Трудовая миграция в ПФО: Процесс не остановить

«Миграционная ситуация в Приволжском федеральном округе: плюсы и минусы трудовой миграции» — так называлась научно-практическая конференция в Нижнем Новгороде, организованная Приволжским миграционным центром, передает корреспондент EADaily .

Собравшиеся 14 августа в здании Законодательного собрания Нижегородской области эксперты, ученые, лидеры национально-культурных автономий постарались оценить современное состояние миграционного потока, ситуацию внутри самой среды мигрантов, их настроений, мировоззрения, изменения за последний год в миграционном законодательстве России.

На конференции были представлены данные социологического исследования «Соблюдение прав мигрантов в Приволжском федеральном округе и готовность их к интеграции в принимающее сообщество», подготовленное доктором социологических наук, профессором Высшей школы экономики Ирины Сизовой. По возрастному составу большинство мигрантов — это люди зрелого возраста (72%), молодежь (до 30 лет) составляет 23% от общего числа мигрантов, остальные — пожилые лица.

По уровню своих доходов мигранты не сильно отличаются от коренных жителей Поволжья: 11,4% опрошенных мигрантов зарабатывают от 15 до 20 тысяч рублей, 33% мигрантов имеют ежемесячный заработок в размере 20−25 тысяч рублей, 27% - от 25 до 30 тысяч рублей, 11,4% - от 30 до 35 тысяч рублей.

Свое знание русского языка мигранты оценивают по-разному: 59% опрошенных знают (по их словам) русский язык удовлетворительно, 23,9% - владеют русским языком хорошо, 4,8% - отлично, 8% - плохо. Здесь важно отметить, что качество знания русского языка оценивали сами мигранты.

Мигранты в Поволжье стараются приезжать не всегда в одиночку: например, 35% опрошенных мигрантов привезли в Россию свои семьи, только 33% приехали в одиночку, без родственников. Тот факт, что люди переезжают в Поволжье на работу вместе с семьями, говорит о желании мигрантов поселиться в России: и действительно, 47% мигрантов в своих ответах говорят о намерении жить в России постоянно (только 9% однозначно рассматривают свое пребывание в России как временное). Правда, стремление переехать на постоянное место жительство упирается в «квартирный вопрос»: только 17% мигрантов имеют собственное жилье, 79% живут на съемной жилплощади.

Вице-президент фонда «Миграция XXI век» Наталья Власова остановилась в своем выступлении на последствиях закона о патентах для мигрантов (был принят 24 ноября 2014 года), принятие которого она назвала «революцией в миграционном законодательстве». По этому закону отменяется прежнее квотирование для мигрантов из стран СНГ (квоты сохранились для стран дальнего зарубежья). Мигрант, приезжая в Россию, должен получить этот патент должен сдать экзамены по русскому языку, истории и законодательству РФ, а также пройти медосмотр.

На все это дается 30 дней — это крайне маленький срок, поскольку мигрант все это время работает, и у него нет столько свободного времени, чтобы ходить на занятия по этим дисциплинам. Стоимость патента также сильно ударяет по кошельку мигранта, который приехал в Россию, но еще не успел ничего заработать, чтобы заплатить за патентирование. По словам Власовой, законодатели, принимая этот закон, в какой-то степени рассчитывали, что это позволит снизить поток миграции в Россию.

Однако спустя девять месяцев мы видим, что на масштабах и объемах миграции это никак не сказалось (из-за слухов и опасений репрессивного характера из-за отсутствия патентов в конце декабря 2014 года часть мигрантов, действительно, уехала из России, но сегодня большинство вернулось). Поскольку многие мигранты не успевают за 30 дней оформить патент, мигранты начинают работать нелегально, среди них активно действуют теневые посредники, которые предлагают ежемесячно платить полицейским, обеспечивающим прикрытие. В итоге это приводит к профанации закона.

Наталья Власова предложила снизить стоимость патента, увеличить срок для получения патента с 30 до 60 дней (мигрант, въезжая в Россию, располагает минимальной суммой денег, которая нужна ему для съема жилья и питания, и только после первой зарплаты он может располагать дополнительными средствами, с которых и мог бы оплатить стоимость патента), отменить обязательный экзамен по истории России («на многие вопросы на этом экзамене сами россияне не смогут дать ответа, так стоит ли этого требовать от мигранта?!»).

Заведующая кафедрой русского языка как иностранного Нижегородского государственного архитектурно-строительного университета Наталья Гужова, которая проводит образовательные курсы и принимает экзамены по русскому языку как раз у мигрантов для получения патента, поделилась своим опытом работы и впечатлениями от нее. «Первое, что бросается в глаза, — мигранты не умеют „учиться“: например, они элементарно не записывают за преподавателем, не знают, что такое конспектировать лекцию», — отметила педагог. По ее словам, «мигранты даже бесплатно не хотят учиться», а такая низкая мотивация вкупе с отсутствием нормальной языковой практики (мигранты живут и работают компактно в своей этнической среде), приводит, в конечном счете, к невозможности интеграции этих людей в российский социум. «Немыслимо поехать работать в Германию без знания немецкого языка. Россия, по-видимому, идет по немецкому пути в миграционной политики», — констатировала Гужова.

Эксперт по работе с этническими меньшинствами и трудовыми мигрантами Благотворительного фонда поддержки и развития просветительских и социальных проектов «ПСП-ФОНД» Андрей Якимов привел три способа включения мигранта в российский социум: «Если интеграцией мигрантов считать превращение иностранца в россиянина, а не просто легализацию его нахождения на территории России, то это можно сделать тремя путями: или социально-культурной ассимиляцией, или сегментацией (т.е. мигрант четко ощущает себя как член диаспоры и мыслит себя с позиции интересов диаспоры), или же как часть идеологического проекта», — полагает эксперт, уточняя, что под последним сегодня подразумевается исламистский проект: мигрант становится частью мусульманской уммы России, но при этом противопоставляет себя остальному российскому обществу. Интеграция в Россию через исламистский проект все чаще бывает на слуху.

Эту тему развил в своем выступлении эксперт Института национальной стратегии Раис Сулейманов, подготовивший доклад об исламском экстремизме и мигрантах в Приволжском федеральном округе. В потоке трудовой миграции все более заметно наличие исламистов, которые уезжают из республик Центральной Азии, где им жестко противостоят местные власти. «Данные социсследований показывают, что если в 1990-е — начале 2000-х годов россияне в мигрантах видели экономических конкурентов, то со второй половины 2000-х годов все чаще видят в них проводников этнорелигиозного экстремизма», — отмечает исламовед.

Он выделил несколько факторов распространения в мигрантской среде радикального исламизма. Во-первых, это прибытие проповедников нетрадиционного ислама в общем потоке трудовой миграции, многие из которых продолжают вести работу уже среди своих соотечественников.

Во-вторых, это стихийное появление мигрантских гетто в крупных городах и заселение (колонизация) мигрантами сельских населенных пунктов (по оценке Сулейманова, только в Татарстане им насчитано 23 деревни, в которых поселились мигранты с семьями, что уже было причиной межнациональных конфликтов в 2012—2013 годах).

В-третьих, постепенная смена этнического состава прихожан российских мечетей, когда все более заметными становятся не коренные мусульмане, а мигранты, постепенно играющие важную роль в функционировании приходов.

В-четвертых, сложная ситуация в среде мигрантской молодежи, даже среди тех, кто родился на территории России (мигранты во втором поколении): у них отсутствует российский гражданский патриотизм, доминирует не этническая самоидентификация, а религиозная («мы — мусульмане»), причем на радикальной основе и антироссийской направленности.

В-пятых, это ротация мусульманского духовенства: на смену татарам имамами становятся узбеки или таджики, тем самым укрепляя позиции мигрантов.

Сулейманов привел пример с нездоровой ситуацией в Апанаевской мечети в Казани, где религиозные занятия вести среди прихожан доверили таджику Али Ибодову с местного рынка. «В последнее время, — отметил эксперт, — ситуация осложняется тем, что гораздо чаще мигранты попадают под влияние вербовщиков „Исламского государства“* не у себя на родине, а в России, что говорит о том, что вербовка для „джихада“ в „халифате“ ведется, а также то, что уехавшие воевать, имеют особенность через какое-то время возвращаться».

Общее мнение участников конференции сводилось к тому, что для миграционной политики в России характерна ее коммерциализация, а это ведет к росту коррупции в данной сфере. Самое важное, нужно понимать, что, с одной стороны, с этими людьми россиянам придется жить, поскольку российские власти пока не предложили эффективные способы развития экономики без привлечения мигрантов. Главное, чтобы мигранты, приезжающие в Россию, не становились частью исламистского идеологического проекта, который все чаще ощущают россияне.

*Террористическая организация, запрещена на территории РФ