Из «Большой Европы» в «Большую Евразию»: Россия — буфер или разводящийся мост?

12 сентября 2015 года президент Российского совета по международным делам (РСМД) и экс-министр иностранных дел РФ Игорь Иванов в выступлении на XX ежегодной конференции в Риге Балтийского форума признал нереализуемость для РФ «Большой Европы» — проекта интеграции России в европейскую цивилизацию. «Пути Европы и России расходятся всерьез и надолго — не на месяцы и даже не на годы, но, вероятно, на десятилетия вперед», — предупредил Иванов и продолжил: «С другой стороны, набирают обороты процессы евразийской интеграции и сотрудничества. Это и Евразийский экономический союз, и Шанхайская организация сотрудничества, и проект Нового шелкового пути. Стало модным заявлять о том, что на место Большой Европы от Лиссабона до Владивостока приходит Большая Евразия от Шанхая до Минска. И хотя контуры Большой Евразии пока остаются зыбкими и во многих отношениях неясными, нельзя не видеть объективный и долговременный характер процессов становления новой транснациональной экономической и политической конструкции. Евроатлантика и Евразия оформляются как новые центры глобального притяжения, а отношения между ними превращаются в главную ось мировой политики будущего». Глава РСМД полагает, «что в формирующейся новой геополитической реальности Россия перестает быть восточным флангом несостоявшейся Большой Европы и превращается в западный фланг формирующейся Большой Евразии». России следует перенести стратегический акцент с «Большой Европы» на «Большую Евразию» и инвестировать политический капитал в развитие механизмов ЕАЭС, ШОС, других многосторонних структур формирующегося интеграционного объединения. Итак, в российский внешнеполитический лексикон летом и в начале осени 2015 года окончательно вошло политико-географическое понятие «Большая Евразия».

Терминология проектов «Большой Европы» и «Большой Евразии» напоминает нам инициированные вербально США в 2005 и 2006 году проекты «Большой Центральной Азии» и «Большого Ближнего Востока» («Нового Ближнего Востока»). Подобная перекличка означает некоторое соревнование смыслов. О «Большой Евразии» в России громко заговорили в июне 2015 года на Петербургском международном экономическом форуме. 18 июня телеканал Россия 24 и Валдайский клуб даже провели теледебаты на тему «Шелковый путь и Большая Евразия: политика, экономика, инфраструктура». Очевидна взаимная связанность предложенной Пекином в 2013 году концепции «Экономического пояса Шелкового пути» — масштабного китайского инвестиционного и транспортно-логистического проекта на стыке Средней Азии и Казахстана с КНР, с российско-белорусско-казахским проектом Таможенного союза и Евразийского экономического союза (ЕАЭС) 2010 года. В ноябре 2014 года китайцы создали инвестиционный «Фонд Шелкового пути» с капиталом в $ 40 млрд. С 1 января 2015 года начал официально действовать ЕАЭС. Таким образом, два проекта стартовали хронологически одновременно. Провозглашение «Большой Евразии» связано, с одной стороны, с выходом на новую ступень процесса евразийской интеграции, а, с другой, с выдвижением стратегической инициативы Пекином в адрес ЕАЭС.

Показательно, что идея «нового шелкового пути» была провозглашена руководством КНР до событий 2014 года в Гонконге и на Украине, т. е. вне видимой зависимости фактора конфронтации с США на украинском направлении России и на тихоокеанском и глобально-торговом направлениях КНР. Однако сопряжение евразийского и китайского проектов произошло в условиях растущей конфронтации США с Россией и трений с КНР.

Китайская инициатива пришлась своевременно для российского проекта евразийской интеграции после потери такого потенциального участника, как Украина. Без Украины намечающаяся интеграция была менее сбалансирована за счет преобладающего присутствия в проекте России. Китай с его предложением «нового шелкового пути» оказался весьма кстати для создания нужного баланса устойчивости ЕАЭС. Китай дал бонус Казахстану, стимулируя его к дальнейшему участию в ЕАЭС.

«Шелковый путь» призван связать северо-западные районы Китая с рынками Европы и Ближнего Востока. Значимость проекта не ограничивается транспортировкой грузов. В нем заложен стратегический план развития региона через создание новой инфраструктуры, промышленности, торговли и сферы услуг. Богатые сырьевые ресурсы Казахстана и стран Средней Азии получат возможность интенсивной разработки и быстрого выхода к производителям, как на Запад, так и Восток.

Государствам Средней Азии проект «Шелкового пути» с сопряжением российской и китайской интеграционных инициатив становится более привлекательным из-за наличия в нем российского и китайского противовесов и гарантии против «цветных революций». Миллиардные китайские инвестиции — это дополнительные факторы устойчивости для политических режимов в Казахстане и Средней Азии. Для Китая, имеющего проблемы с мусульманами в своем Синьцзян-Уйгурском автономном районе, это также одна из ключевых задач. Политика США и их союзников в Европе и Азии побуждает Москву и Пекин обратиться друг к другу. С другой стороны, дестабилизация «Большого Ближнего Востока» заставляет постсоветские государства Средней Азии искать дополнительные источники обеспечения долгосрочной безопасности и устойчивого роста. Россия надеется не только придать новый импульс развитию собственной экономики, но и укрепить Евразийский экономический союз, используя приток в Казахстан и государства Средней Азии китайские инвестиции.

Интересы Китая состоят в таком взаимодействии с РФ, Казахстаном и ЕАЭС, которое обеспечит относительно независимый от традиционных морских путей сухопутный транспортный коридор между КНР и европейскими и переднеазиатскими рынками.

Для России 2014 год ознаменовался «поворотом на Восток» с заявленным стратегическим партнерством с Китаем и радикальной трансформацией отношений с Западом. Однако быстрая смена парадигм «Большой Европы» на «Большую Евразию» не свидетельствует в пользу устойчивости самой России. На протяжении своей истории с конца ХV века Россия не являлась частью какого-либо иного мирового центра и была самостоятельным местом развития. Однако кризис в последнюю эпоху цивилизационной идентичности россиян заставляет подобный центр искать в других цивилизациях.

Перед Россией стоит достаточно сложная задача интегрировать ЕАЭС в нечто более цельное. Россия слишком велика, чтобы вызывать из-за исторических воспоминаний у участников ЕАЭС опасения за свой суверенитет, и недостаточно сильна экономически и по набору инструментов влияния, чтобы определить устойчивую зону своего влияния. России не хватает потенциала, чтобы построить Евразию по своим правилам. Способность Москвы противостоять центрам интеграции, будь то ЕС или Китай, ограничена. Удержание в своей орбите партнеров по прежней кооперации, как показал пример Украины, не гарантировано. Остается идея моста между двумя большими зонами интеграции. Россия оказалась не между «современной Европой» и «отсталой Азией», а в положении промежуточного пространства между двумя центрами экономического развития. Отсюда так часто встречающиеся в российских экспертных оценках представления о России, как о некоем «евразийском мосте», связующим эти центры. В этом отношении китайский проект транспортного коридора прекрасно вписывается в подобные представления «моста».

Поэтому в Москве сейчас ищут новые рациональные доводы в пользу проекта «Большой Евразии». В частности, российские эксперты указывают на то, что продвижение Китая на постсоветское пространство в большей степени служит фактором сглаживания имеющихся противоречий, тогда как вмешательство США лишь провоцирует конфликты. Проект «нового шелкового пути» — это не жесткая модель, объясняют в Москве, а динамично меняющаяся форма международного сотрудничества. Многовариантость китайских транспортных маршрутов: от СМП до Суэца и от Транссиба до центральноазиатских маршрутов в пользу подобной трактовки.

Первоначально в Китае смотрели на образование ЕАЭС как на попытку Москвы ограничить китайское влияние в Центральной Азии. Общие геополитические интересы Китая имели тенденцию войти в столкновение со стремлением России к доминирующей роли в Казахстане и Средней Азии. Китайское экспертное сообщество было едино во мнении, что ЕАЭС — это проект, инициированный Кремлем для усиления политического, экономического и военно-стратегического сотрудничества России со странами постсоветского пространства. Китай не согласен с реставрацией российского доминирования над Средней Азией. Однако образование ЕАЭС в сопряжении с проектом «Шелкового пути» от Тихого до Атлантического океана снимает эти не лишенные оснований опасения у Пекина.

Российский идеологический конструкт «Большой Евразии» является явным антиподом «Большой Европы», при этом выстраиваемом по одному принципу. В обоих вариантах предполагается сотрудничество пребывающего в комплексном кризисе идентичности одного цивилизационного центра — России с двумя другими цивилизационными центрами — Европой и Китаем. «Большая Европа» при ближайшем рассмотрении означает особое сотрудничество России с Германией и Францией. Вариант «Большой Евразии» означает блок России и Китая. И в случае «Большой Европы», и «Большой Евразии» действенным оказывается внешний фактор — США. В этом отношении, следует заметить, что «Большая Евразия» не является чем-то новым. Здесь необходимо обратить внимание на исторический опыт сотрудничества Советского Союза и Китая в 1945—1960 годах. Для внешнего наблюдателя блок СССР и КНР по внешним своим очертаниям напоминал империю Чингиз-Хана. Однако парадоксом этого союза стала его скоротечность. Китайско-советский блок господствовал в большей части Евразии, однако он не контролировал ее периферию, на которой на западе и востоке закрепились американцы. Внешне ситуация вполне воспроизводится в современности при том условии, что США существенно продвинулись на восток на западной периферии Евразии.

Развитие нынешних событий может напоминать по своему размеру и масштабу проблему, которую вынуждены были решать в прошлом Россия и Китай. В обоих случаях им пришлось противостоять намного превосходящей их мощи США. В первом случае Россия в лице СССР была лидером, а Китай ведомым. Сейчас соотношение между Россией и Китаем поменялось ровным счетом наоборот. Теперь Китай преобладает в экономическом плане и по своему динамизму опережает Россию. Китаю удалось создать то, что не удалось СССР — массовую экспортную экономику высоких переделов. Кроме того, КНР настойчиво работает в области создания новых технологий с целью выйти на передовые рубежи, опять же в интересах своего экспорта.

В 1946—1958 годах СССР сдерживал США на Дальнем Востоке. Для Пекина в советско-китайском тандеме важным было обретение международного признания коммунистического режима и внутренняя стабилизация страны после гражданской войны. При этом, несмотря на громкие заявления о «братстве на век», в советско-китайском тандеме не было взаимного доверия друг к другу. Москва была прекрасно осведомлена, что под личиной китайских марксистов-ленинистов скрывались китайские националисты, не питавшие ни капли пиитета к Советской России, но зато искавшие образцы в императоре Цинь Шихуанди и философе Конфуции. О самой глубокой осведомленности советского руководства об идейном облике председателя Мао и его ближайшего окружения свидетельствуют опубликованные в 1973 году дневники и материалы агента Коминтерна полковника советской разведки Петра Владимирова (настоящая фамилия Власов — отец чемпиона-штангиста Юрия Власова).(1) Конкретно в случае с Мао Сталин был осведомлен, что имеет дело с китайским националистом, нацеленным на реставрацию китайской империи. Однако в Москве из двух имевших китайских националистов — Мао и Чан Кайши выбрали Мао, хотя с японцами воевал не он, а именно Чан Кайши. Просто Чан с его Гоминьданом был теснее завязан на американцев. Поэтому в условиях начавшейся холодной войны и американского атомного шантажа Сталин поставил на Мао, что гарантировало на период выживания двух держав единый фронт противостояния американцам.

Больше всего США после 1995 года опасаются формирования против себя антигегемонистской коалиции, которую объединяла бы не общая идеология, а идея противостояния мировому гегемону в отстаивании собственной субъектности. Но, как только подобная коалиция выйдет за рамки тактических целей, то в случае участия в ней Китая, она может поставить под угрозу исключительные возможности этой страны по доступу к инвестициям, передовым технологиям и рынку США

В политике сдерживания Китая США не желают «вассализации» России азиатским гигантом. Точно также и сейчас в Пекине понимают, что возможный проамериканский режим в Москве, в случае гипотетического свержения Путина, будет по аналогии с опытом первого советско-китайского блока и последовавшей за ним взаимной враждебности между СССР и КНР направлен США против Китая точно так, как США направили против СССР эту страну в 1972 году.

Первый трансконтинентальный евроазиатский блок просуществовал недолго — 10−15 лет. Но этого оказалось достаточно для сдерживания США, становления КНР, стабилизации ситуации в условиях холодной войны на западной и восточной оконечностях Евразии при условии ухода от войны горячей и атомной. Советско-китайский блок дал обоим его участникам самое ценное в условиях атомной гонки, политики создания военных блоков и заокеанских баз США — время.

Сейчас для подтверждения старта проекта «Большой Евразии» одного «шелкового пути» явно недостаточно. Китай должен со своей стороны еще подтвердить действием, что он готов связать стратегически свою судьбу с Россией. В историческом опыте первого блока с Китаем таким подтверждением была Корейская война 1950—1953 годов, которая поставила предел дальневосточному плацдарму США и сохранила половину корейского полуострова в зоне влияния КНР.

Известную ограниченность мы наблюдаем в событиях вокруг советско-китайского альянса конца 40-х и начала 50-х прошлого века. Советский Союз тогда не был готов прямо участвовать в военном конфликте с США на Дальнем Востоке всеми своими военными ресурсами. Но он был готов предоставить в распоряжение Китая ограниченное участие в войне своими ВВС и техническими подразделениями. СССР был готов пойти на более широкую передачу КНР военной техники и своих военных технологий по ее производству.

Ограниченность иного рода мы наблюдаем в нынешней геостратегии Китая, определенной в августе 1994 года Дэн Сяопином: «Первое: противостоять гегемонизму и политике силы и защищать мир; второе: создать новый международный политический и экономический порядок». В подобном контексте без дополнительного подтверждения КНР пророссийским действием на международной арене проект «Большой Евразии» не выглядит для внешнего мира убедительно. Ведь РФ и КНР еще при президенте Ельцине в 1996 году пытались демонстрировать США сближение на антиамериканской основе. Однако подобные жесты остались без подтверждения и действенной политической перспективы. РФ могла предложить слишком мало Китаю, чтобы быть по-настоящему достойным его партнером по коалиции. Китай, в свою очередь, не желал рисковать чем-то существенным для России ради сохранения своей стратегии по отношению к Западу. Подобные риски для Китая, избравшего долгосрочную стратегию наращивания мощи, не просматриваются и сейчас.

В российском обществе существуют достаточно стихийные и подогреваемые западниками опасения относительно перспектив Дальнего Востока и Сибири со стороны динамичного Китая. Неустойчивая новая реальность отражается на чувстве безопасности России по поводу этих территорий и в отношении российских интересов в Казахстане и Средней Азии.

Китай в эпоху своего наивысшего могущества и процветания в правление династии Цин (1636—1912) представлял из себя империю, окруженную вассальными и зависимыми государствами, включая территорию современной Кореи, Индокитая, Таиланда, Бирмы, Непала, современного российского Дальнего Востока через Южную Сибирь до озера Байкал и территорию современного Казахстана. При этом, если ядро Цинской империи было культурно монолитно, то его периферия отличалась культурным многообразием. Прямая проекция власти центра на периферию отсутствовала. Китай поддерживал контроль над периферией посредством развитого чувства собственного культурного превосходства, выражавшегося в идее центра мира. Периферийные районы находились либо в какой-нибудь форме под косвенным китайским контролем, либо платили дань Цинской империи. В 80−90-х годах ХIХ века франко-британская колониальная экспансия ослабила китайское политическое влияние в Юго-Восточной Азии и Индокитае, а договоры, навязанные Россией в 1858 и 1864 годах, привели к территориальным потерям Китая на Дальнем Востоке и в Центральной Азии. В 1895 году после китайско-японской войны Китай лишился Тайваня и стал утрачивать контроль над Манчжурией. В 1904—1905 году из-под китайской гегемонии под Японию ушла Корея. В 1911, 1921 годах из-под власти Китая под протекторат России ушла Внешняя Монголия. В этой исторической ретроспективе проект «нового шелкового пути» лишь означает, что китайская сфера регионального влияния находится в стадии становления. Однако сферу влияния не следует смешивать с зоной исключительного политического доминирования. Китай лишь возвращается к традиционной форме сосуществования своего ядра и периферии.

Тем не менее, проблема для России, как не стать буфером между расширяющейся Евроатлантической Европой и восстанавливающим свои территориальные имперские позиции Китаем, остается. Поэтому будем надеяться, что проект «Большой Евразии» станет столь же непродолжителен по времени, как проект «Большой Европы» и столь же продуктивен в противостоянии с США, как советско-китайский блок первой трети холодной войны, который также был скоротечен. СССР за свою поддержку взял с китайских коммунистов тогда образы своего исторического военного реванша — КВЖД и Порт-Артур. Впрочем, все это очень быстро пришлось вернуть после смерти Сталина китайским национал-коммунистам, для которых простое напоминание о прежнем неполноправном статусе Китая перед лицом держав было неприемлемо.

Остается надеяться, что «новый шелковый путь» КНР постигнет судьба маньчжурской КВЖД. В этом пункте мы не можем согласиться с Игорем Ивановым, что проект «Большой Евразии» — это надолго. В противном случае проект «нового шелкового пути», подобно ситуации с Украиной, означает размывание постсоветского пространства с похожей перспективой в будущем для самой России.

(1) Владимиров П. П. Особый район Китая. 1942—1945. М., 1973. 2-е изд, 1977.

Аналитическая редакция EADaily