Иран — Россия: коррекция курса при сохранении позитивного прогноза

Снятие санкций с Ирана не привело к прорывам в отношениях Исламской Республики ни с Западом, ни с Россией. Во всяком случае, по прошествии уже более двух месяцев значительных сдвигов не отмечено. Напротив, всё чаще можно наблюдать прямое или скрытое проявление взаимного недовольства.

Иран не отошёл от предыдущей линии прагматизма во всём, что, так или иначе, затрагивает его позиции в регионе и на международной арене. Расчётливость иранцев, возможно, наиболее зримо в эти месяцы проявилась на российском направлении. Нельзя сказать, что в Москве не были готовы к неожиданным поворотам в торгово-экономических связях с Тегераном. Но «фактор новизны» всё же дал о себе знать. Сразу в нескольких вопросах международной и двусторонней повестки отношений с россиянами иранцы вновь зарекомендовали себя сложными партнёрами для достижения окончательных договорённостей.

Когда в середине февраля Россия, Саудовская Аравия, Катар и Венесуэла решили заморозить объёмы добываемой ими нефти на уровне 11 января этого года, Иран сначала поддержал данный метод стабилизации цен на топливо. Затем выяснилось, что поддержка с его стороны оказалась исключительно на словах. С того времени Тегеран только нарастил объёмы добываемой и экспортируемой им нефти, выйдя в этом месяце на уровни свыше 3 млн (добыча) и около 1,8 млн (экспорт) баррелей в сутки.

Россия взяла на себя роль посредника в приведении к общему знаменателю позиций ведущих стран-экспортёров нефти в ОПЕК и за его рамками. Данная медиаторская функция была и остаётся особенно востребованной с учётом резко ухудшившихся отношений между Саудовской Аравией и Ираном. Обе нефтеносные державы Ближнего Востока состоят в ОПЕК, но с минувшего января, когда между ними разразился острый кризис, прямой диалог Тегерана и Эр-Рияда практически исключён, а опосредованный, как показал, в том числе и опыт России, крайне затруднён.

14 марта глава Минэнерго РФ Александр Новак посетил Иран. Хотя российский министр прибыл в иранскую столицу, прежде всего, в качестве сопредседателя межправительственной комиссии РФ и ИРИ, а значит, с целью продвижения двусторонних связей, основное внимание было приковано к его встрече с министром нефти Ирана Бижаном Намдаром Зангане. Новак должен был обсудить условия присоединения Ирана к вышеуказанному соглашению России, Саудовской Аравии, Катара и Венесуэлы о замораживании добычи нефти. Увы, не получилось. Лучше всего об этом свидетельствуют слова главы иранской нефтяной отрасли. «Пусть нас оставят в покое до тех пор, пока мы не выйдем на уровень добычи в 4 миллиона баррелей в день. После этого мы к ним (инициаторам замораживания) присоединимся», — сказал, как отрезал, министр нефти Ирана Зангане.

И это несмотря на то, что, по данным информированных источников, Москва готова была предложить Тегерану эксклюзивные условия, которые позволили бы ему наращивать добычу по некоему заранее согласованному графику. Теперь вопрос с достижением консенсуса в рядах крупнейших нефтепроизводителей откладывается до 17 апреля, когда в столице Катара состоится их саммит. И совсем не факт, что в остающиеся до встречи недели Иран смягчит свою позицию, великодушно позволив себя уговорить не перенасыщать рынок новыми объёмами жидкого углеводорода.

Сложности в российско-иранском диалоге в торгово-экономической сфере одной нефтяной темой не ограничились. Как стало известно по итогам рабочей поездки главы Минэнерго РФ в Тегеран, иранская сторона подняла вопрос пересмотра уже согласованных (!) условий контрактов с Россией на постройку ТЭС и электрификацию железной дороги. Данные проекты предполагалось реализовать с привлечением российского госкредита ($ 2,2 млрд), что в условиях постигших Россию экономических тягот и оттока капитала само по себе о многом говорило. Прежде всего, о том, что Москва решительно настроена закрепиться на иранском рынке многообещающими совместными проектами инфраструктурного характера.

Министр связи и информационных технологий Ирана Махмуд Ваези (сопредседатель межправительственной российско-иранской комиссии с иранской стороны) заявил, что нужно пересмотреть цену контрактов на сооружение ТЭС в Бендер-Аббасе (проект «Технопромэкспорта», входящего в периметр госкорпорации «Ростех») и электрификацию железной дороги Гармсар — Инче Бурун (оператор — ОАО РЖД). Заметим, что соглашения по данным проектам были подписаны в ноябре 2015 года во время визита в Иран президента России Владимира Путина, и, как подчёркивают российские источники, были наиболее подготовленными из всех двусторонних контрактов. По словам министра Ваези, цены контрактов по строительству ТЭС и электрификации железнодорожных путей соответствовали конъюнктуре до снятия санкций, но ныне их необходимо снизить. Российская сторона парировала тем, что указанные проекты нуждаются в скорейшем начале работ по их реализации, а отнюдь не в выдвижении новых условий.

Картину сложностей, постигших российско-иранские отношения в последнее время, дополнил ещё один показательный штрих, на этот раз военно-технического плана. Поставка систем ПВО С-300 в Иран задерживается, в затянувшемся с 2007 года контракте обнаружились новые проблемы. Предыдущие барьеры политического характера на пути реализации сделки сняты, но появились некие «технические» проволочки. Как стало известно, иранская сторона и в этом вопросе решила затребовать для себя максимально благоприятный график осуществления платежей по контракту, который отличается от ранее достигнутых договорённостей. Помимо вопросов с финансовым покрытием оружейной сделки, иранцы стали настаивать на поставке комплексов С-300 ПМУ-1, притом что все последние месяцы их российские партнёры готовились к передаче более продвинутой версии систем — С-300 ПМУ-2 «Фаворит».

С апреля 2015 года, когда указом президента России контракт с Ираном от 2007 года получил вторую жизнь, предполагалось, что Тегеран получит к концу 2017-го 4 дивизиона «Фаворитов» на общую сумму около $ 1 млрд. Эксперты объясняют «упёртость» иранского заказчика в раннюю версию С-300 не только соображениями политического характера (якобы Иран из принципа добивается поставки именно той версии С-300, которая была прописана в контракте почти 10-летней давности), но и сугубо коммерческого толка. При поставке ПМУ-1 возможно снижение контрактной цены. Кроме того, с учётом сдвига по срокам выполнения контракта, так как «свободные» и одновременно пригодные к экспорту С-300 ПМУ-1 российскому поставщику ещё необходимо изыскать, иранцы могут претендовать на соответствующий график платежей, более растянутый во времени. Если раньше предполагалось, что оплата будет проводиться поэтапно пятью равными частями (примерно по $ 200 млн), то теперь из Тегерана поступило предложение о полном и единовременном платеже по факту поставки. Но это уже не устраивает российскую сторону. Как результат, реализация знаковой сделки не только в военно-технической сфере отношений России и Ирана, но и во всём комплексе их двусторонних отношений, вновь погрузилась в неопределённость. Столь необходимый элемент доверительности между Москвой и Тегераном так и не проявил себя в полной мере, признаком чего является продолжающаяся история с С-300.

Появившиеся сложности в российско-иранских отношениях дали экспертам богатую пищу для размышлений. Выдвинуты достаточно оригинальные трактовки причин «особого мнения» Ирана и по объёмам нефтедобычи, и по условиям двусторонних контрактов с Россией. Большая часть этих версий группируется вокруг сирийского кризиса и сопутствующего ему фона геополитических процессов на Ближнем Востоке. Россия и Иран проводят одну стратегическую линию на сирийском направлении, но разность мнений по вопросам тактики достижения тех или иных целей, решения текущих задач им преодолеть пока не удаётся. Многое сводится к тому, что Иран не видит будущее Сирии без правления Башара Асада, в то время как Россия оставляет место для маневра на политической сцене сирийского конфликта.

Напомнив слова командующего Корпусом стражей Исламской революции (КСИР) Ирана Мохаммада Али Джафари о том, что Россия «пришла в Сирию в поиске своих интересов» и она «не ставила своей целью обеспечение сохранности власти в руках Асада», ливанская газета As-Safir (близкое к проиранскому взгляду на ближневосточные процессы издание) на днях пришла к примечательному выводу. Согласно ему, «существует конфликт интересов между Ираном и Россией, особенно в отношении конечных целей, поставленных каждой из сторон, несмотря на почти полную схожесть позиций по Сирии».

Военную операцию в САР российские власти развернули по просьбе её законного президента Асада, но это не значит, что Москва не видит других конструктивных сил в охваченной пятилетней гражданской войной арабской республике. Иран находится в непосредственной близости к острым процессам на Ближнем Востоке, и это откладывает отпечаток на расстановку его приоритетов. Участие проиранских группировок и добровольцев КСИР в наземных операциях на стороне войск Асада также укрепляет Тегеран в мысли, что он лучше знаком с «местной спецификой» и лучше ориентируется в региональных хитросплетениях. О выводе основной части группировки ВКС РФ из Сирии иранский партнёр был поставлен в известность заблаговременно. По данному поводу от высокопоставленных чиновников в Тегеране уже прозвучали подтверждения. Между тем это не означает, что у ведущих «полевую работу» на сирийских военных театрах иранцев не могли возникнуть вопросы по части своевременности такого шага Москвы.

У Тегерана может быть особое мнение по ряду вопросов, среди которых, помимо «проблемы Асада», следует отметить и активность сирийских курдов на севере арабской республики. Иран явно не в восторге от принявших уже предметные очертания притязаний курдов Сирии на самоуправление. Объявление о создании «Федерации Северной Сирии», к которому в Москве отнеслись скорее с сочувствием, чем с критикой «дерзновенного шага» курдов, посягнувших на территориальную целостность САР, Тегеран воспринял с осуждением. И в этом, заметим, его позиция совпала с тем, что можно было услышать из Анкары и даже Вашингтона. А совпадение во многом позиций России и Израиля по сирийским курдам отзывается ещё одним тревожным сигналом для Ирана. Ведь израильская политика в разыгрывании курдской карты на Ближнем Востоке не в последнюю очередь заточена на рост сепаратистских настроений у иранских курдов, что уже привело к промежуточным результатам (1).

И всё же в долгосрочном стратегическом плане, за вычетом отдельных тактических нюансов, у Ирана нет других сильных партнёров на региональных и глобальных площадках, кроме как России. В Тегеране строят свои расчёты и с учётом потенциального «китайского фактора». Но нынешняя созерцательность Пекина к ближневосточной турбулентности явно не располагает к некой переориентации иранцев на географически отдалённую державу Восточной Азии. Иранские власти также постепенно осознают, что ожидания от скорейшего урегулирования отношений с Западом после заключения ядерной сделки оказались завышенными. Об этом красноречиво свидетельствуют последние заявления верховного руководителя ИРИ аятоллы Али Хаменеи.

Поздравляя 20 марта иранцев с праздником Новруз, их духовный лидер обрушил на США поток критики. Упоминания Америки в качестве «Большого сатаны» не было, но глава Исламской Республики вновь подтвердил свою позицию: прямые переговоры между Ираном и США невозможны, между ними сохраняются принципиальные противоречия. Вашингтон на практике не выполняет свои обязательства в рамках вступившего в силу в январе соглашения по ядерной программе Тегерана. По словам Хаменеи, США в реальности не дают Ирану воспользоваться отменой санкций и всё время изыскивают «обходные пути». «Обходная» политика американцев приводит к испытываемым иранцами проблемам, в частности, с осуществлением банковских операций и с возвращением своих замороженных активов в кредитно-финансовых институтах западных стран, «которые задерживают их выдачу, опасаясь США», пояснил аятолла. Запад пытается поставить Иран перед выбором: либо ему надо идти на соглашение с США и склонить перед ними голову, либо постоянно испытывать экономические трудности, заключил иранский лидер.

При анализе текущей ситуации и прогнозировании перспектив в российско-иранских отношениях следует учитывать один важный фактор. Иранская политическая элита не однородна, здесь представлен набирающий силу голос сторонников скорейшего снятия всех разногласий с Западом, пусть и с существенными уступками с иранской стороны, как это, по сути, имело место по итогам переговоров вокруг «ядерной сделки». Данные силы укрепили свои позиции на состоявшихся 26 февраля парламентских выборах. Местные реформисты и умеренные консерваторы проводят экономическую политику Ирана, в которой чётко прослеживается линия на форсированное сближение с Западом. Кабинет министров во главе с президентом Хасаном Роухани нацелен на решение одной из главных экономических проблем ИРИ — привлечение внешних инвестиций. Между тем местные консерваторы, хотя и несколько потеснились на внутриполитическом поле после выборов 26 февраля (отметим, что предстоит дополнительный тур голосования 29 апреля, только по результатам которого можно будет судить о нынешнем раскладе сил между реформистами, умеренными и консерваторами), сохраняют все рычаги влияния и не намерены бросаться в объятия Запада.

Определённый диссонанс в подходах двух главных политических полюсов Ирана проявился опять-таки в дни наступления нового года по иранскому календарю (Новруз). Президент Роухани отметил хорошие перспективы привлечения зарубежных инвесторов после снятия санкций, что позволит увеличить количество рабочих мест и станет важным фактором развития экономики ИРИ. В то же время из заявлений аятоллы Хаменеи следовало продолжение курса «экономики сопротивления». По мнению главы государства, Ирану необходимо ориентироваться на самодостаточность, при этом страна нуждается в шагах для исключения зависимости от внешних факторов, в первую очередь от экономики США.

Иран и США далеки от «кубинского сценария» двустороннего урегулирования. У администрации Барака Обамы просто нет запаса времени для приложения к иранскому направлению тех дипломатических инициатив, которые были апробированы в отношении Кубы. Да и ближневосточная конфигурация расклада сил и интересов явно не способствует проведению параллелей с тем, что удалось Вашингтону в отношениях с Гаваной. И дело здесь не только в позиции Израиля, но ещё и целого ряда геополитических противников Ирана на Ближнем Востоке.

Совокупность факторов указывает на ситуативность условного разлада между Россией и Ираном. На языке экономических аналитиков это называется «коррекцией курса» при сохранении позитивного долгосрочного прогноза.

(1) Лидер иранских курдов в изгнании объявил о переносе борьбы на территорию Ирана. «Демократическая партия Иранского Курдистана» (курд. Parti Demokirati Kurdistani Iran, PDKI) объявила о намерении вернуть своих бойцов в ИРИ для продолжения борьбы за права курдского населения страны, прекращённой в одностороннем порядке около 20 лет назад. Курдское агентство Rudaw недавно передало заявление лидера PDKI Мустафы Хиджри о «возвращении в Иранский Курдистан двух тысяч бойцов». По его словам, курды Ирана возобновят борьбу «в горах и городах».

Ближневосточная редакция EADaily