Кому на Руси шить хорошо: найдется ли замена ушедшим брендам?

Закрытие магазинов крупнейших международных fashion-сетей в России привело к падению продаж. Потребители постепенно переключаются на отечественные марки. Санкции могли бы стать стимулом для развития индустрии, но участники рынка готовятся к затяжному кризису. Почему российские дизайнеры и сами не верят в окно возможностей, разбиралась Татьяна Меликян на страницах журнала «Профиль».

На пленарной сессии Московской недели моды, организованной в этом году рекордно быстро, разгорелся жаркий спор о роли государства в индустрии моды. На вопрос, кому на Руси шить хорошо, выходило, что никому.

«Да что вы делаете, зачем же вы апеллируете к государству? Это контрпродуктивно. Это точно не государево дело — вам беечки искать. И производить — не государево дело», — отчитывал собравшихся дизайнеров Михаил Куснирович, владелец ГУМа.

«А я никогда ничего не просила и не ждала, — обижалась на реплику Олеся Шиповская, основательница популярного бренда Lesyanebo, чьи костюмы носят известные модели на Западе. — Проблема в том, что сейчас я просто не могу закупать ткани честными способами. Я не знаю, как легально привозить их, а российских у нас нет». Одежда Lesyanebo полностью шьется из иностранных составляющих: «Любая пуговичка, любая ткань, швейная машинка — нет ничего, что мы производим в нашей стране. Для меня это удивительно: у нас огромная страна, большие ресурсы. Почему же мы не производим ни-че-го в легкой промышленности?».

Да и технологи, конструкторы, портные в команде не всегда российские — найти специалиста младше 50 сложно, хотя зарплаты им готовы платить высокие. По словам Шиповской, хороший конструктор зарабатывает 100−150 тыс. рублей.

«Кому на Руси будет шить хорошо? Очень конкретный ответ: не знаем», — признавался в конце сессии Олег Бочаров, заместитель министра промышленности и торговли.

Российские бренды: из отечественного — только дизайнер

Магазины международных сетей закрываются, работу приостановили испанская Inditex (Zara, Massimo Dutti, Bershka), шведский H&M, польский LPP (Reserved, Cropp, House), японская Uniqlo. Но российские участники рынка не воспринимают уход конкурентов как возможность. У них свои проблемы. Те, кто успел выйти на европейские рынки, сворачивают работу. Те, кто может привлечь покупателей после ухода иностранцев, сами зависимы от зарубежного сырья.

«Спрос на одежду будет всегда. Образовавшийся вакуум заполнят российские аналоги. Но пока мне сложно прогнозировать качество такой замены, — говорит дизайнер Игорь Чапурин. — Думаю, ситуация станет более предсказуемой после Нового года, а частично уже в сентябре, когда зарубежные fashion-компании решат, оставаться на российском рынке или уходить окончательно».

Чапурин — один из самых известных в мире российских модельеров. Его дед был специалистом по переработке льна, отец работал технологом швейного оборудования, мать прошла путь от закройщицы до руководителя Великолукской трикотажной фабрики.

«Фабрика производила полотно, создавала принты, кроила, шила, продавала, экспортировала — это был, как принято сейчас говорить, кластер, — вспоминает Игорь Чапурин. — Сегодня окна заколочены, все разрушено, и ничего не создано взамен. Мы лишились внутреннего производства. Будто встали перед зеркалом и смотрим на себя, пытаясь осознать произошедшее».

В своей работе он не использует российские ткани и комплектующие, и это вовсе не проявление снобизма:

«Регулярно отсматриваем образцы, но, увы, качество нас не удовлетворяет».

Подходящие варианты находили в Италии и Франции, хотя были партнеры из Испании, США и Японии.

«Российским компаниям еще далеко до уровня зарубежных, не думаю, что в этом веке нам удастся с ними конкурировать. Частично заменить европейских мастеров текстиля могут турецкие и индийские ткани, но только простые материи — хлопок, шелк, шерсть, — рассуждает Чапурин. — С точки зрения технологичности материалов, их дизайнерской сложности и некой творческой инновационности альтернатив пока нет».

Бренд Emka начинал в 2009 году с оптовых продаж, сегодня развивает собственную розничную сеть. Производство сосредоточено в Калужской области.

«Найти хороших портных и конструкторов было непросто. Но не сложнее, чем большую часть специалистов в нашей стране, — рассказывает генеральный директор Александр Арутюнов. — Ткань, пригодную для модных коллекций, в России не производят. Приходится покупать основной объем за границей, в основном в Турции и Китае. Выбираем тех же поставщиков, которые сотрудничают с MassimoDutti и Cos. Фурнитуру большей частью тоже приобретаем в Поднебесной».

«Безусловно, конкурировать с международными брендами нелегко. Но для потребителя пользы от этого было гораздо больше, чем вреда. До февраля мы росли и не собирались останавливаться, и сегодня не гонимся за всеми покупателями сразу, не демпингуем и не накручиваем цены», — добавляет Арутюнов.

Российские ткани не покупает и бренд Charuel, двадцать лет работающий на нашем рынке.

«Мы очень тесно сотрудничаем с Турцией. Принципиально не используем пластиковую фурнитуру, предпочитая натуральные материалы», — говорит директор по коммуникациям Марина Соловей.

При этом производство вещей находится в России и Белоруссии. Все этапы — от эскиза и разработки до конструирования и шитья — внутри компании.

В последние годы российских брендов, как и локальных производств, становится все больше — нет никаких сомнений, что рынок развивается как количественно, так и качественно, говорит Соловей: «Однако его дальнейший рост осложняет низкое предложение материалов, которые бренды до сих пор вынуждены закупать за рубежом, — сейчас это чаще всего Восточная Азия или Турция, поскольку поставки из Европы осложнены».

Lesyanebo заказывали ткани в Италии и Англии, фурнитуру привозили из Германии. Популярный бренд SHU из Петербурга (верхняя одежда, сумки, рюкзаки) закупал 80% комплектующих в Китае и только 20% - в России. Крупные производители в сегменте масс-маркет отказались даже комментировать местные особенности пошива одежды.

Текстиль — ивановский, хлопок — узбекский

Потребителю может показаться, что в России много натуральных тканей. На слуху ивановский трикотаж, но и он пользуется иностранным сырьем. Собственного хлопка в стране почти нет. С 1960-х все закупали в Средней Азии — урожай там получался выше. И до последнего времени пряжу поставляли Узбекистан с Туркменистаном. Теперь республики предпочитают продавать готовые изделия.

Целевой федеральной «хлопковой» программы нет. В Нижнем Поволжье и на Северном Кавказе производство восстанавливают местные компании лишь с частичной поддержкой из региональных бюджетов. Перерабатывают южнороссийский хлопок на Камышинском текстильном комбинате (Волгоградская область). Производят в основном постельное белье и спецодежду.

«Некоторые виды южнороссийского хлопка почти ни в чем не уступают импортным. Но в современных условиях уровень рентабельности этой отрасли, в том числе из-за природно-климатических условий, недостаточен: импортозамещение здесь едва ли сможет достичь 15%», — говорит Андрей Разбродин, президент Российского союза предпринимателей текстильной и легкой промышленности (Союзлегпром).

Европейские и восточноазиатские ткани отличаются высоким качеством, обширным ассортиментом, разнообразной цветовой гаммой.

«При этом восточноазиатские ткани, как правило, дешевле европейских, а экспортные возможности КНР, Южной Кореи, а также Турции по тканевому сегменту все более значительны, — объясняет Разбродин. — Вдобавок поставщики из этих стран традиционно проводят гибкую ценовую политику, чтобы закрепиться на нашем обширном рынке».

Не лень выращивать лён

Традиционной российской тканью считают лён. Когда-то культура была основой экономики Нечерноземья. Но сегодня ее ассоциируют с Китаем, где сосредоточены основные мощности по переработке. Волокно закупают во Франции, Бельгии, Голландии, где лён в основном и выращивают.

«В Советском Союзе было около 400 льнозаводов, этой культурой засеивали 1,5 млн гектаров сельхозугодий. Сегодня тех, кто выращивает качественный лен в России, на пальцах одной руки можно пересчитать. Заводы закрылись, встало прядение, — рассказывает исполнительный директор компании „Русский лен“ Валерий Мишарин. — В России осталось три завода, которые позволяют делать качественную пряжу, — в Костроме, в Приволжье и Вологде. Но работает только костромской. И всё это остатки советской промышленности, новых заводов не строили».

Выращивать лён минимум в пять раз тяжелее, чем зерновые культуры. И хотя в России засеивают 40 тыс. гектаров — страна третья в мире по этому показателю, — качественное длинное волокно удается вырастить только на 10−15 тысячах гектаров.

«Есть проблемы с семенами — потенциал европейских выше. Экономически, чтобы выращивание было обоснованным, нужно с одного гектара собирать четыре тонны льносоломы. Европа собирает больше шести тонн. Россия — две с половиной, — приводит цифры Мишарин. — К тому же лён крайне требователен к срокам сборки, а отечественная техника малопроизводительна».

При этом климатические условия в российском Нечерноземье подходящие, рынок сбыта неограничен — Китай охотно закупает длинное волокно из России, в товаре заинтересована Индия. Наконец, и производители одежды обращают внимание.

Для серьезного импортозамещения есть два пути развития, полагает Мишарин, — выращивать лён и возрождать химическую промышленность для производства искусственных волокон из целлюлозы:

«Наше прядение в глубокой коме, и нашему ткачеству, которое жило за счет узбекского сырья, тоже грозит летаргический сон. Начинать нужно снизу — посмотреть на землю. Тут большие государственные проекты не нужны, это скорее задача развития фермерских хозяйств и центров переработки. Но без фундамента, без земли, нашей одежды не будет».

Нелегкая промышленность

В «сытые» нулевые, когда было много свободных денег и богатых людей, готовых поддержать яркие начинания, российская индустрия моды так и не сложилась. Это долгие инвестиции и довольно сложный бизнес, который зависит от множества факторов.

«Тогда покупателям было удобнее и логичнее выбирать сложившиеся международные бренды — качественные, имиджевые. Рисковать на поприще русских дизайнеров готовы были немногие, хотя число их постоянно росло, — вспоминает Чапурин. — Еще одна причина в том, что игроки действовали разрозненно, не было удобной всем площадки (некоего синдиката, или единой модной недели), которая бы выполняла консолидирующую роль и была цеховым рупором».

На государственные субсидии в этой сфере дизайнеры особенно не рассчитывают. Индустрия всегда была предоставлена сама себе. Но пандемия показала, насколько эта отрасль плохо справляется с глобальными вызовами в одиночку.

«Конечно, профессионалы моды хотели бы именно сейчас получить больше поддержки от властей, — говорит Чапурин. — Возможно, вскоре мы увидим не только действия в информационном поле, но и конкретные шаги. Хотелось бы верить».

Но если дизайнеры еще могут рассчитывать на свои силы, то текстильная отрасль — нет. Здесь без мощной поддержки не обойтись. Ректор РГУ имени А.Н. Косыгина Валерий Белгородский отметил, что Владимиру Путину недавно докладывали о положении дел в легкой промышленности и необходимости создания госкорпораций в отрасли.

«Так что государство во главе с президентом будет работать в направлении возрождения индустрии», — пообещал Белгородский.