчас мы подошли к краю, и поэтому невольно кажется, что Вучич сдал даже больше, потому что каждый следующий шаг выглядел большей сдачей, чем предыдущий. Мне кажется, Вучич внутреннее готов к ещё одному шагу, последнему. Но понятно, насколько непопулярна эта идея в Сербии, тем более после агрессии НАТО. Ясно, что такое Косово для сербов — это душа народа.

Вучич пытается вести этот «внутренний диалог», но складывается впечатление, что он ставит телегу перед лошадью. «Внутренний диалог» нужно было вести вначале, а уже потом делать какие-то шаги. Он же сделал эти шаги, а теперь настаивает на «внутреннем диалоге». О чем вообще говорить?

Мне кажется, в том, что касается Косово, Сербия постоянно опаздывает на несколько ходов. Сербия получила Косово после Первой балканской войны. Уже тогда албанцев там было больше, чем сербов, но разница ещё не была критичной. Но весь ХХ век Сербия постоянно сдавала позиции. В межвоенный период она что-то пыталась сделать — приезжали колонисты, но потом, после войны, их не пустили обратно. А албанцы, которые перебежали в Косово из Албании в годы войны, там и остались. Переписи населения уже давно не было, но, конечно, сейчас на территории Косово преобладание албанского населения таково, что придумать что-то очень трудно. Думаю, что и Вучич это понимает достаточно хорошо.

Вот предположим, что Косово полностью вернулось в состав Сербии. Сербы согласны, чтобы два миллионов косовских албанцев, плюс ещё албанцы из южной Сербии, жили в сербском государстве? Это значит, что в сербском парламенте ситуация напоминала бы происходящее в Македонии — очень сильная албанская партия, возможно, спикер парламента будет албанец. Также возможно, что албанский язык будет вторым государственным. Сербы на это согласны? Далеко не каждый серб скажет: я хочу всего этого. Вот, Косово хочу, а все остальное — нет. А как это совместить? Выгнать албанцев оттуда невозможно, да и в XXI веке это не тот вариант. Что тут сделать? Очень трудно сказать.

Я всегда считал, что все-таки главное для сербов то, что однажды Солженицын предложил для России — сбережение народа. Как Путин сказал про Крым: «Важна не территория, а важны люди, которые там живут». И Сербия тоже должна всеми силами поддерживать оставшихся в Косово сербов. Вот это, мне кажется, недостаточно в Сербии происходит. Была идея Союза сербских общин, и она как-то заглохла. Партия «Сербский список» вроде бы участвовала в выборах, но мы знаем, кто сейчас руководит Косово. Гаагский трибунал — особая тема, но все руководители Косово должны там быть: и Хашим Тачи, и Рамуш Харадинай, и все остальные. А быть с ними в одной команде… Мне кажется, если нынешнее сербское руководство уже согласно потихоньку отстраниться от Косово, тогда да. Но если все-таки попытаться удержать что-то, хотя бы в отступлении вести какие-то бои и сохранять какие-то позиции, то, конечно, нужно говорить о Севере Косово. Но я пока не вижу, чтобы сербское руководство как-то реально помогало. Раньше это было, сейчас все меньше и меньше.

Вы не считаете, что партия «Сербский список» может реально повлиять на политику Косово?

Скорее в каких-то пропагандистских целях это может использоваться албанским руководством Косово.

Какие моменты в сербской политике ХХ века можно считать наиболее важными? Что можно было сделать, чтобы избежать нынешней участи?

Мне кажется, что сербы в XIX веке, после двух восстаний, после того, как образовалась автономия, по уровню национального самосознания были впереди своих соседей — хорватов и болгар. Они ощущали, что они сербы, что есть такой народ, который должен создать свое государство. В течение этого большого срока, за 200 лет, их соседи развили свое национальное самосознание — к примеру, хорватами стали сербы-католики в Далмации, Военная граница тоже вся отошла Хорватии, и сейчас сербов в Хорватии вообще практически не осталось. Когда началось возрождение, хорватами назывались в основном лишь жители собственно Хорватии. Была Славония, Далмация, разные районы. Сейчас всё это Хорватия, и всё население — хорваты. А в Сербии это ощущение идентичности ослабло. Даже в межвоенный период, который мы упомянули, когда Сербия вернула себе Косово, всё равно были «пречане» (сербы из Воеводины, ранее находившейся под властью Австро-Венгрии — EADaily), и считалось, что «сербианцы» (сербы из регионов, которые до освобождения находились под турецким владычеством — EADaily) — одно, а «пречане» — другое. Все это продолжалось и в 90-ые годы во время конфликта в бывшей Югославии. Я помню, что сербы в кабаках могли где-то вести пальцем по карте и говорить «мы это еще вернем», как любят простые люди видеть бой со стороны. Но отношение к боснийским или к хорватским сербам было далеко не однозначным.

Почему в Воеводине есть сепаратистская струя? В Косово — понятно, там албанцы. Но в Воеводине все-таки живут этнические сербы, а некий сепаратизм там всё равно существует. Они считают себя какими-то другими сербами.

Самый вопиющий момент для меня — это, конечно, черногорские сербы, половина из которых фактически стала себя считать какими-то отдельными «черногорцами», хотя мы все знаем, что исторически существовали два сербских государства. Теперь уже в Черногории не увидишь надписей на кириллице, и вам там некоторые историки будут объяснять, что сербы даже хуже, чем турки. А если спросите, зачем вам вступать в НАТО, кто на вас нападет, Россия, что ли? — вам скажут: да вы что, Россия — наш друг, мы уходим в НАТО от сербов. И это говорит часть сербского народа, вот до какой степени дошло уже это разделение.

В Сербии сейчас главная проблема — разделённость сербского самосознания. Если когда всё начиналось, сербы были впереди всех соседей, то сейчас, наверное, они оказались позади их. Можно рассуждать, почему так произошло, но мне кажется, что этот парадокс налицо.

Есть Республика Сербская и ее руководитель Милорад Додик, который открыто заявляет, что «спит и видит», как она в конце концов станет самостоятельным государством. Благодаря этой позиции он нажил себе врагов и на международной арене, и среди местной оппозиции. Каким Вы видите будущее Республики Сербской?

Вы сказали, что он там «спит и видит». Если бы он один там «спал и видел», это было бы его личное дело. Но там вся Республика Сербская на девяносто процентов «спит и видит», шею сворачивает, чтобы посмотреть, что на другом берегу реки Дрины делает Сербия. Это, конечно, часть сербского народа, которая хотела бы независимости, чтобы потом присоединиться к метрополии — Сербии. Вся сербская история пошла в другую сторону после Берлинского конгресса, когда их отдали Австро-Венгрии. Кстати, тогда начались разговоры, что есть какая-то особенная боснийская нация и боснийский язык. Это все идет еще из тех времен. И понятие «Великой Сербии» появилось тогда. Австрийцы придумывали ложные страхи, чтобы замаскировать собственную политику присоединения этой абсолютно чуждой для Австрии провинции — Боснии и Герцеговины.

Додик отражает позицию почти 90% населения Республики Сербской. Поэтому он и держится. Он был когда-то ставленником западных сил, которые придумали его как фактор борьбы с сербским национализмом и против национальных интересов боснийских сербов. Но жизнь заставила его занять нынешнюю позицию, потому что она основывается на позиции местного населения. Мне кажется, что он показывает пример и самой Сербии. Республика Сербская находится в гораздо более сложном положении, чем Сербия, и у неё нет никаких особых прав. Потом, там была страшная война, их тоже бомбили, о чем часто забывают. Он показал, что даже в этой ситуации можно как-то бороться за национальные права и не делать всего, что от тебя требует Запад. И когда я иногда разговариваю даже не с сербами, а, например, с болгарами, я им говорю: существовал проект «Южный поток», и если бы вы от него не отказались, то имели бы с него огромные деньги. Они отвечают, что они такие маленькие, что ничего не могут сделать, что на них надавили. Но как показывает Орбан в Венгрии, а Клаус и Земан в Чехии, небольшие страны, даже находясь в ЕС, могут иметь свое мнение. Когда мне говорят — мы маленькие, не можем ничего, я им говорю — посмотрите на Додика. У него совсем тяжелое положение, намного хуже вашего, но он, на мой взгляд, ведет себя как настоящий мужчина. Ему немного стала оказывать помощь Россия, что еще раз доказывает: если есть хоть какая-то помощь России, местным лидерам становится легче. Я не говорю, что нужно занимать какую-то особую позицию и идти на конфронтацию ради конфронтации. Но если Сербии невыгодно участвовать в антироссийских санкциях, и она в них не участвует, то, кроме моральных дивидендов, Белград получает ещё и экономические. А Черногория, к сожалению, забыла всю историю российско-черногорских отношений.

Я поддерживаю позицию Додика и его предшественников. В войнах 90-ых у Сербии были одни поражения, и единственное, что она выиграла — это Республика Сербская. И её нужно хранить.

Когда мы говорим о Сербии, то нельзя не спросить, как Вы оцениваете дипломатические и политические усилия России на сербском направлении?

Эти усилия имели свою эволюцию. 90-ые годы — это одно, нулевые — другое, а сейчас, может быть, что-то третье. Но всегда хотелось, чтобы они были активней. Может быть, тот момент, когда Россия четко выступила против признания Косово, стал переломным. До этого мы забрали наших миротворцев, сказав, что все вопросы решены, и что им нечего там делать. Это было так странно, потому что через год, даже меньше, в Косово случились мартовские погромы. Потом, по-моему, Коштуница (Воислав Коштуница сменил на президентском посту Слободана Милошевича после выборов в 2000 году и государственного переворота, который за ним последовал — EADaily) был в Сочи у Путина, и тот дал уже другие оценки, сказав, что нет смысла находиться там, где мы не можем ни на что повлиять, где у нас нет своей зоны ответственности. Мне кажется, что тогда и произошёл перелом. И в политике в целом произошёл перелом, можно вспомнить мюнхенскую речь Владимира Путина. Мы заняли четкую позицию по отношению к Косово, и более-менее этой позиции придерживаемся до наших дней. Но многое зависит от самих сербов. А что им на самом деле нужно? Это я не до конца понимаю, и не знаю понимают ли это наши дипломаты. И я также не очень понимаю, что самим сербам нужно от России. Часто говорят, что мы не можем быть большими сербами, чем сами сербы. Где-то это так и есть: если у сербов есть по какому-то вопросу четкая позиция, мы ее и поддерживаем.

Сейчас сербское руководство твердо намерено вступить в ЕС. Кстати, граждан об этом, скорее всего, никто напрямую не спросит — как в Черногории не было референдума по поводу вступления НАТО, так и в Сербии, скорее всего, не будет такового по поводу вступления в ЕС.

Поэтому я и говорю, что этот «внутренний диалог», как его называет Вучич, должен был состояться до того, как он принял решение, а не после того или параллельно тому.

К сербам приезжают разные представители Госдепа, говорят, что «нельзя сидеть на двух стульях», что нельзя развивать Российско-сербский гуманитарный центр в Нише, что пора определяться. Сербы, конечно, хотели бы сохранить особые отношения с Россией, но боюсь, что Евросоюз заставит их все-таки пересесть на один стул.

Момент вступления в ЕС станет переломным для российско-сербских отношений?

Конечно, наша история богаче, дольше и крепче. Но если Сербию заставят вместе со всем Евросоюзом объявить санкции России, как вы думаете, как это скажется на наших отношениях? Что такое санкции? Санкции — это экономическая война. Если Сербия будет участвовать в войне против России, хотя бы экономической, это будет оцениваться отрицательно. Но, повторяю, наши отношения дольше и богаче, а уж между людьми они сохранятся обязательно.