Появятся ли в Белоруссии памятники Александру II и Михаилу Муравьёву-Виленскому?

Мне уже приходилось писать о том, что «война памятников» в Витебске является проявлением идейного противостояния, существующего в белорусском обществе. В 2014 г., несмотря на протесты представителей общественности, в Витебске был открыт памятник великому князю литовскому Ольгерду. Казалось бы, что в этом плохого? Исторические судьбы Витебска в далеком Средневековье были связаны с деятельностью этого князя. Известно также, что фигура великого князя Ольгерда увековечена на памятнике Тысячелетия Руси в Новгороде. Следовательно, связь его с общерусской историей очевидна.

Однако проблема заключается в выборе приоритетов, которыми руководствуется белорусская бюрократия при формировании символического ряда «национальной» истории. Еще в 2009 г. был объявлен конкурс на создание проектов памятников великой княгине Ольге, великому князю Александру Невскому и великому князю литовскому Ольгерду. В результате, памятник Ольгерду открыли, а вот княгине Ольге — нет.

Существует предположение, что княгиня Ольга была основательницей Витебска. Пусть это всего лишь прекрасная легенда, но само появление этой легенды оказывает великую честь Витебску, так как связывает происхождение города с одной из знаменитых женщин Древней Руси, которая прославлена Русской Православной церковью как святая и равноапостольная. Это ли не повод украсить город достойным памятником святой княгине? Но, видимо, язычник Ольгерд для бюрократии — «свой» герой, а великая княгиня-христианка — нет.

На днях в Витебске был открыт памятник семье святого благоверного князя Александра Невского, этакая вызывающая иронию семейная пастораль, которая мало вяжется с традиционным обликом великого русского воина. Но, по разумению витебских властей, идиллическая семейная сцена с князем Александром будет способствовать улучшению нравов жителей города. Бюрократии нужен не образ святого защитника Русской земли, а, скорее, некий сентиментальный символ счастливой семьи, обряженной в стилизованные средневековые одежды, который не грех поставить перед дворцом бракосочетаний для назидания «брачующихся». Вот оно, скромное обаяние витебской бюрократии!

Смыслы, которые прочитываются в этой неоконченной «войне памятников», кроются в том, что белорусская бюрократия для исторической легитимации своей власти подбирает такие символические фигуры истории, которые она считает «своими». Для обозначения «своих» применяется маркер «белорусский» безотносительно этнического происхождения или конфессиональной принадлежности избранных «героев» новой «национальной» истории. В более широком смысле, все то, что не подпадает под произвольную маркировку «белорусский», относится к категории «чужого», местом существования которого является некая историческая и географическая «заграница». Такой мифической «заграницей» для бюрократии является и Древняя Русь с центром в Киеве, и Российская империя с центром в Санкт-Петербурге. Зато своими, «белорусскими», маркируются и Великое княжество Литовское, и Речь Посполитая.

Если исторических деятелей Древней Руси еще как-то терпят, старясь сузить их общерусское, общецерковное значение, то к деятелям Российской империи отношение принципиально иное. Они для бюрократии — «чужие», их историческая роль в «национальной» истории оценивается как «неоднозначная», или даже негативная.

Так, робкие попытки белорусской общественности обратиться к минской бюрократии с просьбой о восстановлении памятника императору Александру II Освободителю (этот памятник был создан на народные деньги и порушен в приснопамятном 1917 г.) оказались безрезультатными. Для бюрократии было не важно, что император освободил белорусских крестьян от крепостного гнета польских панов. Не наш, мол, это «герой», а чужой, российский, поэтому и отношение к царю-Освободителю «неоднозначное». Невольно возникает подозрение в том, что минские бюрократы являются поклонниками крепостного права, от которого страдали их далекие предки.

В действительности, необходимость возведения памятников выдающимся деятелям, сыгравшим эпохальную роль в истории белорусского народа, который прошел исторический путь в составе Российской империи, уже давно назрела. Создание таких памятников стало бы свидетельством гражданской зрелости белорусской бюрократии, ее способности руководствоваться не примитивными националистическими мифами, а трезвым, взрослым и ответственным отношением к истории своей страны. Пока же существующая практика деления исторических деятелей на «своих» и «чужих» является демонстрацией сознания скорее подросткового, инфантильного, типичного для белорусского бюрократического национализма.

Далее. Пришла пора в создании памятника такому великому деятелю белорусской истории, как Михаил Николаевич Муравьев-Виленский (1796−1866). Тем более, что в этом году исполняется 150 лет со дня его кончины. Срок вполне достаточный, чтобы в полной мере осознать масштабность и глубину перемен, вошедших в историю Белоруссии, Литвы и России как поворотное «муравьевское время», и достойно почтить память этого талантливого реформатора.

Всего лишь два года (1863−1865) Михаил Николаевич Муравьев управлял обширным Северо-Западным краем, однако это короткое правление превратило регионального администратора в политика национального масштаба, навсегда вошедшего в историю России, Литвы и Белоруссии.

М.Н. Муравьева благословлял митрополит Московский Филарет (Дроздов), а поэт Ф. И. Тютчев посвятил ему замечательные стихи. Его, как «истинно русского государственного деятеля», глубоко почитало белорусское православное духовенство и митрополит Литовский Иосиф Семашко, а император Александр II называл графа Муравьева «гениальным человеком». Виленский генерал-губернатор был объектом поклонения белорусских крестьян, которые видели в нем «заступника», подлинного освободителя от тяжкой панской эксплуатации. Крестьяне с любовью называли его «батька Муравьев», строили церкви и часовни в честь архистратига Михаила — небесного покровителя М.Н. Муравьева.

Столь же важно вспомнить и о другой, не менее значимой дате — 220-летии со дня рождения графа Муравьева-Виленского. Совпадение двух знаменательных дат в этом году накладывает особую ответственность на всех, кто с благодарностью и уважением относится к памяти этого выдающегося государственного деятеля.

Пришло время создания памятника митрополиту Литовскому и Виленскому Иосифу Семашко (1798−1868). Во многом, благодаря его подвижническим усилиям, полтора миллиона белорусских униатов воссоединились с Русской Православной церквью. Событие в белорусской истории воистину эпохальное. В том, что белорусы не ополячились и остались составной частью русского народа, заслуга митрополита Иосифа неоспорима.

В завершение необходимо подчеркнуть, что именно этим знаменитым людям, в первую очередь, и следует поставить памятники в современной Белоруссии. Вот только решится ли на такой смелый шаг упорно не желающая взрослеть белорусская бюрократия?

Александр Бендин, доктор исторических наук (Белоруссия)