Командир «БАРС-13»: Чтобы война закончилась, нужна война, а у нас СВО

Командир добровольческого отряда «БАРС-13», полковник запаса, доктор политических наук Андрей Пинчук в интервью спецкору Pravda.Ru Дарье Асламовой рассказывает о стратегии Запада: диверсионная война, ядерное сдерживание и НАТО. Как Россия противостоит профессиональным диверсантам и почему конфликт с Украиной — лишь верхушка айсберга?

— Сегодня Россия столкнулась с полномасштабной диверсионной войной. Раньше мы имели дело с терактами, но теперь против нас работают мощные государства. Как вы, как полковник ФСБ, оцениваете ситуацию? Что делать, и где мы ошибаемся?

— Сравнивать нынешнюю диверсионную активность с Чечнёй или Афганистаном бессмысленно. Тогда против нас действовала агентура — люди, которых контролировали зарубежные спецслужбы. Сейчас — это уже сами сотрудники иностранных разведок, профессионалы, обладающие серьёзными ресурсами: техникой, связью, снабжением, опытом.

Мы имеем дело с хорошо подготовленной системой. Каждый день на работу выходит армия оперативников, технических специалистов и бойцов, задачей которых является одно — нанести ущерб России. Они работают целенаправленно, получают премии, повышение, награды. У каждого — зона ответственности: город, объект, сфера.

Спецслужбы Украины действуют системно… ГУР МО отвечает за военные объекты. СБУ — за политиков, журналистов, лидеров общественного мнения. СВР Украины работает через посольства за рубежом, вербует агентуру.

У всех — одна цель: сбор информации и подрыв российской государственности. Это не просто разведка, это полноценная боевая операция, схожая по размаху и структуре с действиями спецслужб нацистской Германии.

Запад поддерживает Украину: разведданные, техника, финансирование, новые технологии. На их стороне — десятки видов разведки, включая спутниковую, радиотехническую, сейсмическую.

Поэтому сравнивать нынешнюю угрозу с бородатыми моджахедами или даже чеченскими боевиками — это недопонимание. Мы впервые за десятилетия сталкиваемся с настолько профессиональной, организованной и масштабной системой разрушения, работающей против России в активной фазе.

— Против нас действует целое государство — слаженное, профессиональное, хорошо осведомлённое о нашем менталитете. Эти люди учились в тех же школах, говорят на нашем языке, выглядят как мы, потому что многие — русские. Более того, за ними стоит весь разведывательный ресурс НАТО. Масштаб давления уже превосходит всё, что мы знали прежде. Как мы это выдержим?

— Нас бьют ровно настолько, насколько могут. И здесь работает простое правило: перманентная оборона всегда ведёт к поражению.

Есть только два способа обороны, которые дают результат… Упреждающая информация — агентурная работа, внедрение, получение данных заранее. Если операция «Паутина», как утверждается, готовилась 18 месяцев — с привлечением научных сотрудников, конструкторов, оперативников, — и мы за это время не получили ни одного сигнала, это провал. Физическое устранение ключевых фигур — ликвидация тех, кто принимает решения и координирует операции: командиров, начальников разведок. Пока этого не происходит, система противника действует без сбоев.

Если мы не используем ни первое, ни второе, то задаваться вопросом «как выдержим» бессмысленно. Выстоять можно только одним путём — усиливая наши спецслужбы в двух направлениях: глубокое внедрение и активная диверсионная работа по центрам принятия решений у противника.

— Раньше вы говорили, что у Европы нет потенциала для войны с нами. Но теперь они создают мощную военную инфраструктуру, вкладывают огромные бюджеты, открыто называют Россию противником и заявляют о готовности воевать. Всё говорит о том, что конфликт возможен.

— А из-за чего, по-вашему, будет война? Они заявляют, что мы — угроза. Хорошо. Но назвать кого-то противником и реально вступить в войну — разные вещи.

Если говорить строго, то модель такова: есть Россия как государство, и есть НАТО — военный блок, в отличие от ОДКБ, который, как видим, держится в стороне.

НАТО — это структура с командованием, системой вооружений, алгоритмами принятия решений. Не Германия, Польша или Франция по отдельности, а единое военное целое.

Если представить, что Россия вступает в конфликт с НАТО, а не с отдельной страной, то речь идёт о противостоянии двух ядерных державных систем. Ядерный фактор — ключевой. Он был создан именно для таких сценариев. То, что происходит сейчас в Украине — уже выход за пределы нормы. Это нечто близкое к Первой мировой по характеру боёв. А дальше — только ядерная эскалация. Поэтому да, в логике прямого конфликта России и НАТО — это неизбежно ядерная война.

— То есть вы говорите, что война с Европой невозможна в формате позиционного конфликта?

— Да. Позиционная война — это модель Первой мировой. А следующая фаза — ядерная.

Противостояние с НАТО предполагает только один формат — ядерный. Наша ядерная доктрина прямо говорит: если существует угроза самому существованию России, допустимо применение ядерного оружия. То же касается и европейских стран — это двусторонняя угроза, и другого сценария нет. Конфликт малой интенсивности в Польше, Германии без ядерной компоненты практически невозможен. Все это понимают.

Европа не готовится к войне, она спасает себя лозунгом «Россия — угроза». То, что сейчас в Европе называют «подготовкой к войне с Россией», — это жупел.

Год назад я так же считал, и повторяю сейчас. До начала СВО Европа трещала по швам: Брексит, сепаратизм в Испании, Италии, Польше. Евросоюз был в стадии внутреннего распада. Сейчас их интеграция держится на двух вещах: политическое единство — вокруг общего «врага» в лице России. Даже Британия уже снова подбирается ближе к ЕС — риторически, по крайней мере. Экономическая стабильность — через милитаризацию, через военно-промышленный комплекс. ВПК — это деньги, бизнес, рабочие места, инвестиции. Тема войны с Россией — это способ держать экономику в «турборежиме». Как только внутри Европы снова появляется сепаратизм или сомнение — сразу вспоминают про «угрозу с Востока». Дескать, «ты что, завтра с русскими воевать пойдём — какой выход из ЕС?» И таким образом любой, кто высказывается против, автоматически становится «русским агентом».

Информационная риторика про войну с Россией — сегодня это главный цемент европейского единства. Без неё Евросоюз мог бы уже и не существовать в прежнем виде.

— Что нам грозит в будущем от продолжающейся милитаризации Европы и накачки общества антироссийской риторикой?

— Нас делают пугалом — некрасивой девочкой в классе, против которой дружат все остальные. Ну а мы себе нравимся. Мы уже воюем с Европой — пусть и через Украину. Все возможные ресурсы они уже задействовали. Европа напрямую в конфликт не пойдёт: даже при наращивании потенциала выйти на уровень «горячей» войны она не сможет — ни по срокам, ни по возможностям.

Вопрос в другом. Мы объективно сейчас воюем с Европой, которая задействовала против нас все боевые и промышленные возможности. Просто мы воюем на территории Украины. И мы, и они, на самом деле, если честно, заинтересованы в том, чтобы границы этой локации сохранялись. Им важно, чтобы сытый европейский бюргер платил не за безопасность Украины, а за сохранение европейской бюрократии и экономики, которая сейчас поддерживается промышленностью ВПК. Т. е. война через Украину европейцам удобна: сохраняется и политическое единство ЕС, и экономика через ВПК. Украина, наоборот, заинтересована в том, чтобы вывести конфликт за свои пределы — в Грузию, Молдову, Прибалтику — куда угодно. Европа этого не хочет. Им нужен контролируемый конфликт в одной локации. Несмотря на весь свой шизофренический идиотизм, границы европейцы все-таки видят.

— Но Украина пугает возможностью передачи «грязной» бомбы. Насколько это реально?

— Так называемая «грязная» бомба — обычное взрывное устройство, усиленное ядерными изотопами. Это не ядерное оружие. Разница в том, что ядерная бомба запускает цепную реакцию, а «грязная» — просто разбрасывает радиоактивные частицы.

Это не стратегическое оружие, а максимум — психологическая угроза. Она не даёт ни разрушительной мощности, ни тактического эффекта. Грубо говоря, обмазать болванку стронцием и ждать «бабаха» — это миф. Технически её эффективность — крайне сомнительна, но звучит эффектно в СМИ.

— Может ли Украина создать собственное ядерное оружие, учитывая наличие советских специалистов и ядерной инфраструктуры?

— Да, технически Украина способна на это. У неё есть ядерные реакторы в Харькове и Киеве, изотопы в Жёлтых Водах, лаборатории и специалисты. По ресурсам и знаниям она далеко опережает средневековый Пакистан времён его якобы «ядерного чуда». Но самостоятельное создание ядерного оружия — это автоматический конфликт с Западом. Польша, Венгрия, Германия — все оказались бы под угрозой.

Украина вынуждена была бы не только вступить в противостояние с Россией, но и спровоцировать разрыв с НАТО. Поэтому, несмотря на техническую возможность, процесс крайне маловероятен.

Украина никогда не обладала ядерным оружием юридически — оно принадлежало РФ как правопреемнице Советского Союза, и возвращение произошло на законных основаниях.

Отказ Украины был не от собственного оружия, а от удержания чужого, которое она не могла ни обслуживать, ни утилизировать.

— Можно ли сказать, что Зеленский переиграл европейскую элиту и стал лидером «свободного мира»?

— Нет, пик влияния Зеленского уже пройден. Да, его раскрутили как символ антироссийского консенсуса в Европе, использовали как инструмент политической мобилизации, но этот период позади. Его роль постепенно ослабевает.

— Прошел год с нашей прошлой беседы. Армия продвигается. Говорят даже о летнем наступлении. Как вы оцениваете ситуацию?

— Любая война имеет три уровня: тактический (отдельные населённые пункты), оперативный (изменение на больших участках фронта), стратегический (перелом всей картины боевых действий). Сейчас мы находимся на тактическом уровне. Чтобы говорить о стратегических результатах, необходимо двукратное превосходство в ресурсах и скорости их восполнения — особенно в области дронов, снабжения, подготовки пехоты. Для того, чтобы противник не мог на определенном участке восполнять свои ресурсы, нужна изоляция театра военных действий.

Основной инструмент изоляции фронта — дроны. Пока сохраняется относительный паритет в БПЛА, но у противника — мощные FPV, роевые модели, защита от РЭБ. Даже президент признал, что проблема с БПЛА есть. Без её решения невозможно говорить о стратегическом наступлении. Война — это математика, а не эмоции.

— Почему всё так долго?

— Сравниваете с чем? Великая Отечественная — не подходящий пример. Тогда вся страна жила по принципу «всё для фронта». Сейчас — фестивали, конкурсы, «гуманитарка» для отчётности. Кто-то отправил тонну тряпья и отчитался. А вузы, корпорации и госконтракты продолжают жить своей жизнью. Есть даже ублюдки, которые говорят: «Страна должна жить так, чтобы были те, кто воюет, и те, кто живет обычной жизнью». Это противоположно духу Великой Отечественной войны. Потому и сравнение некорректно.

— Есть ли перспективы окончания войны?

— Чтобы война закончилась, для этого нужна война. А у нас идет специальная военная операция. И она закончится, когда её продолжение станет нецелесообразным.

— Как вы оцениваете перспективы переговоров и роль Трампа, на которого многие возлагают надежды на мир?

— Запад — не единый организм, и сейчас это особенно заметно. В США две конкурирующие идеологии: глобалисты (Америка как управляющий центр мира) и патриоты (Америка как самостоятельное государство). Трамп — представитель патриотов, а войну на Украине развязали глобалисты. Поэтому ситуативно наши интересы с Трампом совпадают, но это не союз, а временное совпадение целей.

Разговоры о переговорах — ритуальные танцы, игра на нервах. Как в фильме «Красная жара»: два автобуса несутся друг на друга — кто свернёт первым? Это не про достижение мира, а про то, кто будет объявлен «разжигателем войны».

— Реальные договорённости сегодня невозможны. Я прошёл через «Минск-1» и «Минск-2». После второго «Минска» я сложил полномочия министра госбезопасности ДНР, потому что видел, к чему дальше дело идет. Дальше без меня. Было достаточно сил, которые верили в тот момент, что «Минск» будет реализован. Были совместные группы, наблюдатели, запреты стрелять. Но не получилось.

Если в Донбассе, на локальном участке, не удалось реализовать политическое соглашение, то сейчас — тем более. История знает только один реальный способ завершения таких конфликтов — военная победа. Политические процессы не останавливаются по команде. Другого выхода нет — это закон истории.