ГМО в России: приговор окончательный, но не бесповоротный

Недавнее принятие федерального закона, запрещающего выращивание и разведение в России генно-модифицированных растений и животных, отнюдь не означает, что судьба ГМО в нашей стране решена навсегда. Конкуренция на мировом продовольственном рынке, в которую Россия сейчас активно включается, может заставить власти пересмотреть свою позицию по ГМО, тем более что еще сравнительно недавно она не была такой бескомпромиссной, как сейчас. Метания правительства, которое собиралось было разрешить производство в России ГМ-продукции, но на волне антиамериканских настроений резко передумало, хорошо демонстрируют то, насколько политика и популярные мифы в этой теме перевешивают рациональные аргументы науки.

Хроника объявленной смерти

Полное название «закона о ГМО» (ФЗ-358 от 3 июля 2016 года) звучит так: «О внесении изменений в некоторые законодательные акты РФ и Кодекс РФ об административных правонарушениях в части совершенствования государственного регулирования в области генно-инженерной деятельности». Статья 2 этого закона запрещает ввоз на территорию России и использование для посева генетически измененных семян в качестве поправки к федеральному закону «О семеноводстве». Статья 4 в виде поправки к закону «Об окружающей среде» вводит запрет на выращивание и разведение ГМ-растений и животных. Исключения в обоих случаях предусмотрены для проведения экспертиз и научно-исследовательских работ. При этом санкции за нарушение новых поправок предусмотрены весьма «вегетарианские»: административный штраф в размере 10−50 тысяч рублей для должностных лиц и 100−500 тысяч рублей для юридических лиц.

«Закон о ГМО» поставил окончательную точку в затяжной дискуссии о том, может ли соответствующая продукция присутствовать на российском рынке и в каком виде. Хотя еще три года назад «смертный приговор» ГМО был отнюдь не очевиден. Постановление правительства РФ № 839 от 23 сентября 2013 года разрешило производство в России генетически модифицированного продовольственного сырья и пищевых продуктов начиная с 1 июля 2014 года, однако оно так и не вступило в силу. После того, как курирующий АПК вице-премьер Аркадий Дворкович назвал ГМО «безусловным табу», судьба оного была фактически предрешена.

Очевидно, что в значительной степени на приговор ГМО повлияли не только «страшилки» на эту тему, регулярно появляющиеся в СМИ. Восприятию ГМО как абсолютного зла способствовала и высокая политизированность темы: считается, что продвижением в России ГМО занимаются злокозненные транснациональные корпорации во главе с американской компанией «Монсанто», название которой давно стало нарицательным. С этой точки зрения, момент для окончательного решения судьбы ГМО в России был выбран беспроигрышный — «крымская весна» 2014 года. «Нравится американцам кормить себя вот такими продуктами, как продукты с генной модификацией — пусть кормят, нам это делать не нужно, у нас достаточно площадей и возможностей для того, чтобы потреблять нормальную еду», — заявил тогда премьер-министр Дмитрий Медведев. Поэтому принятие «закона о ГМО» фактически закрепило политические решения двухлетней давности и обошлось без какой-либо значительной публичной полемики.

Основной аргумент противников ГМО хорошо известен: использование ГМ-технологий чревато серьезными рисками для здоровья человека и экосистемы. «Это может привести к генетической катастрофе в масштабе целых регионов, — говорит Юрий Васюков, заместитель генерального директора холдинга „ЭкоНива“ (один из ведущих российских производителей семян). — Например, генно-модифицированный рапс легко скрещивается со своими крестоцветными родственниками, растущими поблизости, и в результате через несколько лет вокруг может разрастись сурепка — злейший сорняк, который ничем не возьмешь».

В то же время противники ГМО убеждены, что условно традиционные сельскохозяйственные технологии позволяют получать ту же урожайность и не худшее, а то и лучшее качество, чем трансгенные методы. Однако их развитие упирается в долгосрочное финансирование, и здесь все зависит от позиции государства. «В сельском хозяйстве в целом, не только в семеноводстве, еще не исчерпан потенциал традиционных технологий, — продолжает Юрий Васюков. — В России есть и селекционные центры, есть и кадры — не все так плохо. Но это сложные вопросы, которые не решаются за один год, нужны большие инвестиции в селекцию, а это дает результаты через пять, семь, десять, двенадцать лет. Поэтому частный бизнес не будет вкладывать средства в эту сферу без помощи государства».

Справедливость этого высказывания каждый мог прочувствовать на себе еще зимой 2014−2015 годов, когда после резкого падения курса рубля незамедлительно взлетели цены на базовые продукты питания. Особенно активно росли цены на сахар — чиновники в регионах даже устраивали под телекамеры рейды по магазинам с целью выявления злостных спекулянтов, но об истинных причинах подорожания сахара обывателю не сообщалось. Между тем в отчете Института конъюнктуры аграрного рынка (ИКАР) говорилось, что ключевая проблема сезона 2014/15 годов — своевременное обеспечение хозяйств и агрохолдингов семенами эффективных гибридов сахарной свёклы (а также удобрениями, средствами защиты, ГСМ и проч.) в необходимом количестве. Учитывая высокую импортную составляющую в производстве сахара (в том числе семенной материал), искать виновных в его подорожании надо было явно не среди торговцев. Этот сюжет не имеет прямого отношения к теме ГМО, однако он наглядно показывает, насколько реальная ситуация в сфере импортозамещения в пищепроме далека от чиновничьих реляций.

Наука против Франкенштейна

Генеральный директор ИКАРа Дмитрий Рылько соглашается с мнением, что потенциал традиционной селекции не исчерпан, но в долгосрочной перспективе он не сопоставим с тем, что позволяет делать генная инженерия: «Сейчас тема ГМО в высшей степени политизирована, но, как говорится, научно-технический прогресс не остановить. Кроме того, могут выйти на первый план экономические факторы: если постепенно удастся изменить мнение потребителей в ряде стран, то выращивание культур традиционной селекции и традиционная продукция могут постепенно стать неконкурентоспособными — банально может быть утрачен потребитель. В кратко- и среднесрочной перспективе разрешение на производство ГМО-продукции нам не грозит, но в долгосрочной перспективе, думаю, это неизбежно».

По словам Дмитрия Рылько, в пользу ГМО можно привести немало рациональных аргументов, и в России уже есть агрохолдинги, причем не только с транснациональным капиталом, которые могут открыто выступить за выращивание в России ГМО-культур и обосновать свою позицию. Например, свекловоды-сторонники ГМО утверждают, что сахар, получаемый из обычной и генетически модифицированной свеклы, по своим химическим свойствам ничем не отличается, химическая формула одна и та же; те же аргументы приводят и производители растительных масел.

Кроме того, в число потенциальных сторонников ГМО входят животноводческие и птицеводческие холдинги, особенно те из них, которые ориентированы на экспорт своей продукции. Для того, чтобы она пользовалась спросом на мировом рынке, им необходимо прежде всего иметь конкурентоспособную себестоимость, значительная доля которой приходится на корма. Понятно, что в этой ситуации преимущество по определению получают те компании, которые используют корма из ГМ-культур с более высокой урожайностью. Например, не так давно компания Agricultural Biotechnology Industry из ЮАР сообщила, что переход на ГМ-технологии позволил увеличить урожайность кукурузы в этой стране даже в засушливые годы примерно в 4,5 раза — с 8,5 центнеров с гектара в 1991/92 годах до нынешних 37,2 центнера с гектара.

Значительную часть в лагере сторонников ГМО составляют ученые, настаивающие на том, что популярные «ГМО-страшилки» — это не более чем мифы. «Проблема в том, что люди не очень понимают, что такое ГМО. Кто-то думает, что это какие-то консерванты, кто-то думает, что это пестициды, кто-то наслышался про какие-то гены скорпионов. Здравый смысл тут явно не работает, — говорит биолог Александр Панчин, автор книги „Сумма биотехнологии“, попавшей в последний лонг-лист премии „Просветитель“. — Но возьмите любой отчет сколь-либо серьезной научной или медицинской организации (Национальная академия наук США, Китайская академия наук, Всемирная организация здравоохранения, Еврокомиссия, Британское королевское общество): везде есть консенсус — ГМО не несут дополнительных рисков по сравнению с их аналогами. Генная инженерия — это просто более точный метод изменения ДНК организмов, чем классическая селекция».

Если же говорить об исследованиях, которые якобы подтверждают опасность ГМО, то самый большой резонанс вызвали два опыта — Ирины Ермаковой и Эрика Сералини. Ирина Ермакова, сотрудник Института высшей нервной деятельности и нейрофизиологии РАН, исследовала ГМ-сою, устойчивую к гербицидам, и установила, что смертность употреблявших этот продукт крыс возросла, они отставали в росте и плохо развивались. Однако эта работа вскоре была опровергнута, не выдержав научной критики — оппоненты Ермаковой делали упор на то, что соя сама по себе, если её употреблять в чистом виде, содержит гормоноподобные вещества и плохо влияет на организм. Французский биолог Эрик Сералини в своей статье в научном журнале Food and Chemical Toxicology утверждал, что ГМ-кукуруза влияет на образование опухолей, но и его эксперимент не выдержал критики по той причине, что ученый взял линию крыс, специально выведенную для изучения онкологических заболеваний. Такие крысы даже в контрольной группе в 80% умирают от рака. Статья Сералини была отозвана из журнала.

Все это, впрочем, не означает, что ГМ-технологиям нужно срочно включать «зеленый свет» — аргументы противников ГМО ни в коем случае нельзя отрицать. «При использовании ГМО-культур возникает огромное число разнообразных серьезных вопросов — каждый раз в индивидуальном порядке определяется продовольственная безопасность того или иного ГМ-сорта, — признает Дмитрий Рылько. — Плюс — вопросы перекрестного опыления, „привыкания“ вредителей и сорняков, биоразнообразия и другие. Но все это — вопросы развития, и решаются они в рамках научной дискуссии, создания механизмов правоприменения, а не аргументов типа „всё ГМО — пища Франкенштейна“».

Задача о ребенке и грязной воде

Еще один аргумент в пользу ГМО из области здравого смысла — значительное количество стран, в которых выращивание ГМ-культур давно разрешено. В этот список входят такие лидеры мирового аграрного рынка, как США, Канада, Австралия, ЮАР, Бразилия, Аргентина, Китай — всего на промышленную основу ГМО поставили уже порядка 30 государств. Основную часть растительных ГМО составляют соя (в мировом масштабе трансгенная на 29%, а в США и Бразилии — более чем на 91%), хлопок, кукуруза, рапс. В качестве одного из примеров экономического эффекта от производства ГМ-культур можно привести тот факт, что в Индии за 10 лет применения сельскохозяйственных культур, содержащих Bt-токсин (он защищает от вредителей) из бактерий Bacillus thuringiensis, удалось сэкономить порядка $ 10 млрд.

Но, с другой стороны, можно вспомнить немало стран, где ГМО если не запрещено полностью, то находится под значительным подозрением. В Евросоюзе, к примеру, вопрос о ГМО тоже в достаточной степени политизирован — это один из основных пунктов переговоров с США о создании Трансатлантического торгового и инвестиционного партнерства (TTIP). Одним из важнейших его условий со стороны ЕС является сохранение обязательного этикетирования ГМ-продуктов. В Евросоюзе боятся, что после присоединения к TTIP ГМ-продукты из США, где этикетирования и даже обязательного тестирования продукции на опасность для здоровья нет, будут беспрепятственно попадать в Европу. Кроме того, в рамках договора о Трансатлантическом партнерстве есть пункт о «сближении стандартов», который вызывает у европейцев опасения, что ГМ-стандарты сблизятся в американскую сторону, после чего европейские попытки что-либо регулировать окажутся совершенно тщетными. Поэтому сейчас в Европе наблюдается тенденция к усилению подозрительного отношения к ГМО — например, с прошлого года страны и отдельные регионы ЕС имеют право запрещать у себя возделывание генетически модифицированных культур. Тем не менее, в отношении ГМ-продукции Европа разделилась: к наиболее дружественным к ГМО странам относятся Испания и Португалия, а также Чехия, Словакия и Румыния, а в Германии, напротив, начиная с 2008 года доля ГМ-культур сократилась до совсем незначительной.

«Формально в Германии нет общего запрета на ГМО-продукцию, но у нее, как говорят в российском бизнесе, очень плохой пиар, — рассказывает аспирант берлинского Музея естественной истории Виктор Хартунг. — Средний человек на немецкой улице — как и в России — думает, что ГМО — это ужас, а аграрная отрасль, ориентируясь на этого самого среднего человека, сокращает площадь посевов ГМ-культур чуть ли не каждый год, так что в Германии не возделывают уже почти ничего. То есть как такового запрета не технологию нет, но на отдельные сорта — по невероятному совпадению, именно те, что в Евросоюзе в целом разрешены — запрет в Германии существует. А если некий сорт все же допустят, начнутся различные протестные акции, могут прийти некие люди и потоптать посевы (такое уже бывало), не говоря уже о репутационных издержках. И уж точно никто не торопится открывать тематические рестораны типа „Все из ГМО“».

По мнению Виктора Хартунга, в вопросе о ГМО следует различать, как минимум, два принципиальных аспекта — научный и экономический. С точки зрения научно-технического прогресса, генетическая модификация — это замечательный инструмент: традиционная селекция тратила годы, чтобы случайно получить что-то примерно похожее на то, что хочется, а с помощью генного моделирования получить нужные свойства организма гораздо проще и быстрее. Например, новая технология редактирования геномов высших организмов CRISPR/Cas9 позволяет исправлять неправильные последовательности генов и тем самым лечить наследственные заболевания человека — не исключено, что уже в скором будущем ее изобретатели получат Нобелевскую премию по физиологии и медицине. «Конечно, надо быть осторожным, метод весьма мощный. Но такая осторожность нужна с любой техникой, особенно с новой», — добавляет Хартунг.

Однако главный вопрос заключается в том, как все эти инновации используются в деятельности конкретных корпораций. О том, насколько прибылен этот бизнес, свидетельствуют финансовые показатели одной только Monsanto — за последние десять лет ее выручка выросла более чем вдвое ($ 7,34 млрд в 2006 году, $ 15 млрд в 2015 году), а чистая прибыль увеличилась с $ 689 млн до $ 2,31 млрд. В рейтинге крупнейших американских компаний Fortune 500 мировой лидер ГМ-технологий сейчас занимает 189 место.

«Очень много растений просто модифицируют, чтобы те могли выдерживать лошадиные дозы пестицидов, которые нередко производит та же компания, что и сами растения. Это дешево и просто, но неэкологично — в отличие, к примеру, от техник, где растению вживляют ген, который будет убивать только насекомых, и только тех, которые решат этим растением закусить. Далее, есть способы, как сделать, чтобы растения были стерильны, и заставить тем самым фермеров покупать семена каждый год, или патенты на гены и модификации, — перечисляет Виктор Хартунг. — Все это реально негативные экономические аспекты использования ГМО, с ними надо что-то делать, но не выплескивая ребенка из купели вместе с грязной водой».

Николай Проценко, специально для EADaily