Альтернативная история Украины: Анна и фейк

Уже почти месяц по Европе бродит призрак антикоммунизма в лице королевы Анны. Украина ведёт беспощадную борьбу с российской агрессией против своих исключительных прав на наследие Киевской Руси вообще и всех адекватных древнерусских князей в частности. Иными словами, внешний мир в очередной раз столкнулся с системой верований, давно и прочно заменяющей сознательному украинцу историю.

Со времён Виктора Ющенко, Триполья и галичанского происхождения Иисуса Христа украинская свидомая историография прошла большой путь, причём не только в таких остроактуальных направлениях, как «Шухевич — борец против нацизма изнутри» и «Волынская резня как преступление НКВД». Глубоко освоено не только наследие Резуна, но и творчество Анатолия Фоменко. В итоге была успешно сконструирована абсолютно альтернативная реальность. При этом если в России «пирамидиоты» и диванные борцы с монгольским нашествием всё-таки пребывают в статусе городских сумасшедших, то на Украине особь, вещающая про «страну Моксель», которой была Россия до Петра I, — давно и прочно почти мейнстрим. Последние три года мы наблюдаем всего лишь выбросы во внешний мир основательно настоявшегося и перебродившего бреда.

При этом питательная среда для его бурного развития формировалась, по сути, десятилетиями. Советская историческая политкорректность распространялась не только на бандеровщину — она имела системный характер. В итоге советское псевдоисторическое фэнтэзи служило и служит существенным источником вдохновения для персонажей, мягко говоря, скептически относящихся к СССР. Справедливости ради, мнение, что минимально честное изложение истории Украины радикально повредит национальной гордости малороссов, имело вполне достаточные основания. Фактическая история Украины слишком бедна самостоятельными достижениями и, что много хуже для «сознательного патриота», теряется в гигантской тени ненавистного российского «вяличия». Вцепиться в единственный великодержавный период истории в этом случае побуждение столь же естественное, как и свалиться в псевдоимперские фантазии имени Фоменко на фоне тотального коллапса 1990-х. Проблема в том, что в украинском случае даже такая попытка перемоги оборачивается эффектной зрадой.

Основа украинской альтернативной истории Средних веков — абсурдистская концепция великого непереселения народов. Согласно ей, за последнюю 1000 лет не случилось никаких масштабных миграций, и Киевщину до сих пор населяют прямые потомки домонгольского населения. Напротив, в Центральной России до сих пор живут почти исключительно потомки финно-угорских племён. Во времена Киевской Руси туземцев поверхностно ославянила пришлая элита, навязав церковнославянский (староболгарский) язык. Впоследствии туземное княжество на 400 лет (это не ошибка) превратилось в улус Орды, позаимствовав у неё всё плохое, чего ещё не имелось у презренной мокши, в то время как будущие украинцы (тогда — руськие) вольно жили и приобщались к европейской культуре под властью Великого Княжества Литовского и особенно Речи Посполитой. Московиты не считались русскими вплоть до Петра I, который совершил страшное — назвал Московию Россией, а московитов — русскими, таким образом украв у будущих украинцев их великую историю и, почему-то, язык. В итоге настоящие русские/руськие назло москалям назвались украинцами и перешли на мову, но они всё равно настоящие русские в отличие от самозваных русских финно-угро-монголов. Предполагается, что последние должны интенсивно гордиться родством с поляками и очень стесняться родства с венграми. Чем одни лучше/хуже других и как можно гордиться родством с поляками — за пределами Украины неизвестно.

Летописи, полностью противоречащие свидомому взгляду на историю, естественно, украдены и подделаны/переписаны во времена Екатерины II.

Дополнительные опции: во-первых, в отличие от «настоящего» украинского народа, русских не существует — это всего лишь конгломерат разнообразных племён, в основном презренных финно-угорских. Во-вторых, вся история московитов — подделка, которую обязан разоблачить каждый украинец. В-третьих, Россия тоже подделка, и её не существует.

Естественно, в рамках этих взглядов королева Анна — на самом деле королева Ганна, Владимир, Ярослав и Ко — сугубо украинские князья, удалённо правившие дикими предками москалей.

Иными словами, перед нами пример абсолютно феерического бреда, причём со всеми характерными признаками «альтернативной истории». Источники подделаны, профессиональные историки за пределами Украины — а часто и в ней — лгут и скрывают ПРАВДУ. Если они утверждают, что все два доказательства ПРАВДЫ — топорный фейк, они лгут втройне.

Этот стиль имени Фоменко органически необходим — уже первый и основной тезис описанной теории укрогенеза отличается совершенно… нечеловеческой глупостью. Демонстрировать карту Х века в качестве доказательства финно-угро-монгольской сущности русских, как минимум неосторожно — хотя бы потому, что весь Юго-Восток Украины на этой же карте занимают хазары и печенеги; как следствие, у оппонента возникают обоснованные сомнения в умственной полноценности «демонстранта».

На практике массовые миграции и радикальное изменение этнических границ в последнюю 1000 лет шли весьма интенсивно и в огромной степени сформировали нынешнюю политическую и этническую карту, в том числе — в её украинской части.

За неактуальной Поросской оборонительной линией в сотне километров от Киева уже не начинаются печенежские кочевья. Равным образом, русские не «заканчиваются» заметно западнее Нижнего Новгорода, не вполне «заканчиваясь» даже 7000 километров восточнее, а Серпухов (94 км от Москвы) не стоит на Окской (Большой) черте, защищающей Русь от Дикого поля. Между Эльбой и Одером «почему-то» живут не полабские славяне, а немцы, при этом сравнительно недавно была перечеркнута многовековая германская колонизация к востоку от Одера, приведшая «тевтонов» к берегам Нарвы — в том числе по костям исчезнувших пруссов. В средневековье была совершена колоссальная по масштабам колонизация южного Китая, где ещё в пятом веке нашей эры этнические китайцы (ханьцы) составляли лишь восьмую часть населения. Такие незначительные страны, как США, Канада, Бразилия и Австралия тоже очень наглядно иллюстрируют этот тезис…

И так до бесконечности. И только на территории бывшей Киевской Руси ничего не происходило. Население могло переместиться до Чёрного моря, Кавказа и Тихого океана, но переехать из Новгорода в Рязань или из Овруча в Киев у него не хватало сил. В итоге Киев заселен законсервированными полянами, в Муроме живёт исключительно мурома, в Петербурге, очевидно — ижора и водь. Если источники и объективная реальность против этой картины — то тем хуже для источников и реальности.

В итоге передовая часть украинских «патриотов» потребляет и воспроизводит местный извод фоменковщины в промышленных масштабах. Результаты при этом получаются весьма анекдотические.

Начнём с того, что достоверные рюриковичи, как и правившие Литвой гедиминовичи — обладатели «финно-угорской» гаплогруппы N1c. Иными словами, и Владимир, и Ярослав и «освободившие» Украину от Орды литовские князья (а равно их потомки — Вишневецкие, Чарторыйские и т. д.) — это практически «мокша залешанская» (© свидомые «патриоты»). При этом вряд ли стоит напоминать, что рюриковичи раз за разом приходили в Киев с севера во главе словен новгородских, кривичей и чуди. Персонально Ярослав, ставший великим князем в 1015-м, до 1034-го правил Киевом из Новгорода, а в «доновгородский период» «сидел» на ростовском «столе». Сама «Ганна Киевская», дочь шведки и персонажа со скандальной гаплогруппой, с большой вероятностью родилась в Новгороде.

Что ещё хуже, свежеизобретённое прилагательное «киевская» является прямым опровержением глубинной украинской сущности несостоявшейся Ганны и лишним поводом вспомнить о том, что «киевская» в приложении к домонгольскому периоду была синонимом «русская».

Состав населения Киева в XI—XIII вв.еках выглядит так. Ещё в 1970-х было отмечено, что тогдашний Киев населяли преимущественно поляне и выходцы с севера — радимичи, дреговичи и смоленские кривичи. На практике всё оказалось ещё интереснее. «Материал с территории Верхнего Киева дает исследователям удивительную информацию. Автору данной работы наиболее существенным представляется то, что все три серии с Верхнего Киева нельзя связать с мезоморфным, мезо-долихокранным середнелицым (с тенденцией к узколицести) населением, которое представляет сельские популяции полянских территорий». Примечание: мезо- и долихокранность означает средне и длинноголовость соответственно, «мезоморфность» — среднюю «конституцию» в целом. «Большинство обозначенных киевских серий морфологически вероятно можно связать с выходцами из северных, северо-западных и северо-восточных земель. Выходцы из зоны расселения северян, дреговичей, радимичей, смоленских кривичей (для всех них характерны долихокранные черепа с среднешироким лицом) жили здесь довольно большими группами, возможно поддерживали земляческие отношения, или были прихожанами одних церквей и пытались хоронить умерших на своих кладбищах. Статистически серии из киевских могильников несколько больше отклоняются в сторону именно северянских групп». Последнее, как мы увидим далее, неудивительно.

Первое достоверное укреплённое поселение на Старокиевской горе, «откуда пошёл Киев», возникло в VIII веке и принадлежит племенам волынцевской культуры, из которой выросла роменская культура уже летописных северян IX-го; в окрестностях активно фигурирует волынцевская керамика. В первой трети IX века крепость погибает — видимо, в ходе наступления на юг первой волны варягов, но в конце века рядом появляется роменское поселение.

Однако это уже Киев Рюриковичей. «В конце IX в. заселяется и киевский Подол. Крайне интересен тот факт, что для древнейших слоев Подола характерны исключительно срубные постройки с глиняными печами, аналогичные домостроительству Новгорода, Старой Ладоги, Полоцка. Эти черты проявляются уже в древнейшем обнаруженном срубе (дендродата 887 г.)».

К IX-Х векам относится и крупная миграция на территорию Киевской Руси славян со среднего Дуная, из разгромленной венграми Великоморавской державы, оказавшая достаточно заметное влияние на местную культуру. Видимо, с ней же связано и начало христианизации.

При этом предки украинцев не имели ничего общего с описанной компанией.

В.П. Алексеев, «В поисках предков» М. 1972: «Украинцы происходят от средневекового племени полян, жившего по Среднему Днепру, — так думали почти все историки и археологи, так думают сами украинские ученые и украинская интеллигенция, мнение это пустило ростки и укоренилось в популярной литературе. Поляне, вначале небольшое племя, затем разрослись, объединили древлян и северян в один союз и сыграли основную роль в подъеме Киева и возникновении государства Киевской Руси. Все три племени, вошедшие в состав украинского народа, изучены и археологически, и палеоантропологически — найдены и раскопаны оставленные ими могильники, собран и изучен археологический инвентарь, скелеты древних людей. Выявилась не совсем понятная сначала, но любопытная и важная деталь — древляне антропологически отличались от остальных славянских племен (восточнославянских — прим.), они были крупнее, массивнее, лицо у них было шире. А когда измерили черепа современного населения Украины, стало ясно — это именно тот краниологический тип, который свойствен и современным украинцам. Таким образом, краниология подсказывала — физическими предками современных украинцев были древляне, они сыграли решающую роль в становлении антропологических особенностей украинского народа, в их культуре нужно искать истоки этногенеза и культурного развития украинцев».

При этом даже в XII веке древлянские земли не входили в «собственно Русь», противопоставлявшуюся внешним владениям.

Антропологическими «клонами» древлян, «южный» облик которых подчёркивает Алексеев, являлись уличи и тиверцы, жившие в степи к югу от основной территории Руси. Впоследствии были «выдавлены» кочевниками в лесостепное правобережье.

Их более «длинноголовую» и несколько более узколицую версию представляют собой волыняне, до сих пор выделяемые в отдельный антропологический подтип в рамках центральноукраинского. Все перечисленные племена относились к Лука-райковецкой археологической культуре.

К ней же относились дреговичи, ставшие предками нынешнего населения правобережного Полесья, однако антропологически это была смешанная группа, состоявшая из двух весьма разных компонентов. При этом узколицый южный, бросающийся в глаза антропологам в Киеве, сыграл в этногенезе полещуков крайне ограниченную роль. «Аналоги полесского типа встречаются только у эстонцев-сету, коми-пермяков и у средневековой чуди Петербуржской, Псковской губерний». Иными словами, по крайней мере одна из субэтнических групп украинцев демонстрирует финно-угорские черты в их крайней форме, чего практически не встречается у русских.

С VI по VIII века волыняне, древляне и дреговичи входили в дулебский союз племён. Известный археолог Валентин Седов относил к дулебской группе полян, однако в современном варианте этот постулат сочетается с оговорками «возможно» и «частично», причём часто в варианте «возможно, частично». Как будет показано ниже, это необходимые оговорки.

Дулебы, в свою очередь, составляли восточную часть склавинов (пражско-корчакская культура). В целом, они относятся к среднеевропейскому ареалу — включающему чехов, мораван, уличей, древлян, хорватов, словенцев и некоторые группы словаков; волыняне относятся к нему частично. При этом подобные связи неудивительны — практически две трети нынешней территории Чехии (без Моравии) занимали западные ветви дулебов и хорватов.

Центральноевропейский ареал, в свою очередь, генетически связан с энеолитической культурой колоколовидных кубков (ККК). Самодеятельные авторы Википедии ничтоже сумняшеся отнесли её к праславянским. Фактически речь идёт о главных «разносчиках» гаплогруппы R1b, в лучшем случае послуживших субстратом для классических индоевропейцев и в первоначальном виде сохранившихся лишь в горных районах (Альпы, Пиренеи, Карпаты) и на периферии. «Женский» компонент генетики, выявляемый по митохондриальной ДНК, видимо, ещё архаичнее.

«Вопреки ожиданиям, по частотам гаплогрупп население Западной Украины существенно отличается не только от восточно-славянских, но и от соседних западно-славянских популяций, и наиболее сходно с населением Центральной Украины, а также с южно-славянскими группами. Та же тенденция сходства не с русскими и белорусами, а с боснийцами, хорватами и другими южно-славянскими народами выявлена и для общей украинской выборки (328 чел), что может отражать процессы расселения славян.
Центрально-украинская популяция генетически сходна с западной, и также тяготеет скорее к южным, чем к восточным или западным славянам. При этом население Центральной Украины резко отличается от восточно-украинской популяции». Практически это след «Старой», заведомо доиндоевропейской Европы, на которую наложились ККК и впоследствии — «классические» индоевропейцы.

Остальную территорию южной Руси занимали племена, на классических склавинов решительно непохожие. Левобережье занимали северяне (роменская культура), антропологически представлявшие собой полную противоположность древлянам («среди северян преобладали средне- и узколицые длинноголовые европеоиды с сильно выступающим носом, с рельефным лицом и тонкими костями») и поляне. Северяне являлись наследниками колочинской и пеньковской культур, в свою очередь, связанных с Киевской культурой II—V вв. еков, т. е. исторически антами. После прихода на левобережье со средней Волги (туда добирались ещё «киевцы») славянских племён именьковской культуры (конец VII-го века) в их ареале формируется гибридная «волынцевская».

Поляне и северяне соотносились примерно так. «Характеристика, данная полянам, может в значительной мере быть отнесена к северянам, однако последние отличаются выраженной долихокранией и несколько более узким лицом. Антропологическая комбинация, выявляемая у северян, может быть сопоставлена с типом славян из области славянских городищ с гладкостенной керамикой в бассейне верхнего течения Днепра, выделенным В.В. Седовым». При этом «полянский» набор признаков характерен для двух весьма примечательных групп, неуклонно объявляемых недославянскими предками московитских финноугромонголов.
Попытки «записать» северян в число предков центральных украинцев настолько безнадёжны, что даже не предпринимаются; в отношении полян по понятным причинам свирепствует политкорректность, обеспечившая им неизменное место — из стыдливости — в самом конце списка.

Действительно, исторически нынешняя Киевщина была — совершенно неожиданно — пограничьем Киевской и Черняховской культур (созданной готами). Сколько-нибудь заметное присутствие пражко-корчакской группы в районе Киева отмечается только в VI веке — вполне рядовое поселение появляется на Старокиевской горе. При этом фон специфичен. Вплоть до аварского нашествия Среднее Поднепровье вплоть до Переяславля на севере достоверно занимали анты, пеньковская культура которых сформировалась на основе Киевской.

Отношения между антами и склавенами не были идиллическими, византийцы упоминают о войнах между ними. В 560-х анты сталкиваются с аварами, и «самые могущественные среди венедов» терпят поражение. В итоге западный фланг антской культуры замещается склавинской — последние проявили намного большую готовность «сотрудничать» с аварами. В итоге весьма отстранённый летописный рассказ о дулебах под пятой аваров (вполне соответствующий описаниям подобных практик франками и византийцами) соседствует с упоминанием, что поляне были «обижены» древлянами. Тем не менее, в VII веке поселение на Старокиевской горе уже отсутствует. Далее мы наблюдаем волынцевскую экспансию.

Столетием спустя Рюриковичи «приводят» на юг северное население и северные влияния. Так выглядел «украинский» Киев времён Ярослава и Анны. Каким образом он стал действительно украинским? Скажем так, ему помогли.

«Столп» украинского национализма М.С. Грушевский: «Киев и Киевская земля вообще в продолжение 12 века быстро приходят в упадок. Много причин способствовало этому. Тюркская миграция подорвала благосостояние Полянской земли; за исключением северного уголочка она несколько раз превращалась в полную пустыню; население отливало на север…». При этом Грушевский старательно отрицал полное запустение Киевской земли даже после Батыева нашествия.

В действительности подтекст был сложнее. Днепровский путь со всеми ответвлениями приходит в упадок, и дело не только в разбоях кочевников. С одной стороны, Византия после разгрома при Манцикерте и захвата сельджуками Малой Азии находится не в лучшей форме, а после падения Константинополя в 1204-м испытывает образцовый коллапс. С другой, развитие мореплавания и возникновение крестоносных государств на Востоке приводит к смещению традиционных торговых путей. Маркером этого становится, например, сокращение притока драгоценных металлов, ведущее к «инфляции». Если в XI веке серебряная гривна стоила 25 сугубо местных «меховых денег» (кун), то в XII-м — первой половине XIII-го — уже 50. Иными словами, можно констатировать, что доходы от транзитной торговли сократились вдвое. Между тем Русь импортировала не только предметы роскоши, но и соль, заметную часть железа, оружия, лошадей и практически целиком — цветные металлы.

В итоге сжатие внешней торговли означало и рост налогового прессинга на местное население, и сокращение военных возможностей княжеств при усилении «степной» угрозы, и, как обычно в депрессивной экономике, усиление усобиц. Последние, хотя и уступали по «эффективности» половецким набегам, зачастую тоже вели к упадку пограничных территорий — тем более, что кочевники часто были едва ли не основным элементом княжеских армий во время «внутрирусских» конфликтов.

Последствиями были отток населения, депопуляция и дезурбанизация — так, уже к 1159-му запустению подвергается, например, Любеч.

Между тем, торговля на Балтике росла (Европа переживала экономический бум), как и по Волжскому торговому пути. После Батыева нашествия возможности для неё со временем расширились ещё больше — чингизиды всемерно поощряли торговый обмен, «монголосферу» связали безопасные и снабжённые развитой «инфраструктурой» коммуникации. Росшие торгово-ремесленные центры требовали всё больше продовольствия, сырья и экспортных мехов.

При этом размеры городов в критически зависящей от импорта хлеба Новгородской земле имели довольно угрожающие масштабы. Новгород немногим уступал по площади Киеву (200 га), площадь Пскова составляла 55 га.

В итоге колонизация Владимирского ополья (замечу, что это была уже третья волна славянской колонизации) была огромной по масштабам. «Ранние культурные напластования, относящиеся к X и XI векам, представлены лишь в семи городах, а в центре Волго-Клязьменского междуречья — лишь в четырех — Ростове, Суздале, Ярославле и Углече поле», при этом площадь Суздаля в конце Х века составляла лишь 1,5 га.

Полутора столетиями позже (при этом основной приток пришёлся на вторую половину ХII века) 8 городов было только в одном Переславском княжестве, размеры городов выросли на порядок. В начале XIII века площадь Владимира — 145 га, Суздаля — 49 га. При этом Суздаль был вполне средним по владимирским масштабам городом. Так, Переславль-Залесский имел площадь 40 га, далёкое Белоозеро — 30 га. Ростов Великий, для которого «по привычке» семидесятых годов до сих пор часто указывается только площадь детинца (3 га), оказался на практике очень крупным городом. Уже в начале XI века застройка почти доходит до вала XVII века, затем город разрастается ещё больше — так, одна из городских церквей построена на фундаменте церкви домонгольского времени и… вале XVII столетия. В целом, площадь города оценивается в 100 га и более. В соседнем рязанском княжестве площадь столицы составляла 53 га.

Сельское окружение выглядит не менее внушительно. «Суммарная площадь 162 средневековых поселений на территории суздальской округи площадью 185 кв. км (участок в поречье Нерли и междуречье ее левых притоков Ирмеса и Каменки от с. Шекшово на западе до Кидекши на востоке) составляет около 420 га — то есть в 12 раз превышает площадь Суздаля в границах валов конца XII века…

Если предположить, что плотность поселений на всей территории Владимирского-Юрьевского Ополья (участок площадью 3600 кв. км) в XI—XIII вв. еках была примерно одинаковой, всего на этой территории, между Владимиром и Берендеевым болотом, в домонгольское время существовало более 2000 поселений. Владимиро-суздальские князья сосредоточили на небольшой территории огромное население — плательщиков дани и военную силу, постоянно находившуюся под рукой… Сложение крупных исторических сел в ближайших окрестностях Суздаля на основе поселений конца I тыс. н.э. отмечено по крайней мере в семи микрорегионах. Наиболее многочисленны древности XI — первой половины XIII века — они присутствуют на 125 обследованных поселениях. Особенно выразительны и обильны керамика и вещевые материалы середины XII — первой половины XIII века. В этот период сеть расселения в Ополье достигла наивысшей плотности, система крупных сел была дополнена сетью сравнительно небольших поселений на водораздельных участках…

Существенно, что в монгольское и послемонгольское время крупные сельские поселения оказались, по-видимому, более устойчивы и жизнеспособны, чем города. Площадь наиболее крупных поселений, составлявшая до 15−19 га, превышала таковую у составлявших подавляющее большинство малых городов западной Руси. «Период XII века характеризовался полной перестройкой в составе леса. По существу, произошло смещение ландшафтной зоны смешанных лесов к северу и установление здесь зоны широколиственных лесов и лесостепи. Таким образом, открытый ландшафт Суздальского Ополья представляет собой вторичное образование, сложившееся в результате средневековой колонизации территории».

Иными словами, мы видим весьма массивную колонизацию, за очень короткий по средневековым стандартам промежуток времени изменившую сам ландшафт Северо-Восточной Руси. При этом, как было сказано выше, это была уже третья волна.

Столь волнующий свидомое население аборигенный субстрат, на который накладывались волны колонизации, был весьма немногочислен и своеобразен. К сожалению, у русских слишком мало от финно-угров и слишком много общего с поляками.

Западную часть Волго-Окского междуречья ещё до первых волн славянской колонизации занимали не финны, а балты. Восток междуречья занимала меря. При этом, согласно данным антропологии и генетики она либо не оставила заметного следа в последующей русской популяции, либо имела крайне отдалённое отношение к классическим финно-угорским народам, таким, например, как марийцы. Последнее более чем вероятно — так, жившие ещё восточнее эрзя (одна из двух основных этнических групп мордвы) демонстрируют долю гаплогруппы R1a в 46,7%, при этом финно-угорская N составляет 8−12%. Иными словами, эрзя — это «финнизированные» восточные индоевропейцы. При этом собственно меря к моменту третьей славянской колонизации уже представляли собой смешанное финно-славянское население.

В итоге весьма северная Ярославская область, находящаяся в глубине исторически финно-угорской зоны, имеет вполне однозначный состав населения. R1a составляет 58%, N — 11%. У потомков жителей затопленной сейчас Мологи, считающихся потомками именно летописной мери, финно-угорский компонент составляет 35%. При этом другая выделяющаяся этнографическая группа, которую «автоматически» подозревали в финно-угорском происхождении — сицкари — продемонстрировала 80% R1a, причём в её… центральноевропейском варианте (М-458). Этот полуанекдотический пример на самом деле демонстрирует общую тенденцию, господствовавшую до самого недавнего времени — всё, что находилось в Центральной России и хоть как-то выделялось из общего ряда, мгновенно приписывалось финно-уграм.

История долгих и тщательных поисков финно-угорского субстрата даже там, где его никогда не было, демонстрирует один из самых примечательных примеров скатывания в паранауку и откровенный трэш.

Так, вятичи попали в группу полуфинно-угорских племён на основании пресловутой относительной узколицести (при том, что для финно-угров характерно ровно обратное) и сходства с… эрзя (кстати, «исключительное» сходство в очень значительной мере объяснялось тем, что как вятические зачастую определялись эрзянские захоронения). При этом в случае с полянами те же особенности приписывались скифскому влиянию, а в случае связки вятичи — финно-угры совершенно честно отмечалось, что у современных смешанных популяций такой набор признаков не существует. Наконец, особую прелесть построению придавал тот факт, что на момент прихода славян на будущую территорию вятичей там жили не финно-угры. Итог вятической эпопеи был нетривиален — антрополог Алексеева, всю сознательную жизнь искавшая финнов и угров где-то глубоко внутри вятичей, «нашла» у них негроидную примесь.

При этом «узколицесть» превратилась в компрометирующий неславянский признак ровно на том основании, что для склавинов-пшеворцев была характерна типично среднеевропейская физиономия нетривиальных размеров. Правда, никто так и не смог объяснить, почему весьма смешанное склавинское население, переселявшееся на давно и плотно освоенные земли, превратилось в эталонных славян. Эпопея с кривичами не менее впечатляет, однако не будем углубляться в антропологические дебри.

Колонизационный поток шёл и на запад — в Галицию и на Волынь. Однако намного меньший уровень безопасности (междоусобица 1205−1245, венгерские и польские вторжения) и традиционный олигархический хаос (так, если переселение на северо-восток прямо субсидировалось владимирскими князьями, то никаких данных о такой же практике в Галицко-Волынском княжестве нет) мешали западным княжествам стать действительно мощным центром притяжения. В итоге, например, Галич достиг площади лишь в 45 га, т. е. был меньше Рязани. Размеры других городов/укреплённых поселений при формально очень внушительной численности были в подавляющем большинстве весьма невелики — так, центры удельных княжеств, как правило, имеют площадь менее 10 га и уступают в этом смысле даже крупным сельским поселениям северо-востока. При этом, в отличие от последнего, колонизационный поток накладывался на относительно многочисленное местное население.

Тем временем, приближались 1230-е. В 1237/1238-м татарскому погрому подверглась Владимирская Русь, в 1239/1240 — южная. Вопреки старательно продвигаемой «белой легенде» об «умеренности» чингизидов, его последствия были чудовищны. Так, за фразой летописи «поидоша к Ярославлю» по результатам раскопок вскрылась картина поголовной резни городского населения без различия пола и возраста и тотального разрушения. Она же воспроизводится на других поселениях. В 1246-м папское посольство, в котором участвовал Плано Карпини, обнаружило на месте огромного Киева лишь 200 дворов (сжатие в 45 раз), обитателей которых монголы держали «в самом жестоком рабстве». «Когда мы ехали через их землю, мы находили в поле бесчисленное количество голов и костей мертвых людей».

На разрушенные и беззащитные земли ринулись отряды варваров с севера. Плано Карпини: «Князь послал с нами до Киева одного служителя. Тем не менее, все же мы ехали постоянно в смертельной опасности из-за литовцев, которые часто и тайно, насколько могли, делали набеги на землю Руссии и особенно в тех местах, через которые мы должны были проезжать; и так как большая часть людей Руссии была перебита татарами или отведена в плен, то они поэтому отнюдь не могли оказать им сильное сопротивление». Иными словами, литовские отряды свирепствовали практически на всём пространстве западной Руси. При этом известны по меньшей мере три совместных татаро-литовских похода.

Результаты татарского погрома и литовского «освободительного похода» в цифрах выглядят так. В Киевской земле разрушено 83% укреплённых поселений, из них восстановлено 31%. Переяславской — 81% и 14% соответственно. Черниговской — 74% и 30%. Галицко-Волынской — 76% и 31%.

На северо-востоке до подобного состояния не было доведено даже Рязанское княжество.

Более существенно, чем принято думать, пострадали Смоленское и Полоцкое княжества, деятельно освобождаемые Гедиминовичами от Рюриковичей.

Владимиро-Суздальское княжество потеряло 32%, при этом коэффициент восстановления составил… 125%. Проще говоря, были не только восстановлены старые поселения, но и построены новые. Для Новгорода показатели составили 28% и 153%. Эти «странности» — результат перетока выжившего населения.

В целом, по результатам ордынских переписей, проводившихся с 1245-го по 1275-й годы, послебатыево распределение населения выглядит так. Податной единицей являлась «тьма», т. е. регион с населением, достаточным, чтобы выставить 10 тыс. воинов. В Великом княжестве Владимирском насчитывалось 15 тем, Нижегородском и Тверском — по 5, Рязанском — 2. Итого на северо-восточную Русь приходилось 27 тем. На всю западную Русь в XIV веке приходилось 19 тем, в отошедшей к Польше Галиции было ещё три. Большие города должны были выплачивать особые налоги и не входили в систему тем.

Система татарского управления, установившаяся после 1245-го в Малой Руси, под которой на тот момент понималось Галицко-Волынское княжество, напоминала таковую на Северо-Востоке, однако степень зависимости «малороссов» была явно больше. Так, если для «северян» известно участие только в одном ордынском походе, после чего эта практика сходит на нет, то на юго-западе платили «налог кровью» порядка столетия.

Обезлюдевшее Среднее Поднепровье, в основном, находилось под непосредственным управлением ордынских наместников. Подолия и Киевщина (включая былые древлянские земли) рассматривались в тот период как «земли татарские» и местный режим не отличался либерализмом. Как одно из следствий, в 1300 году митрополит Максим, «не терпя татарьского насилья, оставя митрополью и збежа ис Киева».

Литовское завоевание, вопреки мифу, было не освобождением западной Руси от ордынского ига, а заменой одних подданных ордынских ханов на других.

«Нет основания оценивать литовскую политику как антиордынскую. Проникновение литовцев в юго-западную Русь в 1350-х годах было обусловлено выплатой выхода. 1360-е годы — результат сего симбиоза. (…) Инкорпорация украинских земель в ВКЛ была основано на договорных началах в форме кондоминиума с сохранением зависимости оккупированных Литвою земель от Орды».
«В заключённом в том же (1352) году польско-волынском мирном договоре оговаривается, что если татары пойдут воевать Польшу, то русские (Волынь, управляемая князем-литвином) вынуждены будут присоединиться к походу («аже поидуть тарове на ляхы' тогда руси невола поити ис»).

Литовские князья на правах подданных ордынских ханов получали ярлыки на княжение в русских землях и выплачивали дань в 14−16 веках. «Великое княжество Литовское продолжало выплачивать татарам дань с бывших русских земель. Эти источники включают: на Подолье — грамоты Александра Кориатовича 1375 года, Федора Кориатовича 1392 года и Свидригайлы 1405 года, а также грамоту, выданную королем Владиславом Варненьчиком в 1442 году, свидетельствующую о выплате татарам ежегодной дани с Подолья в размере 200 гривен (это обязательство было унаследовано Польской Короной от Литвы вместе с подольскими землями), на Киевщине — свидетельства о выплате в 1440-х годах дани хану Сеид-Ахмету, даруги которого сидели в Каневе, Черкасах, Путивле и других городах Киевской земли, в Турово-Пинском княжестве — грамоты 1470, 1492 и 1507 годов, в которых говорится о сборе с населения татарщины. Наконец, от 1500 года имеем документ, в котором сам великий князь литовский Александр Казимирович признает себя обязанным выплачивать татарам дань с Киева, Волыни, Подолья и Путивля».

Эта «система» существовала столько, сколько существовало независимое Великое Княжество Литовское — последним князем, получившим ярлык в 1560-м от уже крымского хана, был Сигизмунд II. Впоследствии почётная миссия выплаты дани перешла к Польше, с XIV века выплачивавшего её за захваченную Галицию. Эта практика продолжалась до 1686-го.

Отметим, что во Владимирской Руси татарские даруги «вымерли» более чем за столетие до того, как они же собирали дань по всей Украине и на юге Белоруссии. Что касается собственно «выхода», то… «Характерно, что Иван о выплате дани со своих земель писал последний раз (Ших-Ахмету) в 1502 году. Позднее это произошло только один раз в 1521 году, когда победа Польши над крестоносцами, как казалось, создала возможность для противостояния Москве. Ягеллоны тем временем 11 раз заплатили хану полную дань». Данничество Москвы действительно существовало после Смутного времени и до 1658-го года. Позднее была дважды выплачена дань в 1670−1671 и четырежды — в 1681−1685 за земли левобережной Украины.

Татарское присутствие в Литве не ограничивалось только чиновниками. На юго-востоке возникает огромное княжество Мамаевичей-Глинских («казак Мамай» украинского фольклора), контролировавшее практически всё левобережье до 1508 года.

Так или иначе, в XVI веке начинается достаточно активная реколонизация. Юго-Восток Руси снова заселяется — но это уже другое население.

«В случае с людьми, похороненными в XVII ст. на территории Михайловского монастыря, можно определить их генетические связи с населением, предки которого во время Киевской Руси жили в более западных и северо-западных районах Украины — древляне, волыняне, тиверцы и восточные хорваты. Вероятно, подобная ситуация была не только в Киеве, но и на территории всего Среднего Поднепровья».

«На краниологическом материале эпохи позднего средневековья на территории Среднего Поднепровья зафиксированы существенные изменения по сравнению с древнерусским временем. Генетическая линия, связывающая часть позднесредневекового населения с полянскими группами, четче прослеживается в женских группах. Если в киеворусское время ощущался приток выходцев из более северных земель (дреговичей, радимичей, кривичей смоленских), то в позднесредневековый период рельефней представлены переселенцы с западных (когда-то древлянско-волынских, галицких и тиверских) земель. По краниологическим материалам казацкого времени можно отметить, что по сравнению с древнерусской эпохой среди населения увеличился процент выходцев из степных групп».
«На юге Киевщины (Киевская область Украины), Черкащины, Полтавщини (там, где древнерусские летописи фиксируют поселения средневековых тюркомовних кочевников) заметна определенная монголоидная примесь».

Это смешанное население селится на развалинах достаточно чуждой ему цивилизации. Так, даже славянские названия месяцев у исконного населения среднего Поднепровья отличаются от таковых у украинцев; различия в бытовой культуре огромны и были существенны уже полторы тысячи лет назад. Киевский диалект был, в отличии от Северо-Востока унаследован не прямо, а при посредничестве сильно отличающегося от исходного варианта старобелорусского. При этом ситуация живо напоминает европейские поселения на римских руинах: население Киева в первой половине семнадцатого века составляет лишь 5−6 тыс., т. е. уступает древнерусскому на порядок.

Заметим, что в Центральной России по сравнению с древнерусским временем доля монголоидных черт… снизилась, в основном из-за позднесредневековой миграции с северо-запада.

В итоге и генетические исследования, и антропология демонстрируют примечательную и однотипную картину. Так, карта генетических расстояний показывает единую популяцию, состоящую из русских, белорусов и поляков вне зоны германской колонизации (да, К НЕСЧАСТЬЮ, наши ближайшие родственники — не финно-угры) и радикально отстоящих от неё центральных и западных украинцев. Ровно то же демонстрирует антропология, сближающая классических украинцев с южными европеоидами.

Заметим, впрочем, что под украинским «брендом» скрывается весьма разнородная группа популяций — даже без галичан разброс антропологических признаков остаётся заметно большим, чем у русских, включая весьма маргинальные группы смешанного населения. В итоге восточные украинцы, представляющие собой «микс» исконного северянского и собственно украинского населения, действительно близки к южным русским. При этом, однако, они весьма сильно отличаются от нынешнего населения среднего Поднепровья.

Иными словами, нынешнее население Центральной Украины не имеет практически никакого отношения к населению домонгольского Киева. Простите, господа, но это наша история.

Евгений Пожидаев