«Большая Европа» или «Большая Евразия»: пора менять не только риторику

12 сентября 2015 года президент Российского совета по международным делам (РСМД) и бывший министр иностранных дел РФ Игорь Иванов в Риге в выступлении на XX ежегодной конференции Балтийского форума «США, ЕС и Россия — новая реальность» признал безрезультатное завершение проекта «Большой Европы». Экс-министр Иванов был одним из самых последовательных адептов «Большой Европы», а РСМД — самой влиятельной российской внешнеполитической экспертной площадкой, на которой этот проект получал поддержку. Сейчас вместо «Большой Европы» РСМД запутил в информационное пространство проект «Большой Евразии». Внешне политтехнологическая конфигурация коренным образом меняется. Сентябрь 2015 года — временной раздел во внешнеполитической идеологии. Однако до сих пор не ясно, как соотносится с действительностью долгосрочная внешнеполитическая стратегия РФ в интерпретации РСМД. Насколько это все серьезно?

В актуальном внешнеполитическом словаре последнего десятилетия «Большой Европой» именовалось политико-географическое пространство от Атлантического океана до Тихого, на котором располагались все государства, географически расположенные в Европе (а не только члены Европейского союза), а также постсоветские государства, включая Россию и Казахстан, три государства Закавказья, но исключая страны Средней Азии. Фактически, под «Большой Европой» следовало бы понимать проект интеграции в Европейскую цивилизацию основного ядра бывшего Советского Союза. Термин «Большая Европа» — не географический, а политологический, обозначающий постсоветский проект включения в «цивилизованное сообщество» с правом самостоятельного статуса элиты Российской Федерации. Так это дело понималось в Москве.

Если следовать строго географическому пространственному определению, то в случае с «Большой Европой» речь идет о протяженной с запада на восток части Евразийского материка, при котором собственно Европа является небольшим полуостровом на западной оконечности этого пространства. Поэтому в геополитическом смысле под «Большой Европой» можно понимать и «Большую Евразию», если смотреть на означенное пространство с Востока на Запад. Точка зрения с Запада на Восток — «Большая Европа» или с Востока на Запад — «Евразия» косвенным образом определяется тем, кто собирается главенствовать на этом пространстве, или в чьих интересах должен осуществляться означенный проект контроля над ключевой для геополитики территорией материка.

Так видели, например, проблему отдельные геополитики начала и середины ХХ века. Так, представлял себе будущее гипотетическое пространственное политическое разделение материка английский писатель Джордж Оруэлл в своем романе-антиутопия «1984». В этом романе «Евразия», за которой угадывался в качестве прототипа Советский Союз, заканчивалась на материковой части у Ла-Манша, а собственно Британия относилась уже к «Океании», т. е. союзу этой страны с ее бывшими заморскими колониями, главной из которых являются США. Оруэлловские «Евразия» и «Океания» находятся в состоянии почти постоянной вялотекущей войны без надежды победить друг друга. Любопытно, что гипотетическая оруэлловская конфигурация — это как раз то, чего добивалась Россия после II Мировой войны — удаления США с материка Евразия.

Понятие «Большой Европы» корректней было бы рассматривать еще с оглядкой на цивилизационную методологию. Здесь существует известное ментальное противоречие, роковым образом сказавшееся на проекте «Большой Европы» в России. Западноевропейцы не считают русских за европейцев, а русские-западники себя за таковых считают. Они полагают возможным осуществить «европеизацию» России. С их точки зрения, «европеизация» России — это окончательное изменение ее цивилизационного кода. Подобная трансформация, в их представлении, сделает Россию в перспективе частью благополучного Запада. Исходя из другой аргументации, к этому стремятся и европейцы, которые желали бы видеть Россию своей периферией, лишенной каких-либо политических амбиций. В качестве примера России иногда указывают на кемалистскую Турцию, как пример бесконфликтного сосуществования последней с Европой.

Но тут, если рассматривать Европу именно как цивилизационное явление, окажется, что географически расположенные на другом материке США даже без их гегемонии ближе Европе, чем географически соседняя с ней Россия. США являются продуктом европейской заморской колонизации. И это оказывается более существенным фактором, чем географическое соседство. С Россией, как единым и достаточно сильным государством, Европа впервые познакомилась в конце ХV века, т. е. на старте процесса европейской колониальной экспансии. Хронологически это случилось почти одновременно со «знакомством» Европы с Османской Турцией. Как Турция, так и Россия с того времени рассматривались в Европе, как чуждые цивилизационно военные империи. Одновременно и Турция, и Россия являлись каждая по своей части наследницами Византийской империи. И Турция, и Россия исторически — это евразийские государства-империи, чьи интересы редко совпадали друг с другом. Трансформация Турции в 1922 году и России — в 1992 году не превратила эти страны в национальные государства европейского типа.

Тесное участие России в европейских делах со времен Петра I рассматривалось в Европе, как досадное и нежелательное явление. Побочной стороной активного участия России в европейских делах становились один за другим проекты вытеснения России из Европы. В этой связи парадоксом проекта «Большой Европы» являются полярные точки зрения на него. При этом «Большая Европа» означала или большее вовлечение России в европейские дела, для начала в виде экономической кооперации, или же окончательное вытеснение России из Европы через лишение ее политической субъектности. Подобные несовместимые цели, поставленные сторонами проекту «Большой Европы», в конечном итоге и определили его внешний крах, хотя, фактически, как мы увидим далее, проект продолжается, очистившись от риторики партнерства.

Впервые понятие «Большой Европы» в варианте от Атлантики до Урала при условии прекращения «отжившей идеологии на Востоке», ввел в современный политический лексикон президент Франции Шарль де Голль во время своего исторического визита в ФРГ в сентябре 1962 года. В январе 1963 года в частном разъяснении тогдашнему советскому послу во Франции Сергею Виноградову де Голль будто бы сказал: «Придет время, когда мы будем строить Европу вместе с Советским Союзом». За четверть века до Перестройки де Голль, по-видимому, вполне случайно предвосхитил движение мысли советской элиты. Правда, один нынешний французский политолог полагает, что «Европа от Атлантики до Урала» означала лишь то, что де Голль плохо учил в школе географию. Однако проект де Голля содержал крайне интересный подтекст — отстранение американцев от европейских дел. Поэтому по одной версии проект «Большой Европы», по замыслу Москвы, был направлен против американской послевоенной гегемонии в Европе.

Время «Большой Европы», как казалось, «пришло» в 1985 году вместе с новым генеральным секретарем ЦК КПСС Михаилом Горбачевым, который в ходе своего первого заграничного визита во Францию высказался в пользу более тесного сотрудничества между Советским Союзом и западноевропейскими странами. Отвечая на вопрос французских тележурналистов, Горбачев сказал: «Мы живем в одном доме, хотя одни входят в этот дом с одного подъезда, другие — с другого подъезда. Нам нужно сотрудничать и налаживать коммуникации в этом доме». В конечном итоге эта образность дома обернулась конкретным сносом одной стены в Европе — Берлинской стены.

С легкой руки Горбачева в политический лексикон вошло понятие «европейский дом от Лиссабона до Владивостока». Под этим лозунгом советское руководство согласилось на объединение Германии и объединение западной и восточных частей Европы, с одновременным политическим расчленением СССР. Советская элита обменяла Советскую империю на приватизацию государственной собственности с намерением собственность эту и свой новый статус легализовать в Европе.

Правда, Российская Федерация сбросила свои окраины, но вовсе не для того, чтобы стать национальным государством. Попутно процесс сопровождался разрушением экономики с приспособлением того, что от нее оставалось в ее экспортном ядре, под нужды европейской экономики. Энергетический проект СССР—ФРГ «газ в обмен на трубы» на два десятилетия экономически опередил ключевое политическое решение Москвы. В проект «Большой Европы» Россия вступила ослабленной, что давало надежды ее партнерам использовать это обстоятельство для продвижения собственного его понимания.

После ликвидации СССР, осуществившая ее российская постсоветская элита внешне представляла дело так, что соответствующие документы, подписанные Российской Федерацией с конца 90-х годов прошлого века о сотрудничестве с Европейским союзом, НАТО, вступление России в Совет Европы означали старт реализации проекта «Большой Европы». Правда, от идеи прямой интеграции со вступлением России в Евросоюз отказались сразу же. Взамен было решено углублять отношения стратегического партнерства и двигаться в направлении формирования «общих пространств» — экономического, безопасности, науки, образования и правосудия. В рамках этих «четырех пространств» были подготовлены некие «дорожные карты» строительства «Большой Европы». В 2001 году председатель Еврокомиссии Романо Проди предложил Евросоюзу и России создать Общее европейское экономическое пространство. Но без соглашения о зоне свободной торговли это осталось всего лишь декларацией. Взаимные экономические барьеры оставались. В ЕС — это особая политика в энергетической сфере, с 2011 года — в соответствии с третьим энергопакетом. Россия, в свою очередь, даже после вступления в ВТО демонстрировала, что она не намерена снимать защитные барьеры на пути европейских товаров. Не допускает РФ европейские и прочие ТНК на их условиях и к своим недрам.

Одновременно под разговоры о «Большой Европе» ЕС начал программу продвижения на постсоветское пространство. В марте 2003 года Европейская комиссия представила свою программу «Большая Европа — соседи: новая основа отношений с восточными и Южными соседями ЕС», в которой впервые были представлены принципы новой Европейской политики соседства и отмечена важность укрепления отношений со странами-соседями. Однако новая европейская «политика соседства» породила вовсе не «Большую Европу», как ее понимала Москва, а стала основой «Восточного партнерства» — программы несогласованной с Россией экспансии ЕС на постсоветское пространство. Но это пространство еще с начала 2000-х годов определялось как ключевое направление российской внешней политики. Постсоветское пространство и СНГ остаются для России территорией ключевых национальных интересов. В рамках российского внешнеполитического курса по отношению к СНГ в 2010—2011 годах был запущен процесс евразийской интеграции. Это оказалось неприемлемо для США и ЕС, имевших собственное видение проекта «Большой Европы». Достаточно ясно оно изложено, например, в работе американского политолога Збигнева Бжезинского «Великая шахматная доска: господство Америки и ее геостратегические императивы» (1997).

Вот основные пункты проекта «Большой Европы» по-американски:

— геополитический плюрализм в Евразии для недопущения какой-либо коалиции, которая могла бы здесь бросить вызов господству США;

— трансевразийская система безопасности на основе «плюрализма», т. е. при гегемонии США;

— недопущение политической интеграции Европы в рамках ЕС;

— трансатлантическое соглашение в области свободной торговли ЕС и США;

— геополитический плюрализм на постсоветском пространстве;

— отказ России от имперского наследия и имперской реставрации;

— модернизация российского общества и децентрализация политической системы России на основе рыночной экономики и превращения ее в конфедерацию;

— расширение Европы и НАТО (т. е под эгидой США) на постсоветское пространство.

Таким образом, проект «Большой Европы» по-американски была направлен, как против политической консолидации ЕС, так и постсоветского пространства под эгидой России. Продвижение Европы на Восток на постсоветское пространство осуществляется при участии США.

В конечном итоге, с 2008 года с достаточной определенностью выяснилось, что интересам России в проекте «Большой Европы» противоречили следующие факторы:

— ментальная проблема. В общественном и бытовом сознании европейцев, Россия — чужда Европе. Это препятствует равноправному статусу России с Европой в условиях ее ослабления;

— сохранение четких разделительных линий — границ безопасности, выделяющих пространство западного военного союза — НАТО. НАТО расширяется на Восток, а в России полагают, что целесообразность этого блока в современных условиях подлежит сомнению;

— конфликты между Россией и Западом, осложненные расхождением во взглядах на внешнеполитическую картину мира;

— осуществление проекта «Большой Европы» в России видели в сотрудничестве с ведущими государствами Западной Европы, игнорируя прочие и делая вид, что США находятся где-то далеко за океаном, а не присутствуют в процессе.

Под разговоры о проекте «Большой Европы» Россия добивалась от Запада:

— получения беспрепятственного доступа к европейским технологиям и финансовым рынкам;

— изменения системы европейской безопасности, где Россия смогла бы занять важное место.

Кроме того, отказ от статуса влиятельной державы в мире для России оказался неприемлем, учитывая стремление ее к контролю над зоной собственного влияния в СНГ.

После старта процесса евразийской интеграции российская сторона заверяла своих европейских партнеров, что она не призвана создать противовес ЕС и не является реставрацией СССР. Из Москвы заверяли Европу, что для оформления «Большой Европы» сначала должен быть создан Евразийской союз, а затем должен наступить этап его согласованного сближения с Европой. Финальный этап процесса — соединение двух интеграций.

Но тут быстро выяснилось, что для США и ЕС неприемлем проект евразийской интеграции, под которой резонно усмотрели повышение возможностей и ресурсов самой РФ.

В понимании США и ее союзников в Европе «Большая Европа» — это не слияние двух центров силы, а расширение ЕС на восток, реформирование России в соответствии с требованиями США, включение РФ в экономическую и политическую сферу ЕС на правах бесправной периферии. Главнейшим фактором, воспрепятствовавшим успешному сотрудничеству между Россией и ЕС, стала разница взглядов на судьбу СНГ. Для ЕС — это конгломерат отдельных государств, в котором Россия является одним в ряду других, без права на особые преференции.

По вопросам практической реализации проекта «Большой Европы» евразийский проект РФ создал фундаментальное противоречие. Для России важно максимально усилить ЕАЭС для создания условий для равноправного сотрудничества себя и своей интеграционной группировки с ЕС. Для Евросоюза важно усиление и расширение собственной интеграции на постсоветском пространстве.

Односторонние уступки со стороны России с 1980-х годов российские западники представляли, как жесты доброй воли, своего рода политические кредиты в пользу общей европейской идентичности. Поэтому на распад Советского Союза и ликвидацию коммунизма они смотрели, как на благо для России. Иначе, воспринимали это событие на Западе — в Европе и США. Там полагали, что СССР потерпел поражение в «холодной войне», и продолжающиеся до сих пор российские геополитические потери являются следствием этого поражения. Сама российская элита не рассматривала свое поражение в «холодной войне», как поражение. Возникла психологическая ситуация, когда Россия воспринимает себя на одном уровне с ЕС и США, а те воспринимают ситуацию по-другому: себя на один уровень выше, Россию на другом уровне — ниже. На практике же речь идет о распавшейся Ялтинско-Потсдамской системе. Из Москвы требуют созыва международной конференции по европейской безопасности, по итогам которой были бы учтены российские интересы безопасности в Европе, на практике — зону особых интересов России в постсоветском пространстве. В США и Европе делают вид, что не понимают, о чем идет речь, поскольку российская элита столь долго отступала, что на Западе надеются, что отступление будет продолжено. В подобном видении «Большая Европа» — это окончательное закрепление статуса за Россией, как страны, потерпевшей поражение в геополитическом противостоянии с Западом.

Поэтому, на самом деле, проект «Большой Европы» не завершен, что бы об этом не заявляли в Москве. Он продолжается, но теперь исключительно в евроатлантической трактовке. Москве предстоит или согласиться с подобным прочтением «Большой Европы», или отказаться, но не в риторике, как это делает Игорь Иванов, а через сопротивление, итоги которого должны получить оформление через признание США и их союзниками провала их собственного проекта «Большой Европы».

Дмитрий Семушин, редактор Европейской редакции EADaily