Западная психология, как инструмент идеологии. Чем ответить России?

Основной национальной идеей США сегодня является мировая культурная революция, что в числе прочего включает в себя навязывание идеи мультикультурализма, размывание религиозных институтов, продавливание однополых браков и упразднение брака традиционного, а также стирание границ между мужчиной и женщиной через гендерное многообразие. Реализация ее идёт через различного рода инструменты: экономические, военные, культурные, медийные и научные.

Один из наиболее эффективных инструментов в распоряжении США — это киноиндустрия. Когда-то дети в разных странах росли на различных мультфильмах и кино. Поколения, выросшие в последние десятилетия, смотрели практически одно и то же, вне зависимости от места рождения. Проникновение интернета за последние 20 лет значительно расширило зону влияния прогрессистской идеологии даже на те страны, которые можно назвать закрытыми, а также на те, которые пытаются вводить цензуру в медиа и кино. Через «коллективный Голливуд» людям создается картина мира, к которой они постепенно привыкают. Привыкание же ведет к появлению последователей и агрессивных неофитов, которые заставляют общество осуждать тех, кто против новой идеологии.

Однако, для любой идеологии нужны реальные проводники, как для религии нужны церкви и священники. То есть те, кто занимается утилитарным делом — конвертацией общества в тех самых неофитов и последователей «новой религии». Воплощать идеи прогрессивизма в жизнь, помимо прочих, призвана психология. Сегодня психологи в странах «коллективного Запада» — это священники-проводники новой идеологии, а психология — это научная форма идеологии прогрессивизма, подменяющая религию. При этом, если отрицание религии для современного общества объясняется тем, что религия — это бездоказательная беллетристика, то психология — это практическая часть медицины, которая имеет под собою «научные исследования», статистические данные и публикации в соответствующих научных журналах.

Я знаю людей, проживающих в США, которые общаются только с российскими психологами, потому что в межличностных отношениях местные психологи зачастую настаивают поменять пол и попробовать себя в новом статусе, чтобы решить проблему со своим мужем/женой/ партнером. Не получается с мужем, стань сама мужем, ну или транс-исключающей феминисткой или эльфом-азеркином. Простое решение, неправда ли? При этом в России количество психологов, пропагандирующих прогрессивистскую идеологию, достаточно велико, чтобы уже говорить об эпидемии в этой отрасли, и их число растет.

Фактически современная западная психология получила идеологическую и политическую составляющие. И одно дело привыкнуть к некому образу модного современного многогендерного общества, другое дело, когда врач рекомендует вам сменить пол. Это уже очень серьезно. Конечно же, я тут затрагиваю всего один аспект психологии, а таких моментов очень много. И чтобы несколько приоткрыть последние изменения и тренды в западной психологии и ее влиянии на общество, мы обратились к экспертам в этой отрасли, чтобы увидеть картину целиком и понять насколько это серьезная проблема для нашей страны.

Нина Рубштейн, психотерапевт, основатель новой русской школы психологии, автор книги «Ведущий по лезвию» (книги адресованной, прежде всего бойцам СВО, цель которой — помочь всем нам пройти через военную операцию и её последствия).

— Если говорить о влиянии «коллективного Запада» на Россию, обычно выделяют прогрессивистскую повестку, которая включает в себя гендерное разнообразие и пр. Насколько мне известно, в основе «западной современной психологии» стоит «я», по крайней мере мой опыт с психологами, говорит именно про это. Есть «я» и это самое важное. Более того, я бы сказал, что «современная психология» отрицает православные ценности, на которых пытается строиться современная российская повестка. Так ли это и как с этим можно бороться?

— Очень многие ведущие российские психологи, если не все, обучались под влиянием западных психологов и психотерапевтов и напрямую у них, и я тоже, поэтому — да, вы часто встретите именно эту точку зрения, однако, это не позиция психологии как науки, это именно популярная, если не сказать, распропагандированная идея. «Я и только я» — это уровень психологического развития ребёнка лет примерно до 5 — детский эгоцентризм, плавно перетекающий в подростковый бунт «всё сделать не так, как у родителей», и у многих людей он на этом уровне и остаётся. И у психологов тоже, если они сами не прошли этот кризис и не повзрослели, эта личная позиция транслируется как профессиональная.

Здравая психологическая профессиональная позиция: мои потребности здоровы тогда, когда не разрушают не только меня, но и питающую меня среду. Человек — существо социально взаимозависимое с другими, и это естественно для человека, как и для любого существа на этой планете — быть взаимозависимым со своей питающей средой. Социум также является питающей средой. И именно поэтому психологически взрослый человек заботится о своём питающем поле так же, как крестьянин — о своём.

Люди, поддающиеся идее «я — это самое важное», «мои потребности и чувства на первом месте», обычно страдают в житейских ситуациях намного сильнее, чем те, кто связан со своим кругом, выстраивает взаимнопитательные отношения с соплеменниками и ищет возможность принести своему народу пользу своей деятельностью: его жизнь осмысленна и у него есть почва под ногами. Здесь просто важен баланс между индивидуальными потребностями и ожиданиями социума, чтобы человек не превращался в «винтик системы», в робота. Эгоцентризм — это крайность, в которую ожидаемо свалился народ, который в течение долгих лет находился в состоянии безликой массы, чье мнение никого не интересовало.

Лучший способ выравнивать этот баланс — это помогать человеку определять его способности и помогать ориентироваться, где, в каком коллективе он может их применить, а также обучать умению согласовать свои потребности с потребностями группы. Стоит только почувствовать, что ты нужен, востребован, у тебя есть поле значимых для тебя людей, среди которых ты можешь реализовать себя, все эти идеи сами по себе растворяются, поскольку возможность разделять свою жизнь с другими людьми, единомышленниками, является наиболее значимой, в которую легко вписываются все остальные индивидуальные потребности. Чем более человек чувствует себя лишним, непринятым, тем больше он склонен поддаваться «прогрессивистской» повестке.

— Когда человеку плохо, он идет в церковь к священнику или к психологу. В свете сказанного, это могут быть совершенно противоположные полюсы сегодня (например, когда речь идет об отношениях). Как сделать так, чтобы психолог был дополнением к церкви, а не противопоставлял себя ей?

— Не так давно мы общались с отцом Сергием, настоятелем Храма Святителя Николая-Чудотворца в Камышовой бухте Севастополя как раз на эту тему. И мне очень понравились его слова: «Роль психолога — проложить человеку дорогу к исповеди».

Дело в том, что большинство психологов занимаются бытовыми вопросами, а церковь — экзистенциальными. И было бы здраво честно признавать, что территория экзистенциальных смыслов — это не то, что изучается в институтах системно и связно со всеми остальными областями знания в этой теме. Формально в этических кодексах прописывается, что психолог одинаково относится к людям разных вероисповеданий, но это именно формально. Никакой образовательной работы по рассмотрению вклада, который делает религия в экзистенциальную устойчивость человека, в психологических вузах не ведется. Есть преподавание экзистенциальной психотерапии, есть преподавание философии, но в обязательном порядке должна преподаваться как история религий, так и взаимосвязанность, взаимопомощь и сотрудничество разных подходов в обучении человека правилам общежития, смысловой и нравственной составляющей жизни социума и подходам к решению критических экзистенциальных вопросов. Чем больше у специалиста парадигмальных «линз», через которые он смотрит на ситуацию своего подопечного, тем более адресную помощь он сможет оказать ему, учитывая и уровень его психологической зрелости, и образования, и культуры, и конфессиональной принадлежности.

— Вы называете свою школу «новой школой русской психологии». Может ли вообще психология делиться на русскую и нерусскую? Не кажется ли вам, что это может звучать так же странно, как русская физика?

— Не кажется, потому что речь в нашем случае идет не о физических величинах, а о культурном коде, который влияет на то, как человек воспринимает себя, свою жизнь и опыт, свою среду. Нас формирует наша среда. Наши люди живут в русской среде, в нашей культуре, в нашем историческом опыте, которые сформировали определенные социопсихологические, поведенческие особенности и наше мировоззрение. Странно было бы выбросить всё это за борт и смотреть на человека как на лабораторное существо, оторванное от своего реального бытия. Русский язык отражает мировоззренческий код, наш быт и ежедневные отношения с людьми так же его отражают, и в нем зашито всё, что русская нация (не как этническая группа, а как цивилизационная система) пережила за более чем тысячу лет задокументированного существования. Мы не претендуем на психологию как науку, мы предлагаем адаптировать именно к нашей среде все те достижения науки, которые на данный момент существуют в психологии.

Известный факт, что большинство существующих ныне «психологических исследований» на западе являются коньюнктурной подачей под заказ прогрессивной повестки. Почему мы должны на них опираться? У нас есть своя плеяда выдающихся психологов и психофизиологов, которые внесли вклад в мировую науку, и честно сказать, со времени выхода их научных работ психологическая наука почти не продвинулась. Мы узнали только с тех пор то, о чем интуитивно и так догадывались: что эмоциональная связь и эмпатия между людьми обусловлены гормональными и нейронными процессами и являются обязательным фактором выживания вида. Для русского человека это и без научных исследований очевидно: если ты можешь доверять соплеменникам, если ты можешь быть с ними в честных взаимных сострадательных отношениях, то вместе вы свернете горы. Весь этот опыт зашит в наших народных сказках, пословицах и поговорках.

— Как психологическое сообщество относится к вашей теме и поддерживают ли они подобный формат?

— Как только я объявила о создании НРШП, я получила огромное количество откликов от психологов из разных подходов о том, что эта мера актуальна, востребована и своевременна. Я также провела мастер-класс на конференции Общероссийской профессиональной психотерапевтической лиги (ОППЛ) и получила очень теплый отклик — в крупнейшей профессиональной организации также обсуждалась эта проблематика. Именно поэтому я не стала создавать никакую новую организацию, ограничившись лишь инициативной группой коллег, которые вместе со мной готовы двигать эту тему.

Раз самые авторитетные люди в отрасли нас поддерживают — мы рады сотрудничать и обмениваться. В ближайшее время выйдет наш первый сборник статей НРШП о наших позициях, написанных мной и моими коллегами. Сейчас в нашей творческой группе 5 специалистов, занимающихся исследованием русского психологического культурного кода, но мы планируем проводить открытые конференции для того, чтобы каждый человек из любого направления деятельности «человек-человек» мог предложить свои идеи для формирования нашей русской психологической идентичности в прагматическом применении в образовании, медицине, менеджменте, педагогике, культуре, искусстве и спорте.

— Как сделать так, чтобы инструмент влияния прогрессивистского мира через психологию изменился в нашу пользу? Как сделать так, чтобы психологи стали проводниками русской психологии, а не проводниками психологии западного типа?

— Это очень большой и непростой вопрос. Например, особая ответственность ложится на школьных психологов, так как они первыми из моих коллег встречают детей с их психологическими сложностями, и что именно они будут транслировать детям, западные ценности или наши российские, — ровно то, чему их обучат в институте и в профессиональном сообществе.

Правильно было бы инициировать и проводить мероприятия, где мы можем объединиться с коллегами из названных сфер и разработать методические рекомендации для образовательных учреждений о том, как адаптировать в той или иной отрасли любые западные достижения под русскую среду.

Диана Фесенко, психолог:

Ситуация такая, что очень многое зависит от того подхода, которому обучают психолога в ВУЗе. Например, в МГУ, базово заложен отечественный подход, основанный на исследованиях советских психологов, но проблема этих подходов в том, что они больше научные, нежели практические — в них мало возможностей для психотерапии или консультаций.

Воздействие происходит именно через консультирование, ведь психолог так или иначе, как бы беспристрастен он ни был, будет вести клиента по той схеме, которой его обучили.

А вот психотерапевтические инструменты в большей степени базируются на западной идеологии. Например, у нас есть клиническая психология, которая во многом опирается на данные ВОЗ и МКБ, которую корректируют наши западные «партнеры». В свое время они, например, убрали гомосексуализм из перечня психических заболеваний.

Психология не может быть никак оторвана от культуры определенной страны и религии тем более. Ведь у нас не только мышление отвечает за восприятие мира, но и бессознательное.

Я работаю в методе эмоционально-образной терапии, мне как раз очень близко, что в основе целая философия и она именно совпадает с нашими культурными ценностями.

Я считаю, что одно из решений в том, чтобы уйти от такого массового воздействия психологических инструментов запада, создание государственного реестра психологов, возможно, даже прохождение аттестации (как у врачей). Реализовать это можно даже в рамках саморегулирования отрасли. Сейчас у нас консультирует кто хочет, даже без высшего образования, никакого контроля не существует. Использования того же НЛП может очень сильно навредить психике и вложить совершенно искаженные и неприемлемые смыслы в человека.