«Призрачная» бомба Пхеньяна

Между КНДР и «цивилизованным миром» продолжается весьма специфичная информационная война, сводящаяся к тому, что Пхеньян рекламирует свои ракетно-ядерные достижения, в то время как Сеул и его союзники их деятельно отрицают.

Итак, 21 декабря КНДР произвела пуск баллистической ракеты подводной лодки (БРПЛ), продемонстрировав видео испытания 9-го января. Это вторая попытка запуска, последовавшая за очевидно неудачной майской. 6 января Северная Корея сообщила об удачном испытании водородной бомбы. Реакция в обоих случаях была однотипной — ВС Южной Кореи объявили видео подделкой, а мощность взорванного боеприпаса оценили в 6 килотонн, что практически исключает вариант «настоящего» термоядерного боеприпаса.

При этом следует учитывать, что тотальный скепсис в отношении северокорейской ядерной программы давно является правилом хорошего тона — так, сообщение о наличии у Пхеньяна атомного оружия изначально было почти единогласно провозглашено блефом. Сообщение о ядерном испытании в 2009-м (официально втором) также изначально подвергалось сомнению Вашингтоном и «независимыми» экспертами, несмотря на очевидные данные о мощном взрыве и сопутствующем землетрясении. Примерно та же схема «работает» в случае ракетных испытаний. В целом, реакция на северокорейские ракетно-ядерные успехи диаметрально противоположна адресуемой «удобным» и «нужным» противникам — если в отношении последних проходят вариации с пресловутой «пробиркой» в отсутствие каких-либо доказательств, то в отношении КНДР столь же последовательно требуют 100% улик.

Проблема «международного сообщества» в том, что Северная Корея — крайне неудобный противник. Военный разгром Пхеньяна не обещает его «авторам» никаких «призов», кроме внушительных потерь, возможного столкновения с Пекином и 24,7 млн. озлобленного населения; все мыслимые санкции против Пхеньяна уже введены; на медийные истерии местный режим не реагирует. При этом весьма быстрый военный прогресс КНДР демонстрирует неэффективность «мягкого» экономического давления и вступает в явное противоречие со старательно рисуемым образом технологически отсталой и нищей тирании. Как следствие, если в общем случае западная пропаганда склонна раздувать достижения «изгоев» в разработке оружия массового поражения и средств его доставки, то в случае КНДР её практика обратна.

Теперь посмотрим на реальность. Во-первых, развитие ядерного потенциала является стратегической целью Пхеньяна — ядерное сдерживание необходимо ему для того, чтобы выбраться из фатальной ловушки сверхмилитаризации, одновременно гарантировав безопасность. В итоге ядерный прогресс идёт параллельно с последовательным сжатием численности обычных сил. На этом фоне особенно неадекватными выглядят конспирологические построения о том, что «Пхеньян играет на стороне Вашингтона» и создаёт поле для «провокаций в отношении РФ». Решение о развёртывании ПРО для США является стратегическим и не зависит от наличия «удобных» поводов или колебаний генеральной линии в Белом доме: напомним, в реальности оно принято ещё при Клинтоне, при этом предусматривая параллельное создание европейской и восточноазиатской ПРО; равным образом, свёртывание ядерной программы Ирана никак не повлияло на планы США. При этом, чем более внушительным будет становиться ракетно-ядерный потенциал КНДР, тем уже будет поле для американских «инициатив» ливийско-иракского толка. Как ни парадоксально это утверждение, северокорейская ядерная программа укрепляет безопасность в регионе.

Во-вторых, выход ядерной программы КНДР на термоядерный уровень необходим для Пхеньяна и технологически возможен. Реактор в Йонбене маломощен — его суммарное производство не могло превысить 36 кг плутония. При этом, согласно вполне правдоподобным данным самих корейцев, порядка половины этого запаса было потрачено на ядерные разработки, ещё часть «сгорела» в проведённых испытаниях. Критическая масса плутония, заключенного в отражающую сферу из урана-238 — 5 кг, минимальная практически достижимая порядка 3. Иными словами, весьма вероятно, что даже оценки ядерного потенциала в 8 зарядов грешат оптимизмом. При этом заряды маломощные — даже по «верхним» оценкам российских военных 10−20 кт.

Следует ли из этого, что КНДР всё же способна «создать» несколько Хиросим? Нет, не следует. В случае Хиросимы удар наносился по городу с «эфемерной» застройкой, перепадом высот не более 50−60 м и спровоцировал «огненный шторм». Между тем, на тот же Сеул нельзя проецировать даже результаты испытаний по стандартной для 50−60-х застройке 3−4 класса капитальности и 3−5 класса огнестойкости. Столица РК в среднем гораздо более «прочная», при этом достаточно высок процент сейсмостойких зданий.

Высотные здания (в городе порядка 3 тыс. зданий свыше 11 этажей, из которых 89 — выше 100 м) эффективно экранируют световое излучение. Перепад высот составляет от 97 метров даже на «равнинном» левом берегу Хангана, достигая 328 на правом. В итоге оценки численности пострадавших составляют порядка 20 тыс. человек; погибших будет в разы меньше. Иными словами, речь не об эквиваленте Хиросим, а об атаках с жертвами того же порядка, что и 11 сентября.

Таким образом, КНДР пока не располагает потенциалом для ядерного сдерживания даже в отношении только Южной Кореи, при этом радикальное наращивание числа боезарядов для неё технически невозможно, как и наращивание их мощности в чисто атомном варианте. Теоретически корейцы могут пойти по пути создания гибридных бомб, однако известный «рецепт» 1948-го года (2,5 кг плутония плюс 5 кг урана) позволил создать лишь 37 кт бомбу. Чисто урановое оружие имеет неприемлемые габариты — минимальное «подрываемое» количество урана-235 составляет 15 кг с соответствующими последствиями для массы конструкции, при этом получение урана-235 существенно сложнее, чем выделение плутония из отработанного ядерного топлива.

Чтобы выйти из плутониевой ловушки, Пхеньяну требуется «термоядерный» скачок. При этом если классическая схема Теллера-Улама действительно проблемна, то бомба, построенная по схеме «слойки» технически элементарна — вопрос лишь в наличии термоядерного «горючего». В качестве последнего может использоваться даже… природный литий, содержащий 7,5% лития-6. Между тем, южнокорейские военные сообщили, что КНДР могла наладить производство трития, ещё до испытаний.

Иными словами, есть мало оснований сомневаться, что КНДР могла взорвать «слойку» (хотя не исключён и вариант, что речь лишь о бустировании дейтерием плутониевого заряда). Малая мощность заряда в данном случае не является критерием. Тем более критерием здесь не является «излишняя» скорость развития программы — испытания сахаровской слойки были лишь четвёртым ядерным испытанием в СССР, несмотря на номер изделия (РДС-6).

Что это даёт корейцам? Пресловутая сахаровская «слойка» при мощности инициирующего заряда в 40 кт давала лишь 60−80 кт в термоядерной реакции, однако деление оболочек из урана-238 добавляло к этому ещё почти 300 кт. Иными словами, ключевая опция «слойки» не в использовании термоядерной реакции как таковой, а в возможности использовать «природный» уран (на «238-й» изотоп приходится 99,3% его массы). Между тем, КНДР располагает собственными мощностями по добыче урана, при этом в августе появилось сообщение о восстановлении работы завода по его производству в Пайгосане.

Таким образом, несмотря на скепсис западных экспертов, в действительности речь идёт о прорыве — даже «примитивная» термоядерная технология позволит Пхеньяну при желании конвертировать свои запасы плутония в заряды мощностью в первые сотни килотонн. Вопрос лишь в средствах доставки — при этом, что крайне важно, малоуязвимых для «обезоруживающего» удара. Площадь КНДР почти вдвое меньше территории Белоруссии и лишь вдвое больше Литвы; как следствие, времени на реакцию и встречный удар у Пхеньяна не будет.

В этом смысле испытания БРПЛ также являются для Запада крайне неприятным сюрпризом. Во-первых, ракета очевидно является клоном Р-27, по крайней мере часть документации по которой попала северянам в 90-х. Успешные испытания указывают на то, что технология вполне освоена; при этом, как предполагается, на основе Р-27 созданы не только БРПЛ, но и мобильные установки, показанные на последних парадах в Пхеньяне. Как следствие, считать их чисто демонстрационными образцами уже не удастся. При этом в 2012-м была показана двухступенчатая версия более чем вдвое превышающая по длине «оригинал»; дальность одноступенчатой Р-27 составляет до 3000 км, забрасываемый вес — 650 кг, из чего можно сделать вывод, что корейские ПГРК (подвижные грунтовые ракетные комплексы) могут иметь досягаемость порядка 5000 км с примерно такой же нагрузкой. Расстояние до Гуама, где расположена крупнейшая американская военная база, составляет 3300 км. При этом, в отличие от стационарных позиций ракет, ПГРК представляют собой на порядки более проблемную цель для «обезоруживающего» удара.

Во-вторых, появление у Северной Кореи БРПЛ с вероятной дальностью порядка 3000 км составляет крайне нетривиальную проблему само по себе. Дизельная подводная лодка с дальностью подводного хода порядка сотен миль — сомнительное средство для «кавалерийской атаки» на США, однако в силу малошумности будет представлять собой весьма проблемную для превентивной нейтрализации платформу для ракет в собственных водах.

Таким образом, оба северокорейских послания для Вашингтона составляют части одного геополитического «паззла». С одной стороны, Пхеньян способен увеличить мощность своих немногочисленных ядерных зарядов в пропорции, при котором они превратятся если не в фатальную угрозу для баз и союзников США в регионе, то, во всяком случае, в достаточно эффективное средство сдерживания. С другой — демонстрирует, что беспроблемно нейтрализовать небольшой северокорейский ядерный арсенал не удастся. Отсюда недоверие и разочарование Сеула и Вашингтона.

Аналитическая редакция EADaily