Юрий Михайлов: Вернуться к интеллектуальному исламу и поставить его на службу России

За последние десятилетия кто только ни высказывался на тему о причинах, по которым на рубеже тысячелетий одной из главнейших бед человечества стал экстремизм — экстремизм, окрашенный в цвета ислама. И кто только ни давал советы по поводу шагов, которые необходимо предпринять, чтобы избавиться от этой напасти. У меня нет возможности заниматься обзором всех точек зрения. Внимание я хочу привлечь к двум из них, весьма показательным — и в общем-то частным, — но чрезвычайно опасным для нашей страны.

Первая точка зрения могла бы быть сформулирована следующим образом: «Европейская рациональность и рациональность, свойственная исламу, несовместимы! И в силу этого западная и исламская цивилизации обречены на вечное непонимание друг друга и, как следствие, противостояние в самых разных формах». Вот суть этой точки зрения. Если она возобладает в нашей стране, где пятая часть коренного населения исповедует религию пророка Мухаммада, Россия погрузится в межконфессиональную смуту и расколется.

А теперь подробнее об этой точке зрения.

В начале октября прошедшего года в Уфе состоялся VII Российский философский конгресс. На самом конгрессе я не был и узнал о нем из обзорной статьи профессора Дагестанского госуниверситета Мустафы Билалова. Он руководил на этом форуме одним из круглых столов. Характеризуя работу своего стола, г-н Билалов, в частности, отметил: «Красной нитью дискуссий проходило (следующее) утверждение (профессора Курганского госуниверситета) Н. Шихардина: „Что касается Исламского мира, то он не скрывает неприятия таких универсалий западной цивилизации, как рациональность, демократия, индивидуализм. Ислам сегодня — не варварский фанатизм, а современная сила, противостоящая Западу в его системе координат: экономических, политических и ценностных“».

Что ж такого примечательного заключено в этой фразе г-на Шихардина, раз она удостоилась чести оказаться «красной нитью дискуссий» на упомянутом философском столе г-на Билалова? Я конечно же не буду комментировать абсурдную мысль, что ислам хоть когда-то мог быть «варварским фанатизмом». Итак, первое, что подчеркивается профессором Шихардиным, это отторжение Исламским миром такой универсалии западной цивилизации, как рациональность. Вообще говоря, существует много взглядов на то, что следует понимать под «рациональностью», поэтому принято доопределять это понятие, чтобы оттенить тот его аспект, который важен для оратора, например: «античная рациональность», «средневековая рациональность», «научная рациональность Нового времени», «эпистемологическая рациональность», «инструментальная рациональность» и т. д. Но в данном случае нам говорят о «рациональности» как некой универсалии западной цивилизации, то есть употребляют это понятие предельно общо. А если так, то мы вправе обратиться к междисциплинарным справочникам. «Википедия», например, определяет «рациональность» как «термин, в самом широком смысле означающий относительную разумность, осмысленность, противоположность иррациональности, логичность». Получается, что далекого от ислама слушателя — а таковых на упомянутом философском конгрессе наверняка было абсолютное большинство (всего там собралось 1,5 тыс. ученых из 21 страны мира) — исподволь подводили к мысли об отсутствии у мусульман привычной европейцу, то есть и нам, россиянам, рассудочности, по сути, того, что собственно и определяет логику умозаключений человека и сообразный им характер поведения. Коротко говоря, участников конгресса приучали к мысли об отсутствии у мусульман социальной адекватности. Аудитории как бы прозрачно намекали: «И не пытайтесь их понять, а уж тем более спрогнозировать их поступки, ибо это бесполезно!» Академик Владислав Лекторский, до недавнего времени главный редактор академического журнала «Вопросы философии», написал в статье «Рациональность как ценность культуры»: «…рациональность была и остается одной из важнейших культурных ценностей, тем, что делает человека человеком». Получается, что в контексте цитаты профессора Шихардина, столь воодушевившей г-на Билалова со товарищи, мусульмане — это как бы даже и недочеловеки. На ум приходит известное изречение «Благими намерениями вымощена дорога в ад». Хотели защитить ислам, показать его особость, уникальность, неисчерпаемый позитив для человечества, то есть хотели как лучше, а получилось как всегда…

Проблема деинтеллектуализации ислама, порождающая в корне ложные представления об отсутствии у мусульман рациональности, — одна из фундаментальных проблем сегодняшнего дня, и возникла она не вчера. Вторая половина XIX и весь XX век прошли под знаком попыток понять, что не так в Исламском мире. Было предложено множество рецептов по выправлению ситуации. На слуху имена Джамаля ад-Дина аль-Афгани, Мухаммада Абдо, Мухаммада Икбала, Сейида Кутба и др.

Чаще всего они говорили об интеллектуальном застое, сковавшем мусульманскую умму. Схоластический тип мышления, догматический способ усвоения религиозных знаний, общая деинтеллектуализированность духовного пространства транслируются и закрепляются через сложившуюся в мире сеть мусульманских учебных заведений, вплоть до ведущих университетов. В результате значительная часть правоверных живет представлениями о далеком историческом прошлом как пике развития человечества, к которому надо во что бы то ни стало вернуться, пусть даже через внешнее подражание тому времени. Не зная ислама как живого учения, требующего своего постоянного осмысления в контексте современности, воспринимая эту религию как застывшую и раз и навсегда окостеневшую систему, требующую скрупулезного воспроизведения словесных и поведенческих конструкций и не предполагающую каких-либо усилий разума, эти верующие убеждены, что, лишь подчиняя себя образу жизни Пророка, с доскональным копированием всех, даже самых заурядных, исторически и территориально обусловленных особенностей его быта, можно удержаться на прямом пути к Богу и испытать подлинное счастье. То есть, вместо того чтобы заняться духовным самосовершенствованием, овладением всем накопленным человечеством богатством знаний (а ведь это тоже благо Всевышнего!) и раскрытием собственного творческого потенциала, даруемого Господом каждому человеку для выполнения им функции наместничества, эти люди посвящают свою жизнь механистическому воспроизведению в деталях бытового уклада Пророка и его окружения, превращая этот самый уклад, по сути, в идола, которому они истово поклоняются, обличая в неверии (такфир) всех, кто с ними не согласен.

Ныне мы постоянно слышим о ДАИШ — организации, запрещенной в России. Так вот ДАИШ — это, в частности, прямое следствие многовекового застоя в исламской социальной мысли. Не буду развивать здесь эту тему. Всех, кого интересует моя точка зрения, могу адресовать к статьям, выложенным в Интернете. Когда-то я выпустил даже брошюрку под названием «Ислам — религия интеллектуального выбора».

Пока же ограничусь констатацией очевидного факта: даже поверхностное знакомство с историей европейской науки (а в ключе нашего обсуждения — европейской рациональности) показывает, что она стоит на плечах Исламской цивилизации. Мусульмане спасли наследие античности, осмыслили его и развили. В своей замечательной монографии «Торжество знания» (М., 1978) Франц Роузентал написал: «Логика Аристотеля была, возможно, среди наиболее ранних греческих материалов, появившихся в арабском переводе, и, вполне вероятно, оказала влияние на мусульман на самых ранних стадиях проявления их интереса к знанию. Как бы то ни было, в результате переводческой деятельности в IX в. греческая логика стала основой всей мусульманской эпистемологии. С тех пор она и оставалась единственной систематической научной структурой, служившей мусульманским ученым инструментом интеллектуального самовыражения. <> Ее влияние распространилось настолько, что она легла в основу систематического богословия и юриспруденции и тем самым проникла в самое ядро мусульманского мышления» (с. 194). Добавим лишь, что спасение и восприятие мусульманами логического наследия языческой античности, в частности скрупулезный разбор сочинений Аристотеля, было мотивировано, без всякого сомнения, Кораном и сунной пророка Мухаммада.

Аристотеля мусульмане называли Первым Учителем. Вторым же Учителем был его главный комментатор — Абу Наср аль-Фараби. Именно благодаря аль-Фараби, который сумел не только осмыслить и растолковать работы Аристотеля, но и развить его идеи, а также комментариям Ибн Рушда (Аверроэса) к аристотелевским сочинениям европейцы открыли для себя наследие гениального древнегреческого мыслителя, определившего развитие всей европейской философии.

Без трудов крупнейших исламских ученых — Бируни, Ибн аль-Хайсама, аль-Кинди, Абу Хамида аль-Газали и др. — немыслима история науки на Западе.

Труды Ибн Сины (Авиценны) были основой университетских курсов XIII—XIV вв.еков, а его «Канон врачебной науки» оставался базовым учебным пособием в европейских университетах вплоть до XVII века. Аль-Фараби, Ибн Рушд и Ибн Сина возродили классическую философскую традицию, которая вывела Запад из темного Средневековья.

Саму идею университета европейцы заимствовали у мусульман, познакомившись во времена крестовых походов с образовательными центрами, сложившимися вокруг крупнейших мечетей. Благодаря Аверроэсу Колумб узнал о существовании Нового Света. Секрет производства бумаги, изобретенной китайцами, европейцы переняли у арабов. Алгебру открыл европейцам Леонардо Пизанский по прозвищу Фибоначчи, а узнал он о ней от арабских учителей, когда бывал по торговым делам в Алжире. Отсюда, между прочим, арабские цифры — изобретение индийцев, но превращенное в основу математики мусульманами. Само слово «цифра» тоже арабского происхождения.

Вряд ли кто-то не слышал слово «алгоритм». А ведь образовано оно, как и слово «алгебра», от имени одного из величайших математиков в истории человечества Мухаммада аль-Хорезми, жившего в первой половине IX века. До 16-го столетия переводы его книг по арифметике использовались в европейских университетах в качестве основных учебников по математике.

Как же, зная всё это, можно говорить об оппозиции — в плане рациональности — между Западом и Исламским миром?

С именами выдающихся исповедников ислама мы связываем передовое научное знание, потрясающие успехи в математике, медицине, астрономии, физике, химии, географии, ботанике, зоологии, архитектуре, промышленности, и как следствие — успешную и непрерывную модернизацию социальной жизни в их странах на основе постоянных инноваций. То, что из научных трудов публиковалось на арабском языке, воспринималось средневековыми европейцами как истина в последней инстанции. Владение арабским языком было признаком высокой учености. Так, например, будущий император Священной Римской империи Фридрих II Гогенштауфен был воспитан в Палермо руководителем местной исламской общины. Наряду с латынью и греческим и еще несколькими языками Фридрих знал арабский как родной, был страстным поклонником исламской культуры. Недаром в Европе его прозвали Изумлением Мира, «крещеным султаном». В императорской канцелярии существовал — можете себе такое вообразить? — арабский отдел, который даже на формально-стилистическом уровне, в том числе в документах на латыни, придерживался арабских образцов.

К слову, мало кто знает, что в основе знаменитой «Суммы теологии» Фомы Аквинского, признанной официальным учением Католической церкви, лежит метод тафсира. А такой христианский святой, как Иоанн Дамаскин, один из Отцов и Учителей Церкви, первый систематизатор церковных догматов, устроитель церковной службы и церковного песнопения, первый литературный защитник иконопочитания, вообще вырос в халифате (его дед руководил налоговой администрацией Дамаска), с раннего детства воспитывался вместе с будущим халифом Йазидом I, получил прекрасное образование, по воцарении Йазида стал при нем визирем, а с приходом к власти Валида I оставил — вопреки желанию этого нового государя — должность визиря и отправился из Дамаска в Палестину, где в одном из монастырей постригся в монахи, приняв имя Иоанн Дамаскин. Кстати, родовое имя Иоанна было таким же, как и у его деда, — Мансур ибн Сарджун.

Вы только представьте себе: Мансур, будучи визирем, по сути, премьер-министром халифата, не скрывавшим своего христианского исповедания, сочинял трактаты в защиту иконопочитания и переправлял их в Византию, где в это время правил император-иконоборец Лев III Исавр. Последний настолько озлобился из-за икон на их поборника Мансура, что решился даже на изготовление поддельного письма на свое собственное имя, письма, якобы написанного самим Мансуром, в котором тот будто бы призывал главу Византии напасть на халифат. Это письмо Лев переправил халифу с пожеланием разобраться с изменником. Но повелитель правоверных не поверил хитрому византийцу.

Для нас же самое главное, что благодаря восприятию от мусульман научного подхода к кодификации знаний Иоанн Дамаскин смог выстроить православие как стройную систему. Между прочим, об отменной подкованности Иоанна в точных науках говорит также и тот факт, что средневековый способ расчета пасхалии (даты Пасхи) вошел в историю науки под названием «Рука Дамаскинова».

Раз я упомянул выдающихся деятелей католицизма и православия — Фому Аквинского и Иоанна Дамаскина, вооруженных научными инструментарием, созданным в Исламском мире, не могу пройти мимо и представителя иудаизма — Маймонида, одного из крупнейших еврейских мыслителей тысячелетия, который также, как и два его авраамических собрата, прославился на почве систематизации религиозных оснований.

Маймонид родился в Кордове, находившейся под мусульманским владычеством, образование получил в одном из знаменитых исламских университетов Марокко — аль-Карауин. Естественные науки, медицину, астрономию и философию ему преподавали лучшие арабские учителя — ученик знаменитого философа Ибн Баджи и сын астронома Ибн Афлаха. Как-то раз один из недоброжелателей обвинил Маймонида перед властями в отходе от ислама (то есть Маймонид, будучи евреем, по-видимому, вел себя как практикующий мусульманин). Но марокканские власти считали насильственную исламизацию незаконной, а потому делу хода не дали. Маймонид служил личным врачом визиря султана Салаха ад-Дина. Основные свои труды он написал на арабском, в том числе знаменитый «Путеводитель растерянных» (его значительная часть посвящена полемике с мутакаллимами), который ряд исследователей расценивает как скрытое доказательство того, что его автор, считающийся одним из величайших мудрецов иудаизма, никогда не покидал ислама. Прославился он, в частности, своими комментариями к Аверроэсу, а также сочинением «Мишне Тора» («Повторение Торы») — первым в истории иудаизма кодексом талмудических галахических текстов, классифицированных по содержанию. Так вот при создании этого кодекса Маймонид вдохновлялся сводом законов шариата. Широчайшую популярность приобрели тринадцать принципов иудаизма, сформулированные Маймонидом и актуальные по сей день. Кстати, под сильным влиянием его взглядов находился Фома Аквинский.

В октябре 2015 года профессор философии и теологии Нью-Йоркского университета, главный раввин Великобритании (в 1991—2013 годах) лорд Джонатан Сакс выпустил книгу «Не во имя Бога». Процитируем из нее важный в нашем контексте пассаж: «Несколько лет назад я написал статью для London Times, где рассказал, что Аверроэс стал первым человеком, который привел религиозные обоснования принципа свободы слова. Его идеи произвели впечатление на крупнейшего еврейского мыслителя XVI века раввина Йехуду Лёва (бен Бецалеля) из Праги. Доводами Аверроэса в защиту свободы слова воспользовался в 1644 году христианский писатель Джон Милтон в своей „Ареопагитике“ („Речь о свободе печати от цензуры, обращенная к парламенту Англии“). Через 200 лет светский философ Джон Стюарт Милль повторил те же аргументы в своем классическом сочинении „О свободе“ (1859). Разве не трогательно, что сначала мусульманин, потом иудей, потом христианин и затем светский гуманист пришли к одному и тому же выводу о необходимости свободы слова и уважении инакомыслия?»

Я привел лишь несколько наглядных примеров тотального влияния рациональности исламской цивилизации на цивилизацию иудео-христианскую, цементирующую пресловутый Запад, пусть даже временами он и манкирует своим религиозными истоками. Напомню известное высказывание Великого муфтия Египта, шейха Мухаммада Абдо: «Я поехал на Запад и увидел Ислам, но не мусульман, я вернулся на Восток и увидел мусульман, но не Ислам». А вот что сказал Марк Цукерберг о труде «Мукаддима» («Введение») Ибн Хальдуна, одного из основателей современных социологии, историографии и экономики: «…это история мира, написанная интеллектуалом».

Ислам представляет собой мощную традицию рационализации религиозного знания, не исключая и мистических истин. И задана данная традиция прежде всего самим Кораном.

Ислам пророка Мухаммада отличает постоянная потребность в приобретении новых знаний, в том числе научных, высокая начитанность и эрудированность, просвещенная духовность. А потому подлинно исламскому социальному устроению, исламской государственности должна быть присуща непрерывная модернизация общества на основе постоянных инноваций с опорой на научные открытия, на таланты людей, дарованные им Богом.

Современно звучит? Вот так и должно быть, когда речь идет о настоящем исламе!

Перейдем ко второму пункту из высказывания г-на Шихардина: неприятию мусульманами демократии как универсалии западной цивилизации. Поскольку термин «демократия» опять же неконкретизирован, будем понимать его в самом общем плане. И вновь обратимся к «Википедии». В ней сказано: «Демократия — это политический режим, в основе которого лежит метод коллективного принятия решений с равным воздействием участников на исход процесса или на его существенные стадии». Альтернативой демократии являются авторитарные и тоталитарные режимы.

Честно говоря, я не представляю себе мусульманина, который выступил бы против первого в пользу вторых.

Что же касается индивидуализма, упомянутого профессором Шихардиным в том же отрицающем ключе, то и здесь далеко не всё так просто. Согласно опять же «Википедии», «индивидуализм — это моральное, политическое и социальное мировоззрение (философия, идеология), которое подчеркивает индивидуальную свободу, первостепенное значение личности, личную независимость в рамках конституционного правопорядка».

Но соблюдение конституционного правопорядка означает не что иное, как признание индивидом общественного договора, который, как ни крути, является плодом коллективной деятельности (в исламе ему соответствует такой основополагающий институт, как иджма). Если же говорить об ответственности человека перед Богом, то в исламе, как, впрочем, и в других авраамических религиях, она носит персональный характер и подразумевает реализацию той миссии человека, которая возложена на него Творцом через придание каждому человеку индивидуальности в виде не только внешних отличий, но и набора способностей, которыми правоверному надо правильно распорядиться, задействовав богоданные разум и свободу воли.

На мой взгляд, на суждении г-на Шихардина не самым лучшим образом сказалась марксистская критика капитализма как общества безответственных индивидуалистов в пику коллективистскому обществу обезличенных строителей коммунизма.

Думаю, я слишком много внимания уделил этому долгому разбору полного ошибок высказывания профессора из Курганского госуниверситета. К сожалению, оно весьма показательно. И показательно оно прежде всего в том отношении, где именно оно прозвучало — на крупнейшем форуме отечественных интеллектуалов. Самое поразительное, если доверять сообщению г-на Билалова, — оно нашло там восторженное понимание.

Так уж сложилось, что в российском информационном пространстве критически мало людей, способных компетентно судить об исламе.

Перейдем ко второй точке зрения на корневые причины глобальной экспансии религиозно окрашенного экстремизма и его крайней формы — терроризма.

Наиболее емко эту точку зрения выразил в своем недавнем выступлении один из высокопоставленных российских чиновников. Вот ключевой пассаж из его речи: «Терроризм пришел на Ближний Восток не сегодня, не вчера. Эта беда является результатом длительной политики Запада в отношении арабского и исламского мира, направленной на его ослабление, дробление, взаимное стравливание, поддержку радикальных течений, а потом деление террористов на хороших и плохих». Оказывается терроризм — это прямое следствие исключительно политики Запада. То есть, не будь Запада, не было бы терроризма на Ближнем Востоке, а тем более в России. А потому теракты, случающиеся у нас в стране, — не результат просчетов чиновников, которые по долгу службы должны головой отвечать за профилактику радикальных взглядов внутри России, а недосмотр тех, кто обязан пресекать всякого рода антироссийские диверсии, планируемые за пределами нашего отечества.

С Западом, и прежде всего с США, мы связываем — причем вполне обоснованно — многие беды, которыми наполнен наш мир, искалеченные судьбы и трагедии десятков стран и народов, горе и отчаяние, переживаемые миллионами людей на планете. Противостояние Запада и Исламского мира имеет многовековую историю. Но, согласитесь, отнюдь не на Западе сложилась традиция искаженного толкования Корана и сунны пророка Мухаммада, отнюдь не западными авторами сочиняются книжки, признаваемые в России экстремистскими, и вовсе не иноземные граждане порой ведут в российских мечетях проповеди, заволакивающие сердца верующих ненавистью к соотечественникам, пробуждающие буквально звериные инстинкты и тем самым наполняющие души мусульман языческим смрадом.

Списывать все проблемы на происки Запада, на операции американских спецслужб на руку тем горе-чиновникам, кто в силу своей некомпетентности, а по сути, халатности и безответственности, не способен решать задачу искоренения почвы, рождающей террористов. Мы постоянно слышим рапорты об их физической ликвидации, меж тем колоссальные средства, выделяемые российским государством на цели профилактики, разбазариваются, причем самым беспардонным образом: финансируются пустопорожние круглые столы, бесконечные пустозвонные конференции и помпезные экскурсии по стране всякого рода исламских зарубежных деятелей — в общем, деньги тратятся на всё то, что в принципе не может послужить преградой распространению экстремистских идей. Наши соотечественники продолжают гибнуть от рук террористов, но мы не слышим о наказаниях, которые понесли бы те, кто так и не создал за многие годы эффективную систему контрпропаганды. Эти чиновники как сидели в своих креслах, так и продолжают благополучно почивать, исправно получая очередные звания, премии и награды. Меж тем необходимые специалисты в России есть, но все их попытки достучаться в высокие кабинеты ничем не заканчиваются. Уверен, что президент нашей страны даже не догадывается об этом безобразии.

К свидетельствам профессиональной некомпетентности я отношу также убежденность некоторых российских федеральных политиков, полагающих, что борьбе с терроризмом сегодня не хватает лишь ужесточения наказания за него.

Пока дилетанты будут задавать тон в профилактике религиозно мотивированного экстремизма, число безвинных жертв в нашей стране будет неуклонно множиться.

Радикальным взглядам, порождаемым искаженным пониманием ислама, гораздо больше лет, чем существуют США. Самым ярким выразителем этих взглядов является ныне преступная группировка, именующая себя Исламским государством. Сколько бы ее ни бомбили, она неискоренима, пока сплачивающим ее идеям не противопоставлены действенные контридеи. По всему миру принимается множество антиигиловских документов, но они не приносят должного эффекта. Необходимо объединить в рамках международного антитеррористического центра силы ведущих интеллектуалов Исламского мира, к которому я — вслед за Владимиром Путиным — отношу Россию, и развернуть системную работу с подключением основных информационных каналов каждой страны, привлекая для этого наиболее ярких и умных журналистов.

Сегодня вряд ли кто-то из россиян, интересующихся исламской проблематикой, не слышал о так называемых «уфимских тезисах» В.В. Путина. И всё же я поясню, о чем идет речь. 22 октября 2013 года в Уфе состоялось празднование 225-летия Духовного управления мусульман России, в котором принял участие президент нашей страны. После основного заседания, где Владимир Владимирович выступил с большой речью, он встретился в небольшой комнатке с несколькими муфтиями духовных управлений и зачитал текст, получивший впоследствии название «уфимских тезисов». Эта речь президента оказалась единственной за всё время его пребывания на главном государственном посту, по итогам которой не было выпущено ни одного поручения. Выглядело так, словно никого это не касалось. То есть вообще никого — ни высших чиновников, ни низших. Более того, на протяжении полутора лет группа «серьезных товарищей с полномочиями», отдельные из которых занимают достаточно высокие посты, делала всё, чтобы вокруг «уфимских тезисов» возник и сохранялся информационный вакуум. На взгляд этих «бдительных господ», данное выступление было серьезной ошибкой президента. Я не стану посвящать вас во все детали, но, поверьте, пришлось приложить немалые усилия, чтобы пробить стену умолчания. Теперь об этих тезисах мусульманское духовенство вещает на всех углах по делу и без дела. Правда, реализация их так и не началась, и, похоже, никто этим всерьез не озабочен. Вокруг «уфимских тезисов» создана своего рода завеса из словесной шелухи. Они вроде бы как есть, поскольку вывешены на сайте президента, но по факту положение дел таково, будто их никогда и не было.

Что ж такого «крамольного» изрек наш президент? В.В. Путин впервые в истории российского государства поставил задачу социализации российского ислама и в качестве важнейшей вехи на этом пути предложил возродить, а по сути, заново создать отечественную конкурентоспособную мусульманскую богословско-правовую школу, дабы ислам стал надежной опорой развития страны. Само собой разумеется, данная школа смогла бы выставить надежный заслон проникновению деструктивных идей в российское духовное пространство, разработать модель современного государства, в рамках которого удалось бы реализовать гигантский созидательный потенциал самой молодой мировой религии. Этой школой был бы дан надежный отпор любым модификациям ДАИШ и самой изощренной террористической пропаганде.

Выступая недавно на международной конференции «Исламская мысль против терроризма», я сказал: «Создание такой школы — это работа на многие годы. Но данная задача никогда не будет решена, если мы не научимся говорить об исламе современным языком, если нынешняя система преподавания не вырвется из удушающих тисков Средневековья. И конечно же, если безответственные чиновники не будут вышвырнуты с госслужбы. Мы должны возродить, наконец, тот ислам, с которым некогда связывалось прогрессивное развитие человечества, тот ислам, который открыл людям новые горизонты понимания своего назначения и смысла своего существования, тот ислам, с которым пророк Мухаммад пришел в этот мир».

Признаком зрелой национальной богословско-правовой школы, венцом ее аналитической деятельности является, в частности, социальная доктрина ислама — в каждом государстве, естественно, своя, — призванная консолидировать общество (в случае России — поликонфессиональное) на путях эффективного развития страны.

В последнее время у нас особенно много говорили о социальной доктрине российского ислама, более того, появились даже некие документы с похожими названиями. Согласитесь, странное дело: национальной школы нет, а доктрина уже есть. Правда, проку от нее никакого — ни одну из задач, которыми она должна была бы заниматься, решить с ее помощью до сих пор никто не пытался. Да это и бесполезно, ведь эта якобы «доктрина» — нечто вроде простейшего ликбеза для полуграмотных верующих. А ведь доктрина должна быть адресована прежде всего гражданам России, не относящимся к мусульманам. Те, кто стараются провернуть аферу с выдуманной «доктриной», дезориентируя мусульман, дезинформируя общество и вводя в заблуждение главу государства, настойчиво подталкивают всех нас к тому, чтобы забыть то, о чем В.В. Путин говорил в Уфе.

А ведь речь идет о важнейшей программе действий, результатом которой должно было бы стать не только искоренение религиозно мотивированного экстремизма в нашей стране, но и формирование мощного духовного иммунитета к этой заразе, распространяющейся с ураганной скоростью по земному шару.

Каковы должны были бы быть первые шаги, чтобы можно было говорить о начале выполнения работ по воплощению в жизнь слов президента? Мне кажется, что я не покажусь оригинальным, если скажу, что начать нужно с научно комментированного перевода Корана и полного корпуса сунны Пророка, для начала — шести основных сборников хадисов.

(Я не случайно акцентировал внимание на необходимости соблюдения в данной работе строго научных требований, ведь в случае ислама это естественно, поскольку именно мусульманам, а именно «отцу оптики» Ибн аль-Хайсаму, а не Роджеру Бэкону, как утверждают европейцы, принадлежит приоритет в разработке научного метода; требование скрупулезной научности оставалось для мусульман непререкаемым как при оценке хадисов, так и при разработке методик толкования и комментирования Корана; соблюдение научности в переводе и комментировании есть условие наиболее точной передачи текста и обнажения всех скрывающихся в нем нюансов. Кстати, в США такого рода работа ведется уже полным ходом. Так, к примеру, в ноябре 2015 года вышел новый перевод Корана, снабженный мощным антирадикальным комментарием, и это издание мигом оказалось в списке национальных бестселлеров.

Специалистов, обладающих необходимой квалификацией для ведения такой работы, не более пяти человек на всю нашу необъятную страну, и они уже в приличном возрасте — за 65 лет. Параллельно надо наладить процесс передачи знаний от этих корифеев молодежи, фактически заложив основы отечественной школы переводов исламских вероучительных текстов.

Освоение переводческого мастерства в данной сфере — весьма трудоемкий и долгий процесс. Переводчик должен быть начитан в важнейших первоисточниках, хорошо ориентироваться в течениях и тонкостях богословской мысли, видеть в мусульманской теологии живое, развивающееся знание, всегда отвечавшее на вопросы, которые ставила перед верующими и обществом жизнь, владеть навыками дотошного ученого-следопыта, чтобы уметь проследить мысль автора в ее развитии, понять, в силу каких причин взгляды мыслителя претерпели изменения.

Богословский текст — это не вещь в себе и не вещь сама по себе, а чаще результат острой полемики, явной или скрытой, и переводчик должен уметь рельефно, во всех нюансах, обнажить ее перед современным читателем. Понятно, сколь мастеровит для этого должен быть такой литератор-изыскатель по части владения русским литературным языком.

Столь же блестяще он должен знать историческую эпоху, время, когда создавалось переводимое сочинение, его социорелигиозный контекст, тогдашнюю материальную и духовную культуру, сопутствовавшую ей лексику (как и лексику, принятую в отечественной науке), обстоятельства личной жизни автора, уметь погрузиться в его внутренний мир, вплоть до проникновения в круг его чтения и потаенные думы, «кожей ощущать» питавшую его атмосферу, даже условия быта, вычленить со всей контрастностью не только борение идей, но и литературные влияния и заимствования — жанровые и стилистические, открыто перенятые и неосознанно усвоенные.

Выстраивание работы по переводу методом «бригадного подряда», принятое ныне в некоторых исламских образовательных центрах, когда первый исполнитель, пусть даже и хорошо владеющий языком оригинала, но не освоивший русской литературной речи, выдает на гора некий «словесный сырец», второй выполняет «каноническое редактирование», а третий, полагаясь на подработанный этим вторым «сырец», переписывает его в соответствии с нормами русского литературного языка, лишь догадываясь, что на самом деле хотел сказать автор — «сырец"-то не позволяет понять всех нюансов, — это путь в никуда, поскольку не только противоречит методологическим нормам, принятым в классическом исламе, традициям русской переводческой школы, достигшей расцвета в XX веке, но, в конечном итоге, и тому, ради чего всё это затеяно, — обеспечения читателя адекватным оригиналу русским текстом; в лучшем случае получится вольное переложение оригинала. Помните, как в миниатюре у Аркадия Райкина: один работник ателье отвечает за пуговицы костюма, другой — за рукава, третий — за карманы… «К пуговицам претензии есть?.. А к рукавам?» У каждого в бригаде — «узкая специализация». А вот кому отвечать за костюм в целом?

Ислам — принципиально книгоцентричная религия, то есть всё его богословие, вероучительные аксиомы, интеллектуальная многовековая рефлексия и культовая практика сконцентрированы в книгах, прежде всего на арабском и персидском языках.

Сегодня мало кто из россиян способен читать в подлиннике труды исламских корифеев. А ведь, не зная основ духовной и интеллектуальной религиозной традиции, контекста, в котором рождались те или иные идеи, сложно быть религиозно адекватным, в том числе и при решении проблем, которые ставит перед нами жизнь. То есть, как это ни парадоксально, верующему трудно быть современным, если он невежествен.

Из всего грандиозного багажа исламского письменного наследия на русском языке представлены в более-менее приличных переводах лишь считанные единицы, причем чаще во фрагментах, да еще и без необходимых комментариев, позволяющих усвоить произведение во всех оттенках.

Внятно и адекватно должны зазвучать по-русски основные вероучительные тексты ислама. Я надеюсь, что интеллектуальная традиция в умме будет возрождена не в последнюю очередь силами отечественной теологической школы, у которой потенциально есть все основания занять передовые позиции в мире (о чем, кстати, мечтал Исмаил Гаспринский). Но прежде надо вырастить новое поколение российской исламской элиты, первые представители которой могли бы выйти из лона упомянутой школы перевода.

Наряду с профессиональными переводчиками о себе заявят те воспитанники данной школы, которые захотят посвятить себя исламским наукам, отправившись совершенствоваться в ведущие зарубежные университеты, а кто-то, возможно, изъявит желание заняться популяризацией знаний об исламе, исламской журналистикой, юриспруденцией, политологией.

Думаю, что только тогда будет создан и профессиональный комплекс образовательных материалов (учебников и учебных пособий) для исламских вузов России, в котором найдет отражение специфика нашей страны. (Согласитесь, странно: нормальных учебников у нас нет, компетентных преподавателей острая нехватка, а исламских университетов уже полным-полно!)

Появятся, наконец, яркие личности, которые смогут вести содержательный диалог с российским обществом, отстаивая интересы мусульман в гармонии с инаковерующими.

Во всяком случае, можно ожидать, что эпоха торжествующих невежд и дилетантов в России — хотя бы в части ислама — подойдет к концу, в том числе и в органах, курирующих общину наших мусульман. Отечественная умма, таким образом, станет на путь создания национальной богословско-правовой школы, представители которой будут пользоваться авторитетом во всем мире, их фетвы начнут восприниматься верующими как руководящие правовые документы, подлинное учение ислама будет защищено от всякого рода извращающих его деформаций, а страна получит надежный щит от утративших связь с реальностью и самим вероучением религиозных фанатиков, мечтающих отправить на тот свет всех, кто не разделяет их взглядов. В конечном счете, будет выполнено то, к чему нас призвал президент в своих «уфимских тезисах», а россияне избавятся от страха оказаться жертвой теракта.

Ежегодно не меньше миллиарда рублей выделяется государством — в той или иной форме — на нужды ислама (подразумевается: на идейное противостояние радикальным и экстремистским взглядам). Я уже не говорю о деньгах, имеющих региональный и внебюджетный характер. Если хотя бы часть этих средств направлялась на выполнение уфимской программы В.В. Путина, у нас, возможно, не стояла бы столь остро проблема ДАИШ. К сожалению, там, где деньги, там и аферисты, там, где бюджетные деньги, там и уполномоченные аферисты, прикрывающиеся заботой о безопасности страны, а на самом деле наносящие ей гигантский вред.

В Коране говорится: «Человек обретет лишь то, к чему он стремился» (53:39). Поэтому было бы желание, и всё у нас получится.

Юрий Михайлов, главный редактор Научно-издательского центра «Ладомир»